Оракул - Шведов Сергей Владимирович - Страница 59
- Предыдущая
- 59/88
- Следующая
– Подпись нужна была, – не выдержав давления прокуратуры, раскололся граф. – На завещании.
– А завещание это было в пользу Светланы Алексеевны Хлестовой?
– Завещание было в пользу императрицы, – рассердился Глинский. – Вы будете его оспаривать, господин хороший?
– Никак нет, – покачал отрицательно головой Рябушкин.—А вот завещание в пользу Хлестовой я, с вашего позволения, оспорю в суде.
Глинский в ответ на это заявление сотрудника прокуратуры только плечами пожал. Судя по всему, ему До какой-то там Светланы Алексеевны не было никакого дела. Человек, можно сказать, решал глобальные вопросы, где речь шла о власти над миром, никак не меньше.
– Запросы у вас, батенька, – покачал головой Рябушкин, – Прямо Наполеон какой-то! Так вы считаете, что оракул способен вам помочь в ваших благородных начинаниях?
Надо отдать должное господину Рябушкину – потребляя без меры графское вино, он не забывал и о служебном долге, мимоходом выпытывая у пьяного графа все новые подробности минувшего громкого дела. Глинский же был откровенен не столько даже по случаю подпития, а просто из презрения к малым сим, свойственного всем уважающим себя аристократам. И уж конечно не какому-то там чинуше из Тайной канцелярии решать судьбу опального графа. Ее решит только императрица, а возможно, и еще кое-кто.
– Вы имеете в виду оракула? – насторожился Рябушкин.
– Бог он, дьявол или иных удаленных планет житель, но я заставлю его выполнить подписанный кровью договор, – с угрозой отозвался Глинский, сверкая безумными глазами. – Я приглашаю тебя с собой, ярыжка, пойдешь?
– Все это, безусловно, очень интересно, – слегка замялся Рябушкин, – но я не чувствую себя готовым к встрече с дьяволом.
Глинский захохотал, откинув далеко назад свою кудрявую голову. Внезапно он перестал смеяться и пристально посмотрел в глаза Рябушкину:
– Нет, ты пойдешь со мной. А потом опишешь ей во всех подробностях все, что там увидишь. Тебе, бумажная душа, веры будет больше, чем Друбичу.
– Но позвольте, – растерялся Рябушкин. – Я ведь незнаком с императрицей. А потом, у меня другие планы. Мне надо срочно ехать.
– А если не пойдешь, то я прикажу своим холопам вздернуть тебя вон на том дубе, даром что ты из Тайной канцелярии.
Рябушкин растерянно оглядел своих сотрапезников, словно пытался воззвать к их разуму, но понимания не встретил.
– Ну что ж вы хотите, Анатолий Сергеевич. Это же барство дикое! Если сказал, что повесит, значит – повесит, – подтвердил граф Калиостро.
Рябушкин за сутки, проведенные в окрестностях села Горелово, насмотрелся уже столько чудес, что казнь через повешение заезжего следователя прокуратуры не показалась ему столь уж невероятным делом. Правда, Калиостро намекнул Анатолию Сергеевичу, что после повешения его, скорее, всего, ждет воскрешение, но Рябушкин решил не рисковать.
– Я пойду с вами куда угодно, но для начала дайте выспаться. Я уже сутки на ногах.
Возможно, Рябушкин рассчитывал таким образом выиграть время в надежде на то, что его доблестным помощникам удастся выскользнуть из заколдованного круга и они приведут на подмогу следователю дружину хорошо экипированного ОМОНа, способную навести наконец порядок в этих подозрительных во всех отношениях местах. Ярослав оптимизма Анатолия Сергеевича не разделял. В лучшем случае представители власти обнаружат пустые дворцы, в худшем оракул им заморочит головы и подведет под удары местных разбойников. Против бога, дьявола и компьютера ОМОН, как известно, бессилен. Все свои надежды Кузнецов возлагал на Ефросинью, скорее всего ходулинская тетка знает об оракуле больше, чем все окружающие вместе взятые. Кравчинский с детективом согласился. И пока следователь Рябушкин с разрешения графа Глинского отсыпался на барских пуховиках, друзья решили отправиться в село Горелово, дабы разведать обстановку и перемолвиться парой ласковых с местными жителями.
Для передвижения использовали тарантас, запряженный парой сытых гнедых коней. Бывший «мерседес» никак не хотел принимать свое прежнее обличие, к великому огорчению Аполлона Кравчинского, который всю дорогу до деревни, с трудом справляясь с застоявшимися конями, проклинал коварного оракула, лишившего цивилизованных и прогрессивно мыслящих людей двадцать первого века привычного средства передвижения.
– Какая ему, в сущности, разница, на чем мы ездим по заколдованному кругу?! Как хочешь, Ярослав, но, по-моему, это не что иное, как произвол и самодурство.
– А какой может быть спрос с железяки? Наслаждайся пейзажем и свежим воздухом. Ты же для этого сюда приехал.
– Нет уж позвольте, господин полковник, – запротестовал Калиостро. – Компьютер – предмет неодушевленный, но программу для него писали живые существа, очень похожие на нас с тобой, и они должны были предусмотреть если не все, то многое.
– Ты считаешь, что мы видели в лаборатории Глинского портрет инопланетянина?
– Безусловно, – подтвердил Кравчинский.
– А что, если этот инопланетянин жив и сам управляет происходящими здесь процессами?
– Маловероятно, – покачал головой Аполлон. – Живое существо, а тем более мыслящее, обязательно бы попыталось расширить зону своего влияния и наложить длань на куда большую территорию, чем та, где сейчас управляет оракул. А потом, у этого оракула с фантазией большие проблемы. На протяжении веков он разыгрывает практически один и тот же спектакль, лишь время от времени меняя актеров. Любому зрителю с умом и сердцем давно бы уже надоел без конца повторяющийся сюжет. Поверь моему опыту, Ярослав, мы имеем дело с программой, которую оракул изменить не в силах именно потому, что он не мыслит, а всего лишь существует. Детектив поэта опровергать не стал, хотя бы потому, что сам склонялся к подобным выводам. Трудность состояла в том, чтобы убедить Ефросинью. Похоже, эту далеко не глупую женщину держали в плену суеверия, доставшегося ей от матери и бабушки. Ярослав любовался проплывающими мимо белоствольными березками и вздыхал о том, что в этот совершенный мир вторглись существа со своим далеко не совершенным представлением о прекрасном. И, надо сказать, он не оракула в этот момент имел в виду. Если Кравчинский прав и в лице этого божка они имеют дело всего лишь с совершенной машиной, то отражает этот компьютер несовершенство нашего мира, а отнюдь не инопланетного. И император, и императрица, и фон Дорн, и Друбич, не говоря уже о супругах Хлестовых – это типичные представители земного народонаселения, и ведут они себя в зоне отчуждения точно так же или почти так же, как и в других, неподвластных оракулу зонах Земли.
- Предыдущая
- 59/88
- Следующая
