Зона зла - Щелоков Александр Александрович - Страница 14
- Предыдущая
- 14/78
- Следующая
Немолодой майор из главного управления с рыхлым лицом скопца, едва шевеля пухлыми губами, задавал дурацкие по своей сути вопросы. И после каждого из них у Демина крепла злость на себя за то, что добровольно влез в это обоюдоопасное дело: его не удушил бандит, так начали мотать нервы и добивать свои.
– Зачем вы стреляли? – Майор смачно шлепал губами, словно пробуждал в себе приятные воспоминания о сытном обеде в министерской столовой. – Судя по обстоятельствам, в этом не было необходимости. При себе оружия Причуда не имел.
– Вас самого когда-нибудь душили?
– При чем тут это?
– При том, что у меня на затылке нет глаз. Я не мог видеть бандита. Ему было достаточно стукнуть меня кулаком по голове…
– Он же не стукнул, верно?
– Верно.
– Тогда зачем вы стреляли?
Демин вдруг наполнился холодной решимостью. Взглянул на майора с нескрываемой ненавистью.
– Была причина.
Майор подобрался, напружинился, даже губы поджались. Спросил вкрадчиво, чтобы резкостью не спугнуть следовательскую удачу.
– И какая?
– Мне заплатил Сенька Поп. Чтобы я пришил Причуду. Он сам и подсадил его в мою машину. Сенька Поп боялся, что Причуда настучит о его связях с вами. С майором милиции Левко.
– Да вы! – Лицо следователя забурело, как у ханыги после недельного запоя. – Да ты! Да как ты смеешь?!
– А вот так и смею. Вам нужна правда? Я ее сказал. Не понравилось? Не мое дело. Пусть мне назначают другого следователя. Пусть дают бумагу. Я все напишу. Чистосердечно. О вас, о себе…
Имя Сенька Поп пришло Демину на ум случайно из запомнившейся с детства игры: «Тук-тук». -"Кто там?"– «Сенька Поп». – «Зачем пришел?» – «За краской»… Но майор даже не стал выяснять, какому персонажу криминального мира принадлежит кличка. С настоящей оперативной работой вне стен управления он давно не соприкасался, а в детские годы, должно быть, никогда не играл. Зато он хорошо знал, во что выльется дело, если на него накапает напраслину Демин. Хорошего ждать не приходилось.
Трудно сказать, какие слова написал майор в отчете, но расследование прикрыли.
Трубин, следивший за злоключениями Демина, лукаво улыбался.
– Любая инициатива, Алексей, у нас наказуема. Или тебя этому в армии не учили?
Наконец штаты отряда были укомплектованы, и Трубин со своими людьми переселился на полигон полка гражданской обороны.
Здесь в учебном городке имелись объекты, штурмовать которые спецназовцам предстояло научиться – дома, склады, автобусы, самолет…
Начались изнурительные тяжелые тренировки. Трубин с первого дня окунул подчиненных в круговорот нервных и физических напряжений. Он надеялся, что слабые не вынесут нагрузок и добровольно подадут рапорта об отчислении из команды.
Чтобы испытать прочность гвоздя, проверить, не гнется ли он, нужно изо всех сил ударить молотком по его шляпке.
Отряд приехал на полигон и расположился в пустовавшей казарме поздно вечером. В просторном помещении с цементным полом, сохранявшим на себе остатки желтой краски, в четыре ряда стояли двухъярусные железные кровати. На тех, которые предназначались отряду, лежали тощие соломенные матрасы в серых чехлах, покрытые тонкими одеялами из синей байки.
Здесь же, в спальне, стояла пирамида для хранения оружия и боеприпасов.
Как всегда при новоселье, заняв места по вкусу, люди долго не засыпали. Разговоры длились далеко за полночь. Трубин, находившийся вместе со всеми, не считал нужным силой приказа навязывать взрослым людям правила распорядка. Были и другие методы действенного убеждения, и он к ним еще прибегнет.
Единственное, что он запретил категорически – курение в казарме. Любителям глотнуть дымок приходилось вставать и шлепать к умывальникам и туалетам.
– По-о-дъем!
