Грааль никому не служит - Басирин Андрей - Страница 18
- Предыдущая
- 18/88
- Следующая
На всякий случай я поклялся себе, что не сделаю больше никаких глупостей. Буду сидеть тихо, спокойно, с достоинством. Как Анфортас. Не задавая лишних вопросов.
Две девушки в венках внесли подсвечники – я промолчал. Хоть меня и подмывало спросить: не много ли свечей? Мистерия продолжалась. Ещё две дамы принесли скамеечку слоновой кости, за ними следовали другие – в разноцветных платьях и венках. Двигаясь словно в танце, они обошли зал с букетами в руках. Еще четыре девицы держали в руках деревянную чашку, раскрашенную киноварью – их появление я едва не пропустил.
Вы не подумайте, что я рассказываю так сбивчиво, потому что неинтересно было. На самом деле я мало что запомнил. Мне было хорошо. Я плыл в волнах блаженства, не очень-то понимая, что происходит. Несколько раз я ловил на себе встревоженные взгляды слуг и рыцарей: они чего-то от меня ждали. Ждал и сам Король-Рыбак, правда, он скрывал это лучше всех. Что-то я должен был сделать… Что-то важное, нужное, от чего зависела судьба всех людей. Но сам я не мог догадаться, а подсказывать было запрещено.
– Что ты чувствуешь, Адвей? – шепотом обратился ко мне Анфортас. – Я наблюдаю эту картину с незапамятных времён. Мне всегда было интересно, каково это – видеть мистерию в первый раз?
– Н-ну… ничего… – протянул я.
– Ничего? Ах, да… ничего. – Король грустно усмехнулся. Вдруг глаза его осветились. – Адвей, есть что-то, о чём ты мечтаешь больше всего в жизни?
– Стать срединником, – выпалил я. – А можно?
– Твоё желание непременно сбудется. Видишь красную чашу? Это Грааль, он творит чудеса. Он способен утолить любую жажду, любой голод. – Тут Анфортас поморщился, словно вспоминая что-то: – Извини… Я заболтался, а ты действительно хочешь есть. Прости мою старческую болтливость.
Он хлопнул в ладоши, и девушка в шёлковых шароварах и коротенькой блузке поставила передо мной поднос.
– Тебе достаточно пожелать любой еды – и она появится, – сказал Анфортас.
И я пожелал. Знали бы наставники, сколько я здесь пью, – с ума бы посходили! Ужин короля оказался скромнее: тарелочка овсянки, половина яблока и стакан воды. Будь я королём, я бы так не скромничал.
– Как твоя нога? – поинтересовался он.
– Спасибо, Ваше Величество, хорошо. Иртанетта вылечила её.
– Да, мальчик мой, – невпопад ответил король. – Грааль способен исцелить любую рану. Тебе достаточно лишь пожелать.
Умоляющие взгляды, направленные на меня со всех сторон, стали совершенно невыносимы. У мамы такса дома живёт. Она так же смотрит, когда я бутерброд ем. Да чего им от меня нужно? Говорили бы напрямую.
– Быть может, ты нуждаешься ещё в чем-нибудь? – Лицо короля лучилось беспомощной добротой. Мне стало неловко.
– Спасибо, Ваше Величество. Я наелся и напился, всё было просто здорово. Теперь я хочу поспать, если не возражаете. И… – я запнулся, – где у вас туалет?
На лице Анфортаса появилась слабая улыбка.
– Хорошо. Я зря тебя мучаю. Отправляйся, отдохни… Тебя проводят.
Выходя из зала, я оглянулся. Таких отчаянных глаз, как у короля, я ни у кого не видел. Анфортас смотрел так, будто потерял свой последний шанс, а впереди – бесконечность.
Лупоглазая бледная служанка отвела меня в мои покои. Я говорю «покои», потому что иначе их не назовёшь. Огромная мрачная комнатина. По интернатским меркам здесь можно восемь спален разместить. Кровать – шедевр средневекового зодчества. Да ещё и под балдахином.
Наскоро объяснив, где что находится, служанка ушла. Она оставила свечу, а с собой ни огонёчка не взяла. Смелая! Сам-то я в ночные переходы замка ни ногой, хоть меня режьте. А ведь девчонка меня старше ну года на три, от силы на четыре.
Я обшарил все закоулки. Туалета в нашем понимании слова не нашлось, был лишь ночной горшок. Вообще в Средневековье люди жили проще. Пока я искал, где помыть руки, появились ещё слуги: принесли горячую воду для умывания, блюдо со сластями, вино и ночную рубашку. Рубашку я вернул обратно: девчоночья. Пусть сами такое носят. От вина тоже отказался. Хватит.
