Пли! Пушкарь из будущего - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 8
- Предыдущая
- 8/67
- Следующая
Тоненьким ручейком потянулись ко двору, превратившемуся в лазарет, раненые и увечные. Я наказал расторопным холопам:
– Заносить ко мне в комнату в первую очередь тех, кто сильно кровит.
В большинстве войн, автодорожных катастроф и других катаклизмов люди погибают от кровотечений и несвоевременного оказания медицинской помощи. Это я хорошо усвоил еще в институте, на кафедре военно-полевой хирургии. Стол уже был скользкий от крови, лучины чадили, в комнате стоял тяжелый дух страданий, стонов раненых.
Я попросил хозяйку позвать женщин из соседних домов – помыть стол и пол, поскользнуться можно было запросто; помогать раненым: кого поить, кому повязку поправить. Прошку послал на постоялый двор за хлебным вином. Вскоре он появился вдвоем с Игнатом Лукичом, внеся здоровенный, литров на тридцать, кувшин в комнату. Оказалось, Игнат Лукич организовал у себя в трактире при постоялом дворе пищевое довольствие ратников – массово рубили кур, жарили их кусками, пекли лепешки, наводили сладкое сыто, и холопы относили еду обороняющимся.
– Ну, как ты тут, лекарь?
– Держимся, отбили несколько атак татар, да вот видишь, раненых много, почти весь двор занят, а ну татарва стрелы снова пускать начнет?
– Ништо, отобьемся!
Через какое-то время я услышал перестук конный и тележный скрип. Игнат Лукич с несколькими незнакомыми мужиками подогнали несколько телег, застеленных сеном, и ввезли на постоялый двор около полутора десятков раненых. Должен сказать, сильно тяжело раненных не было – то ли умирали от тяжелых ран сразу, то ли не было еще открытого, прямого столкновения, когда рубятся саблями и мечами, копьями и алебардами.
Наконец обработал последнего раненого. Наступило временное затишье. Я поспешил отмыться от крови, ибо выглядел хуже и страшней мясника на бойне: в крови почти весь, даже лицо. Зашедшая в комнату хозяйка даже шарахнулась от меня с перепугу.
Эх, закурить бы сейчас! Давно уж бросил, да что-то сильно потянуло. Я присел на крыльцо. Голова гудела, устали кисти рук, ныла поясница. Столько увечий сразу я еще не видел.
За спиной неслышно возникла хозяйка дома.
– Вот, хлебни, лекарь, – протянула мне корец с горячим сбитнем.
Очень кстати. Я с наслаждением осушил корец, поблагодарил женщину.
Ко двору подходили женщины, вероятно, высматривая среди раненых своих мужей, братьев, родичей. Кого-то уводили со двора под руки, кого-то, причитая, увозили на телеге.
Небо на востоке начало сереть. Ночь пролетела быстро. Установилась тишина. Татары притихли, очевидно, готовили еще какую-то пакость. Пока все было тихо, я пошел домой, если называть постоялый двор моим домом. Хотелось помыться, надеть чистое и покушать. Игнат Лукич, увидев меня, засуетился:
– Сейчас, сейчас, покормим ужо.
– И ополоснуться бы!
– Да мы уж водицы нагрели.
Я поднялся к себе в комнату, достал чистую рубашку и штаны, присел на кровать на минуточку, да и отрубился.
Очнулся оттого, что меня трясли за плечо, это был Игнат Лукич.
– Сумлел, любезный? Ништо, сейчас помоешься, будешь как новенький. Ну-ка, холопы, помогите!
С двух сторон меня подхватили под локоток два дюжих парня и поволокли вниз. Я отбивался, не больной и не увечный ведь. В предбаннике холопы быстро меня раздели и уже в бане затащили на полку, плеснув кваса на горячие камни, начали сначала мягко, а затем все сильнее и сильнее охаживать меня веником. С непривычки это было больновато. Сильно потея, меня обливали горячей водой, переворачивали, снова охаживали веником, терли мочалом с щелоком, снова обмывали.
Кожа, казалось, от чистоты стала поскрипывать.
– Хватит, хватит, – взмолился я.
Надев чистую рубашку и портки, выпив поднесенный ковш с холодным квасом, я почувствовал себя заново родившимся и ощутил зверский аппетит.
На столе в трапезной уже стояли дымящиеся паром щи, лежал нарезанный крупными ломтями хлеб, жареная убоина, стоял жбан с пивом. В трапезной было многолюдно, пришли перекусить ратники, ополченцы. Гомон стоял такой, что разобрать разговор даже близкого собеседника было непросто. Я с жадностью утолил голод, хотелось отдохнуть. Однако отдохнуть не удалось. На постоялый двор заскочил взъерошенный мальчишка:
– Опять татары на приступ пошли!