Полковник Трубин не проорал эту команду диким голосом, как орут новобранцы, которых впервые назначают дневальными в ротах. Он произнес слово, столь ненавидимое любителями поваляться в постели, спокойным властным тоном. Он никого не собирался ни подгонять, ни сдерживать. Он знал, только так – по нерасторопности, лени, неумению действовать в общем порыве, можно определить боевую цену бойца и обозначить ее для себя в командирском прейскуранте.
День начался с пробежки. Трубин сам возглавил отряд и бежал первым. Ни расстояния, которое предстояло преодолеть, ни времени, отпущенного на занятия, не знал никто, кроме самого командира.
– За мной! Вперед!
И побежали.
Полигон располагался в холмистой местности среднерусской возвышенности, поросшей лиственным лесом, пересеченной оврагами. Узкая тропинка, по которой можно было двигаться только в колонну по одному, вела то в гору, то стекала вниз, причудливо вилась, пересекала ручьи, шла по болотистым хлябям.
Демин бежал четвертым за командиром.
На двадцатой минуте он переместился на второе место. Трое бегунов предпочли поотстать.
Особенно людей выматывали тягуны – длинные унылые подъемы на лесистые взгорки. Их наклон казался незаметным, и на каждом отдельном участке среди деревьев его можно было определить только по уровню, но ноги и сердце быстро начинали ощущать напряжение.
Где и когда они повернули на обратный путь, Демин не мог разобраться. И только когда они пробегали через зеленую лесную полянку, ему удалось заметить, что солнце светило справа. В начале дистанции оно находилось слева.
Неожиданно Трубин усилил темп. Демин понял – силы кончаются. Ноги стали тяжелыми, непослушными, то и дело подгибались будто резиновые. Ё-моё! Неужели на их закалку не повлияло бесконечное топтание на перекрестках с жезлом в руке? А он-то ощупывал икры и верил – они у него железные.
В умывальник после пробежки мужики шли мрачные, раздраженные. То, что называлось «физзарядкой», на деле разрядило даже самых выносливых.
Полковник Трубин выглядел серьезно, хотя ему хотелось улыбаться. Он сумел в часовой гонке вымотать подчиненных, позволил им разобраться в своих достоинствах, помог задуматься над тем, что в них всамделишное, что мнимое. И главное, никто не сказал: не могу. Это для начала уже неплохо.
За завтраком, сидя во главе стола, командир буднично, без аффектации произнес фразу, которая всем запомнилась на долгое время:
– Надеюсь, пробежка понравилась. Повторять ее мы будем каждый день.
И все же самыми трудными оказались не марш-броски. В них люди постепенно втянулись. Куда сильнее тело и нервы изматывали занятия на ОШП – огненно-штурмовой полосе.
Демин хорошо запомнил свой первый выход на препятствия с последующей боевой стрельбой из автомата. С оружием на изготовку он резво рванулся со стартовой черты. Скошенными глазами заметил, как Трубин щелкнул секундомером, засекая время.
По лестнице, стоявшей у высокой металлической конструкции, Демин быстро поднялся вверх. На уровне второго этажа над пустотой пролегала узкая балка. По ней предстояло пробежать семь или восемь метров, чтобы подойти к очередному препятствию. Внизу в специальных жаровнях дымным пламенем бушевала горючая смесь. Она дышала вонючим обжигающим жаром. Густой черный дым поднимался вверх, мешая дышать и видеть. Балка, и без того неудобная для ходьбы, временами вообще исчезала из виду.
За балкой над пятиметровым провалом висел шаткий мостик. Два стальных каната, соединенных перекладинами из железных труб, вели к окну, которое светилось в закопченной дымом бетонной стене. Внизу, как и под балкой, свирепствовало желтое пламя.
Одно облегчение – двигаться по мостику разрешалось со страховкой, придерживаясь рукой за канат.
Повсюду, где бы ни оказывался Демин, его подгонял раздраженный командирский голос:
– Быстрей! Быстрей! Ползешь как муха!
На огненно-штурмовой полосе Трубин не щадил самолюбия подчиненных. Он считал, что боец на занятиях должен быть заведенным, до крайности злым. Необходимо, чтобы эта злость закрепилась в рефлексах, всякий раз в деле разливалась по крови адреналином, пробуждала в человеке яростную решительность.
- Предыдущая
- 14/78
- Следующая