Слуги стояли, глядя на меня овечьими глазами. Потом ушли. Опять я не оправдал их надежд… Я залез в кровать, разделся под одеялом (после духоты тронного зала меня бил озноб) и устроил себе гнёздышко в углу кровати. Свеча так и осталась гореть. Как зажечь её снова, я не представлял, а оставаться в темноте, да ещё в сумасшедшем заброшенном замке… брррр! Спасибо большое.
Послышалось царапанье. Дверь бесшумно отворилась, и в спальню вошел Симба. Глаза его отсвечивали в темноте алым. Мантикора с хозяйским видом обошла комнату, забралась на кровать и совершенно по-кошачьи свернулась калачиком у меня в ногах. Я поёжился: ткнёт ещё спросонья колючкой! Но Симба и сам понимал, что к чему. Жало он спрятал под крыло.
Я робко погладил рыжика по мохнатому загривку. Симба блаженно вытянул лапы и заурчал. Он совершенно не походил на зверя-убийцу, несколько часов назад растерзавшего Красного рыцаря. Я уж засомневался: да был ли поединок?.. Окровавленное лицо Итера, тусклые прутья клеток. Последнее проклятие Красного рыцаря… Жуткая картина ушла на задний план, и вместо неё всплыло другое: Иришка. Бросает мне яблоко, а сама хохочет, заливается. А потом у моря… тоже…
Я тоскливо уселся в постели. Мантикора требовательно просунулась под мою ладонь: гладь!
– Рыжик ты мой… Лапа. – Я пощекотал зверя за ушком. Кот зажмурился, блаженствуя. – Мне выбираться отсюда надо, понимаешь? А куда податься, не знаю. В интернат – страшно, меня в Лачуги отправят. Домой бы, к маме… Но туда я не попаду, это позор.
Да… По нашим понятиям, до двадцати двух лет человек должен воспитываться вдали от родителей. Потом можно вернуться, но обычно никто так не делает. Привыкают. И я привыкну.
– Ещё бы здорово в Лонот отправиться, но там я долго не протяну. Это чужой мир. Слышишь, Симба? Тебе, наверное, тоже несладко. Поймали, сюда привезли…
Мантикора… или как правильней – мантикор? заизвивалась, мурлыча. Хвост распрямился и застучал по одеялу.
– Да нет, – продолжал я. – Тебе везде хорошо… Вырастешь – станешь боевым зверем. Красавцем.
Симба встрепенулся. Прижал уши, вскинул голову. За дверью послышались шаги.
– …не то воспитание, – говорил хрипловатый голос. Я замер. Слова звучали с рунархским акцентом. Я не раз слышал в новостях, как говорят рунархи. Однажды мне пришлось в интернатской постановке копировать их речь. Говорят, получилось похоже.
– Всё равно стоит подстраховаться. – Второй голос принадлежал рунархской женщине – рунари. – Он же человек, ему незачем знать. Тем более Анфортас на него рассчитывает.
Симба бесшумно прокрался к столику, на котором стояла свеча. Мгновенный взмах жала – и комната погрузилась во тьму. Только кошачьи глазища светились алым.
Возле моей двери шаги стихли:
– Видящая Кассиндра, ты сказала. Я не хочу ссориться с хозяином, так и знай!
Симба напружился, готовясь к прыжку. Лунного света не хватало, чтобы видеть происходящее, но я услышал, как проворачивается дверная ручка. А ведь рунархи говорили обо мне!
– Постой, Лир. – Голос рунари звучал беспомощно. – Может, попробуем ещё раз? Он уже спит и неопасен.
Ручка неуверенно замерла.
– Хорошо. Делай что хочешь, но помни – хозяин должен быть из наших. Кстати, это не та дверь. Его поселили в третьей по счёту, если пустоголовая девчонка ничего не напутала.
Рунархи двинулись дальше; вскоре их шаги затихли. Мантикора скакнула на пол и подбежала к двери, принюхиваясь. Затем вернулась на кровать и вновь улеглась у меня в ногах. Вот я и обзавёлся персональным сторожем… Но интересно: рунархи – здесь! Расхаживают, словно хозяева, и всё им нипочём! Что они хотели?
Сон как рукой сняло. До сих пор всё было понятно. Иллюзис Визионера предназначался для того, чтобы выяснить, готов ли я стать срединником. Но рунархи?!. Наши извечные друзья-соперники. И зеркало в морской пещере тоже принадлежит им.
Предупредить короля? Ну уж нет. Лезть в чёрную пустоту переходов без свечи – это глупость. Я даже не знаю, где сейчас Анфортас. Скорее я наткнусь на рунархов, а у меня даже шпаги нет – сдал у ворот караульному.
- Предыдущая
- 18/88
- Следующая
