Последняя камелия - Джио Сара - Страница 4
- Предыдущая
- 4/14
- Следующая
– Да, мы не Рокфеллеры, если вы об этом, – нахмурилась я. – Родители открыли эту булочную двадцать три года назад. Я здесь выросла.
– Понятно, – насмешливо произнес мистер Прайс. – Как это трогательно.
Раздраженная, я отвернулась к подносу с выпечкой.
– Послушайте, – заговорил он снова, – я знаю, что у ваших родителей сейчас непростое время.
Наши глаза снова встретились.
– Я слышал, что аренда помещений в этой части города недешева, – продолжал он, стряхнув с усов сахарную пудру. – А вы, конечно, беспокоитесь о родителях.
Я действительно беспокоилась за них. Папа из принципа отказывался поднимать цены на свою выпечку. Но если торговля не приносит прибыли, скоро булочную придется закрыть. Все это я прекрасно понимала. Нахмурившись, я отвернулась к подносу с лепешками, чтобы выложить их на витрину.
– Больше ничего не хотите, мистер Прайс?
Финансовые проблемы моей семьи – не его дело.
– Я могу помочь, – сказал он.
Я с трудом улыбнулась:
– Не обижайтесь, но мы не нуждаемся в помощи.
– Я могу предложить вам работу. Хорошую работу – там вы сможете применить свои способности.
– Но я же вам только что сказала: я работаю здесь.
Над дверью зазвенел колокольчик.
– Цельнозерновой еще остался, Флора? – спросила миссис Мэдисон, наша постоянная покупательница.
Эта старая вдова жила на ужасающе маленькую пенсию, и папа велел мне всегда давать ей свежий хлеб бесплатно.
– Да, мэм, – ответила я, с улыбкой оборачиваясь к ней. – Только самое лучшее. – Я протянула ей буханку цельнозернового, еще теплую, и она начала рыться в кошельке.
– Не нужно, – улыбнулась я. – Папа просил не брать с вас денег.
Ее глаза засветились.
– Спасибо, милая моя, – сказала она, укладывая буханку в корзинку.
Мистер Прайс обернулся и тоже улыбнулся:
– Разве не прекрасно проделывать это изо дня в день, понимая, что деньги – ничто?
Я саркастически рассмеялась.
– Послушайте, сэр, не знаю, что вас не устраивает, но, пожалуй, пора нам распрощаться.
Он засунул руку во внутренний карман пиджака и вынул конверт. И я увидела, что он набит деньгами. Мистер Прайс положил его на прилавок.
– Выполнив работу, сможете получить в десять раз больше.
Я разинула рот.
– Я вам уже дал мою карточку. Позвоните, когда будете готовы.
Я открыла конверт, пересчитала купюры и вытаращила глаза. Денег с лихвой хватало, чтобы заплатить за аренду. Кивнув мне на прощание, мистер Прайс направился к выходу.
Я позвонила ему через неделю, после того, как на аллее позади булочной на папу набросился громила, который выколачивал долги. Отец прибежал на кухню с окровавленным лицом.
– Мистер Прайс, это Флора Льюис, – дрожащим голосом произнесла я в трубку. – Я готова поговорить с вами о той работе.
– Вот и хорошо, – ответил он. – Я чувствовал, что вы позвоните.
Ветер обдувал мое лицо на причале, возвращая меня в настоящее. Нет, родители никогда не должны узнать правду о моей поездке в Англию. Мама вытерла слезу и сказала:
– Я так горжусь тобой.
Я поцеловала ее в щеку и, подойдя к трапу, показала контролеру свой билет. Последний раз взглянув на родителей, я ощутила свою вину перед ними. Папа с мягкой улыбкой на круглом лице; мама с руками, деформированными артритом. Как они справятся без меня? Но я знала, что мне надо уехать. Мне не терпелось увидеть мир за пределами булочной, хотя бы узнать, что такой на самом деле существует.
– Обещай мне, что будешь осторожной, – крикнула мне с причала мама, а папа двинулся в мою сторону. – Обещай, что не останешься там слишком долго.
Я кивнула. Ветер сдул в сторону пелену дождя, обдав мое лицо крупными брызгами.
– До свидания, – крикнула я. – Я напишу вам, когда устроюсь.
– В добрый путь, милая, – сказал папа, засовывая мне в карман рулет с корицей, завернутый в вощеную бумагу. – А то пароход отчалит без тебя.
