Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака - Демина Карина - Страница 17
- Предыдущая
- 17/85
- Следующая
— Лишек, ты давно тут сидишь?
Над кровью поднимался белый пушок паутины. Легкие волоконца ее оплели мертвую лошадь, затянули глаза ее, будто третье веко.
— Лишек, я за тобой пришел, искал… а мне сказали, что ты исчез куда-то.
Тень вздрогнула.
— Н-не… н-не подходи…
— Как это не подойти? А обняться?
Лихослав бы сбежал, если бы было куда бежать.
— Я ж за тобой пришел.
— Ар-р-рестовать? — глухой голос, и рычащие ноты перекатываются на Лихославовом языке. Вот только рычание это Себастьяна не пугает, молчание — оно куда как страшней.
А раз заговорил, то и думать способен.
— За что тебя арестовывать?
Хорошо Яцек не лезет, сообразил держаться по ту сторону порога.
— Я… не помню. — Тень покачнулась и поднялась. — Я ничего не помню…
— Случается. Перебрал?
— Н-нет…
— Принимал что?
— Нет! — Резкий злой ответ, и тут же виноватое: — Извини… запах этот… мне от него дурно…
— Тогда выйдем.
Предложение это Лихославу не понравилось. Он стоял, покачиваясь, переваливаясь с ноги на ногу, не способный все ж решиться.
— Выйдем, выйдем. — Себастьян взял брата за руку.
Влажная. И липкая… в крови… да он весь, с головы до ног в крови…
— Я… — Лицо искаженное, а пальцы вцепились в серебряную ленту ошейника, не то пытаясь избавиться от этакого украшения, не то, напротив, боясь, что оно вдруг исчезнет. — Я здесь… и лошадь… я ее?
И сам себе ответил:
— Я… кто еще… лошадь… хорошо, что лошадь, правда?
— Замечательно. — Себастьян старался дышать ртом.
Запах дурманил. Отуплял. И надо выбираться, а там уже, вне конюшен, Себастьян подумает… обо всем хорошенько подумает. А подумать есть над чем.
— И плохо… я не должен был убивать… я не должен был оставаться среди людей… ошибка, которую…
— Которую кому-то очень хочется исправить.
— Что?
Яцек держался позади безмолвной тенью. И только когда до двери дошли, он скользнул вперед:
— Погодите, я гляну, чтобы… нехорошо, если его таким увидят.
Правильно. Слухи пойдут, а вкупе с убийством, то и не слухи…
Отсутствовал Яцек недолго, вернулся без свечей, но и ладно, лунного света хватало.
Белое пламя уже погасло, оставив круг темной спекшейся земли, будто и не земли даже, но живой корки над раной. Лихо дернулся было, зарычал глухо.
— Что чуешь?
— Тьму…
Глаза его позеленели, и клыки появились, впрочем, исчезли так же быстро.
— Там это… бочка с водой… и корыто… он грязный весь. — Яцек переминался с ноги на ногу. — И… может, мне одежды принести? В доме осталась старая…
— Принеси, — согласился Себастьян.
И младший исчез.
А неплохой парень, как-то жаль, что раньше не случалось встретиться нормально. И в том не Яцекова вина…
— Лихо ты… бестолковое. — Себастьян не отказал себе в удовольствии макнуть братца в корыто с водой. Тот не сопротивлялся, хотя водица и была прохладной, а корыто — не особо чистым. — Раздевайся давай… хотя нет, погоди. Покажи руки.
Лихослав молча повиновался.
— Рассказывай.
— Нечего. Рассказывать. — Он говорил осторожно, еще не до конца уверенный в том, что способен говорить.
— Как ты здесь оказался?
— Не помню.
Он вновь нырнул под воду и стоял так долго, Себастьян даже беспокоиться начал, мало ли, вдруг да братец в порыве раскаяния, которое, как Себастьян подозревал, было несколько поспешным, утопнуть решил? Но Лихо вынырнул, отряхнулся и с немалым раздражением содрал окровавленный китель.
— Что помнишь?
— Ужин помню. Потом… потом мы перешли в курительную комнату… с Велеславом говорил.
— О чем?
Лихослав нахмурился, покачал головой:
— Он чего-то хотел…
— Денег?
— Наверное… или просил помочь… точно, просил помочь…
— В чем?
— Не знаю! — Лихо стиснул голову руками и пожаловался: — Она зовет… тянет… и с каждым днем все сильней… я иногда… как проваливаюсь. Однажды на улице очнулся… а как попал… как пришел? И еще раз так было…
— Евдокия знает?