Вмиг трапезная опустела – кто на стены, кто к воротам, а я снова в дом, превратившийся в госпиталь.
Во дворе уже стояли несколько раненых – почти все легко. Обработав раны и перевязав, пошел искать десятника.
Пропыленный, с уставшим лицом десятник распоряжался недалеко от ворот.
– Стрелы, стрелы несите, иначе тяжко отбиваться будет. – Он послал двух отроков за припасами. Повернулся ко мне, лицо просветлело, мелькнула под усами улыбка: – А, лекарь Юрий! Молодец! Славно помог, от всех ратников и ополченцев глубокая тебе благодарность и поклон низкий.
– Как дела, что татары?
Лицо его вмиг посмурнело.
– Тайны хранить умеешь?
Я пожал плечами.
– Похоже, не скоро помощь подойдет. На колу, недалече от ворот, голова моего гонца. Одна надежда, крестьяне из окрестных сел смекнут, за помощью поскачут. А город наш окружен. – Он ударил кулаком в ладонь. Как знали нечестивые, что часть дружины в Рязань ушла.
В голове мелькнуло: а может, и знали!
– Послушай, старшой, а может, и знали на торгу. Разный народ, может, кто и лазутчик.
– Да была у меня такая думка, – нехотя признал десятник.
Советовался я с воеводой:
– У ворот стражу поставить и на прилегающих улицах, чтобы кто ворота изнутри не отпер, особливо ночью.
За стенами взвыли татары, защелками луками ратники на стенах.
– По местам! – вскричал десятник.
Я побежал в свой «госпиталь». Пока раненых не было, но надо было приготовиться. В котлах во дворе уже была приготовлена горячая вода, в комнате две девицы споро резали холстины на длинные полосы. Пол и обеденный стол были чисто вымыты, а стол даже отскоблен. Самой хозяйки не было видно, девицы скорбно вздохнули: мужа у нее на Заречной стороне убило, туда побегла.
– Да, не всем повезло в эту ночь.
Я протер инструменты хлебным вином, разложив на чистой холстине.
Работа не заставила себя ждать – раненые, кто сам, а кого и вели под руки, снова потянулись к дому. Снова тяжкий и кровавый труд – зашить, перевязать, отрезать размозженные пальцы. Правда, на этот раз я был умней – у Игната Лукича выпросил пару передников и вымазался кровью уже не так, тем более при дневном свете трудиться было не в пример лучше. Наконец и эта партия была обработана. Что удивляло – это терпение пациентов.
Ведь никакого наркоза – ни общего, ни местного обезболивания не было, максимум, что я мог – это налить им по кружке хлебного вина, в моем времени такого даже помыслить не мог, а здесь или кряхтели, или стонали сквозь сжатые зубы, но почти никто не закричал – не по-мужицки, взялся за мужскую работу – тяни ее до конца с достоинством.
Да, в этом мире люди были покрепче. У себя в отделении я насмотрелся, когда здоровенные молодые мужики падали в обморок при одном только виде шприца или, упаси бог, скальпеля.
Пока выдались несколько спокойных минут, я улегся на лавку, пытаясь вздремнуть. Снова взвыли татары, грохнуло несколько пушечных выстрелов. Обычно после пушечных выстрелов татары отступали, но в этот раз явно что-то было не так.
Звук боя – крики, щелканье тетив, лязг железа – нарастал. Во двор, шатаясь, вошел воин, его тут же подхватили холопы, перенесли на стол. Из плеча спереди торчало оперение татарской стрелы, со спины был виден наконечник.
– Татарва одолевает, уже до верха стены добрались, десятника убило, – скривился он.
Сломав стрелу, вытащив обе половинки, я наскоро забинтовал ему рану и кинулся к воротам. Надо помогать, если татары прорвутся, раненых, увечных или не представляющих для них интереса просто порубят, как капусту. На кону стояла моя жизнь и жизнь города. В конце концов, город дал мне приют, да и русский я. За мной бежали оба холопа: Прошка с постоялого двора и другой, даже имени его я не знал. Справа от ворот, на стене, на широкой галерее уже бились мечами и саблями русские и татары. По крутой лестнице мы забрались наверх, в надворотную башню. На площадке лежали убитые стрелами ратники, метрах в двадцати дрались топорами ополченцы. Один из холопов схватил валявшийся рядом с воином меч и кинулся на подмогу. Прошку я успел удержать. Взгляд мой упал на медный тюфяк. Попробовать, что ли? На затравочном отверстии лежал порох, стало быть, тюфяк был заряжен.
- Предыдущая
- 8/67
- Следующая