Я помахала рукой и пошла на судно, на этот раз не оборачиваясь.
– Плывете в Англию, одна?
Я повернулась и увидела мужчину, прислонившегося к перилам на верхней палубе в нескольких футах от меня. Примерно моего возраста – может быть, на несколько лет старше, в сером костюме и низко надвинутой на лоб шляпе в елочку. Я кивнула и пошла дальше – в конце концов, какое ему дело до моих планов? – но он обезоруживающе улыбнулся.
– Помню, как я первый раз плыл один через Атлантику, – сказал незнакомец, приближаясь, словно мы были старые друзья.
Мне понравился его британский акцент, и я задумалась о том, что он делал в Нью-Йорке.
– Мне было девять лет, и я перепугался до смерти.
– Вот как? – каменея, проговорила я. Я надеялась, что скрываю свои чувства, а чувствовала я себя, как маленькая девочка, которую оторвали от родителей. – А вот я совсем не боюсь.
Он кивнул, взглянув на мой чемодан, но я быстро спрятала его за спиной. Папин чемодан выглядел не очень эффектно, но другого у нас не было. Холщевина износилась и ободралась, а медные петли потускнели и стали бурого цвета.
– Так что вас влечет в Англию? – спросил он, сняв шляпу и вертя ее на указательном пальце.
Я судорожно искала ответ. Что сказать?
– Я, я… – замялась я. – Собираюсь работать в Лондонской оранжерее.
Глаза незнакомца заинтересованно расширились.
– Правда? Значит, вы ботаник?
– Ну, – начала я в надежде, что он не заметит моего смущения, – я…
– Моя мать любила ходить в Лондонскую оранжерею, – произнес он. – Это место заслуживает внимания.
– Да. Ну, я должна буду…
– Где вы будете работать? – спросил он, шагнув ко мне. – Я имею в виду, в какой теплице?
– М-м-м… ну, наверное, во всех.
Он кивнул и протянул руку:
– Меня зовут Десмонд.
Его зеленые глаза искрились теплым светом.
– Флора, – ответила я, быстро спрятав полоску бумаги, на которой был напечатан номер моего скромного места, явно далекого от воображаемой отдельной каюты, которую занял мой собеседник. – Я, пожалуй, пойду.
Подошел стюард.
– Могу я проводить вас до вашей каюты, мисс?
Я кивнула, оглядывая огромный океанский лайнер.
– Увидимся, – сказал Десмонд, снова надев шляпу и коснувшись края полей, и стал подниматься на верхнюю палубу.
– Вы в первом классе? – с сомнением в голосе поинтересовался стюард, посмотрев на трап, где скрылся Десмонд.
– Нет. Боюсь, что я, ммм, в третьем.
Он хмыкнул и подозвал другого стюарда, помоложе, который провел меня на нижнюю палубу, а потом еще ниже, в самое чрево корабля. Мы спустились в грязный полутемный коридор, и стюард остановился у какой-то двери без надписи.
– Ваша каюта, – равнодушно произнес он.
Внутри была койка с потертым одеялом и маленький столик, на котором в стеклянной вазе с мутной водой стояла увядшая желтая хризантема. Каюта была размером с кладовку в булочной, но и этой каморке я была рада, как пентхаусу: это было первое место, которое я могла назвать своим. Я удовлетворенно вздохнула, а мое «спасибо» прозвучало слишком восторженно. Стюард кивнул и удалился.
Я прижалась носом к крошечному иллюминатору, вытерев запотевшее стекло рукавом платья. За стеклом виднелся мол. Какое-то время я смотрела на него, пока не прозвучал рожок и машина не начала греметь и вибрировать. Пароход медленно вышел из гавани, словно ему не хотелось отправляться в путь. Но вскоре он набрал ход, и я смотрела, как морской туман медленным, ровным и глубоким глотком проглатывает город. Что говорила моя мать? Да: «Кошелек всегда держи при себе. На этих пароходах воруют». Как будто она что-то знала о пароходах!
Я обещала в тот день встретиться с мистером Прайсом и поэтому рискнула выйти за дверь и прошла по синему коврику коридора один поворот, а потом еще один.
– Простите, сэр, – робко обратилась я к какому-то моряку, – вы не могли бы мне сказать, как пройти на прогулочную палубу?
- Предыдущая
- 4/14
- Следующая