— Нет.
— Зря.
— Нет, — жестче повторил Лихослав. — Это… моя беда. Я с ней разберусь… наверное.
— В монастыре? — Себастьян присел на край корыта.
— Это был не самый худший вариант… если бы я ушел, то…
— Велеслав очень бы порадовался. А уж супруга его вовсе вне себя от счастья была б.
Лихо вздохнул:
— Я не хочу быть князем.
— Понимаю. И в чем-то разделяю, но… дело не в том, что ты не хочешь. Дело в том, что он хочет. До того хочет, что пойдет на все.
— Лошадь убил не он.
— Да неужели! Ты помнишь, как ее убивал?
— Нет.
— Тогда с чего такая уверенность?
Лихо молча сунул палец под ошейник.
— Именно… он на тебе, поэтому обернуться ты не мог. — Себастьян заложил руки за спину. Теперь, когда отступили и вонь, и дурнота, и беспокойство, думалось не в пример легче. — Я понимаю, что ты у нас — создание ответственное, родственной любовью пронизанное до самых пяток, только… Лихо, да пойми ж ты наконец, что родственник родственнику рознь!
Понимать что-либо в данный конкретный момент Лихо отказывался.
Он вновь окунулся в корыто, а вынырнув, содрал рубашку. Прополоскав ее — на белой ткани остались розовые разводы, — Лихо принялся тереть шею, руки, грудь, смывая засохшую кровь.
— А теперь давай мыслить здраво…
— Давай, — согласился Лихослав, отжимая волосы. — Я — волкодлак…
— У всех свои недостатки… и вообще, ты не с того начинаешь. Итак, ты пришел на семейный ужин… поужинал, надо полагать, неплохо? Ты голоден?
Лихо покачал головой.
— Вот… ты не голоден… заметь. Далее ты имел беседу с Велеславом, после которой у тебя напрочь отшибло память. И ты оказался у конюшен, где на тебя, маловменяемого, и натолкнулся Яцек.
— Он…
— Он хотел тебе помочь, но тут же объявился Велеслав, который заявил, что ты у нас любитель серого порошка.
— Что? — У Лихо от возмущения рубашка из рук выпала, плюхнулась на траву влажным комом. — Я не…
— Верю. И не только верю… Видишь ли, Лишек, мне по работе доводилось сталкиваться с любителями серого порошка… и вот если поначалу они от обыкновенных людей неотличимы, то со временем у них на руках проступают вены… и не только проступают, черными становятся.
— Ты поэтому на руки смотрел?
— Поэтому, — согласился Себастьян. — А еще потому, что рубашка у тебя хорошая… была.
Он поддел влажный ком носком сапога.
— Манжеты узкие… на запонках… кстати, запонки подбери, небось не дешевые… и главное, что на месте, и запонки, и манжеты целые… и мундир твой… а в тот раз, когда тебе обернуться случилось, от одежды одни лохмотья остались.
Лихослав, склонившись к самой земле, перебирал травинки.
— Значит, ты не оборачивался…
— Или оборачивался, но не полностью…
— Руки все одно изменились бы… а рубашка целая… нет, Лишек, ты не оборачивался… и отсюда вопрос. Как ты эту лошадь убил?
— Загрыз? — без особой, впрочем, уверенности, предположил Лихослав.
— Загрыз… зубами и в горло… очень по-волкодлачьи.
— Издеваешься?
— Пытаюсь представить.
Себастьян сцепил за спиной большие пальцы.
— Темная-темная ночь… зловещая такая… хотя нет, луна же ж светит… Как там писала одна моя знакомая, зыбкий ея свет проникает сквозь… в общем сквозь куда-то там да проникает. И князь-волкодлак на цыпочках крадется к лошади.
— Почему на цыпочках?
Лихослав аж приподнялся.
— Для полноты образа и пущей зловещести.
— Я в сапогах!
— Это твои проблемы. В сапогах аль нет, но злодей обязан красться на цыпочках… а вообще, дорогой мой братец, я что-то в этой жизни упустил или ныне принято на семейные ужины по форме являться?
— Отец просил.
— Интересно… — Себастьян принялся расхаживать, притом что шаги он делал неестественно широкие, от бедра. Дойдя до угла конюшни, он развернулся. — И чем мотивировал? Любовью к форме?
— Почти. — Лихо сумел улыбнуться, пусть улыбка и вышла кривоватой. — Сказал, что ему приятно будет осознавать, что…
- Предыдущая
- 17/85
- Следующая
