Особый тип Баранов (СИ) - "Берлевог" - Страница 30
- Предыдущая
- 30/35
- Следующая
— Да, Виктор Сергеевич.
— Ты где? Записывай адрес и срочно езжай на встречу с Чумаченко. Он будет ждать ровно в пятнадцать и передаст тебе коробку. Очень важную коробку. Ты её возьмёшь и позвонишь мне. Я продиктую адрес, куда её привезти. Ты всё понял?
— Я никуда не поеду.
— Поедешь! Или ты забыл, что у меня в столе? Так я быстро тебе память прочищу! — Крошин натужно хрипел в трубку.
Павел удивился, что Крошин не в курсе последних событий:
— Ваш компромат на меня вчера обесценился. Можете подтереться теми фотографиями — они больше ничего не стоят. С Новым годом, Виктор Сергеевич, — и нажал отбой.
В безоблачном настроении и с чувством выполненного долга он вернулся в жарко натопленную комнату, где Гоша уже разобрал диван и постелил свежее бельё. В тонком луче света, струящемся сквозь неплотно сомкнутые шторы, танцевали потревоженные пылинки. Гоша окунулся в этот солнечно-пыльный танец сначала дерзкими золотыми руками, потом словами:
— Я так сильно тебя хочу...
Он притянул Павла к себе и прижался к губам, целуя уверенно и неторопливо. Целуя так упоительно-нежно, как Павел и не надеялся, что его будут когда-нибудь целовать. Его повело, он стукнулся спиной о дверной косяк.
— Я в баню. Я быстро, — и вывалился за дверь.
«Ложись на живот» — сказал Гоша, и Павел лёг. Он не волновался и ничего не боялся, он абсолютно доверял Баранову, и только какое-то щекотно-царапающее чувство, подозрительно похожее на предвкушение, заставляло его то сжиматься, то выгибаться под невесомыми, почти благоговейными поцелуями. Гоша так методично и последовательно покрывал поцелуями его плечи и спину, что Павел поверил в существование тщательно разработанного плана. Три дня в тюрьме — достаточный срок, чтобы мысленно обцеловать каждый сантиметр вожделенного тела. Да вот только реальность — это не идеальная сексуальная фантазия. В реальности Гоша так трепетал от удовольствия сбывающейся мечты, что вынужден был останавливаться и переводить дух. Павел подумал, что, возможно, это будет самый быстрый секс в его жизни, и даже хотел посоветовать эффективный метод пролонгации, но потом решил довериться своему топу и расслабился. Гоша обдал горячим дыханием ягодицы и, удивляя своей осведомлённостью, лизнул — вдоль и между — напряжённым языком. И ещё раз — смелее, свободнее. Павел завязал узелок на память — так вот о чём фантазирует юный Гоша Баранов, но уже уплывал, уже осознавал, как ему самому хочется...
— Паш, на спину... — ласковые губы коснулись уха.
Павел перевернулся и открыл глаза. Гоша выглядел как мужчина на грани самого серьёзного в жизни оргазма. Его заметно потряхивало, щёки горели, а головка влажно блестела. Но, тем не менее, поцелуйная пытка была в точности воспроизведена и на лицевой поверхности Павла. Поражаясь феноменальному самообладанию Гоши, Павел вздрагивал, подставлялся и пропускал между пальцами светлые спутанные пряди. Не торопил — не портил человеку новогодний подарок, но сам уже пылал. Гоша наконец оторвался от него, и, сверкая круглой безупречностью, перегнулся за диван. Вернулся с ладонью, полной геля, и накрыл ею член Павла. Заскользил вверх-вниз, распределяя гель, а потом завёл руку назад и смазал себя тоже.
— Ты же... Гоша, ты говорил, что хочешь быть сверху.
— Да, я очень сильно хочу быть сверху. Я три дня об этом думал. Нет, четыре. Вчера ночью тоже... — сбивчиво рассказывал Гоша, перекидывая ногу через Павла.
Он сам направил, куда надо, и уселся верхом, обжигая невыносимо-тугим скольжением. Господи, он делал что-то совсем нереальное, — и кто его только научил, — то привставая на коленях, то плавно опускаясь вниз. Павел замер, наслаждаясь Гошиным ритмом, его нездешним, отсутствующим лицом и жаром гибкого тела. Поймал растопыренные в воздухе пальцы, переплёл со своими, давая необходимую опору. Пружинисто подкидывал бёдра навстречу, словно отбивая упругую подачу, и проникал всё глубже, всё бесконтрольнее, всё слаще. И неожиданно спустил первым, до боли сжимая Гошины пальцы и рыча от нестерпимого блаженства. Расслышал сквозь горячечную дымку, как Гоша хрипло и совершенно расторможено сообщил:
— Я тоже... Пашка... я сейчас...
Павел опустил взгляд и увидел, как через набухший краешек ленивыми толчками переливается густая белая влага. И в этот раз — безусловно, оно само. Павел дождался последнего судорожного сокращения, расцепил сплетённые руки и с чувством сказал:
— Я вижу, тюрьма пошла тебе на пользу! Уникальный в истории случай.
***
Если они собирались трахаться без остановки до новогоднего обращения президента и после, то Божучка обломала все их планы. Позвонила и убитым голосом рассказала, что её вероломно бросил Миша, и теперь ей не с кем встречать Новый год. И проницательно добавила:
— А после того, как тебя по ящику объявили голубым, ты, наверное, в одиночестве водку пьёшь, да?
— Нет. Я с Гошей. И мы не водку пьём.
— Возьмите меня к себе. У меня оливье, селёдка в шубе и несколько пузырей шампанского, — жалобно попросила Жанна.
— Ладно уж, приезжай, — Павел не мог оставить в беде лучшую подругу. — Помнишь дачу моих родителей?
— Ещё бы не помнить! Но только я не одна. Со мной мальчишки Кузины и какая-то Маша.
— Только не Кузины! — отрезал Павел. Но было уже поздно.
Нежданные гости приехали на жёлтом такси. Они вытащили из багажника несколько увесистых сумок и облезлую ёлочку. Павел сначала протестовал, но быстро смирился и разрешил прикопать дерево у окна — чтобы наслаждаться видом ёлки, не выходя из дома. Жанна занялась обустройством праздничного стола, а Рома и Тёма с волоокой медлительной Машей, голова которой была обмотана длинной белокурой косой, принялись наряжать ёлку разноцветными гирляндами. Павел ушёл топить баню. Гоша вызвался ему помогать, но только болтал языком:
- Предыдущая
- 30/35
- Следующая
