Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова (илл. П.Коровина) - Лермонтов Михаил Юрьевич - Страница 2

Вот уж поп прошел домой с молодой попадьей,

Засветили свечу, сели ужинать, —

А по сю пору твоя хозяюшка

Из приходской церкви не вернулася.

А что детки твои малые

Почивать не легли, не играть пошли —

Плачем плачут, всё не унимаются».

И смутился тогда думой крепкою

Молодой купец Калашников;

И он стал к окну, глядит на улицу —

А на улице ночь темнёхонька;

Валит белый снег, расстилается,

Заметает след человеческий.

Вот он слышит, в сенях дверью хлопнули,

Потом слышит шаги торопливые;

Обернулся, глядит — сила крестная!

Перед ним стоит молода жена,

Сама бледная, простоволосая,

Косы русые расплетенные

Снегом-инеем пересыпаны;

Смотрют очи мутные, как безумные;

Уста шепчут речи непонятные.

«Уж ты где, жена, жена, шаталася?

На каком подворье, на площади,

Что растрепаны твои волосы,

Что одёжа твоя вся изорвана?

Уж гуляла ты, пировала ты,

Чай, с сынками всё боярскими!..

Не на то пред святыми иконами

Мы с тобою, жена, обручалися,

Золотыми кольцами менялися...

Как запру я тебя за железный замок,

За дубовую дверь окованную,

Чтоб свету божьего ты не видела,

Мое имя честное не порочила...»

И услышав то, Алена Дмитревна

Задрожала вся, моя голубушка,

Затряслась, как листочек осиновый.

Горько-горько она восплакалась,

В ноги мужу повалилася.

«Государь ты мой, красно солнышко,

Иль убей меня, или выслушай!

Твои речи — будто острый нож;

От них сердце разрывается.

Не боюся смерти лютыя,

Не боюся я людской молвы,

А боюсь твоей немилости.

От вечерни домой шла я нониче

Вдоль по улице одинёшенька.

И послышалось мне, будто снег хрустит;

Оглянулася -— человек бежит.

Мои ноженьки подкосилися,

Шелковой фатой я закрылася.

И он сильно схватил меня за руки

И сказал мне так тихим шопотом:

«Что пужаешься, красная красавица?

Я не вор какой, душегуб лесной,

Я слуга царя, царя грозного,

Прозываюся Кирибеевичем,

А из славной семьи из Малютиной...»

Испугалась я пуще прежнего;

Закружилась моя бедная головушка.

И он стал меня цаловать-ласкать,

И, цалуя, всё приговаривал:

«Отвечай мне, чего тебе надобно,

Моя милая, драгоценная!

Хочешь золота, али жемчугу?

Хочешь ярких камней, аль цветной парчи?

Как царицу я наряжу тебя,

Станут все тебе завидовать,

Лишь не дай мне умереть смертью грешною:

Полюби меня, обними меня

Хоть единый раз на прощание!»

И ласкал он меня, цаловал меня;

На щеках моих и теперь горят,

Живым пламенем разливаются

Поцалуи его окаянные...

А смотрели в калитку соседушки,

Смеючись, на нас пальцем показывали...

Как из рук его я рванулася

И домой стремглав бежать бросилась;

И остались в руках у разбойника

Мой узорный платок, твой подарочек,

И фата моя бухарская.

Опозорил он, осрамил меня,

Меня, честную, непорочную, —

И что скажут злые соседушки,

И кому на глаза покажусь теперь?

Ты не дай меня, свою верную жену,

Злым охульникам в поругание!

На кого, кроме тебя, мне надеяться?

У кого просить стану помощи?

На белом свете я сиротинушка;

Родной батюшка уж в сырой земле,

Рядом с ним лежит моя матушка;

А мой старший брат, сам ты ведаешь,

На чужой сторонушке пропал без вести,

А меньшой мой брат — дитя малое,

Дитя малое, неразумное...»

Говорила так Алена Дмитревна,

Горючьми слезами заливалася.

Посылает Степан Парамонович

За двумя меньшими братьями;

И пришли его два брата, поклонилися

И такое слово ему молвили:

«Ты поведай нам, старшой наш брат.

Что с тобой случилось, приключилося,

Что послал ты за нами во темную ночь,

Во темную ночь, морозную?» —

«Я скажу вам, братцы любезные,

Что лиха беда со мною приключилася:

Опозорил семью нашу честную

Злой опричник царский Кирибеевич;

А такой обиды не стерпеть душе

Да не вынести сердцу молодецкому;

Уж как завтра будет кулачный бой

На Москве-реке при самом царе,

И я выду тогда на опричника,

Буду на смерть биться, до последних сил;

А побьет он меня — выходите вы

За святую правду-матушку.

Не сробейте, братцы любезные!

Вы моложе меня, свежей силою,

На вас меньше грехов накопилося,

Так авось господь вас помилует!»

И в ответ ему братья молвили:

«Куда ветер дует в поднебесьи,

Туда мчатся и тучки послушные;

Когда сизой орел зовет голосом

На кровавую долину побоища,

Зовет пир пировать, мертвецов убирать,

К нему малые орлята слетаются.

Ты наш старший брат, нам второй отец:

Делай сам, как знаешь, как ведаешь,

А уж мы тебя, родного, не выдадим».

* * *

Ай, ребята, пойте — только гусли стройте!

Ай, ребята, пейте — дело разумейте!

Уж потешьте вы доброго боярина

И боярыню его белолицую!

III

Над Москвой великой, златоглавою,

Над стеной кремлевской белокаменной

Из-за дальних лесов, из-за синих гор,

По тесовым кровелькам играючи,

Тучки серые разгоняючи,

Заря алая подымается;

Разметала кудри золотистые,

Умывается снегами рассыпчатыми;

Как красавица, глядя в зеркальцо,

В небо чистое смотрит, улыбается.

Уж зачем ты, алая заря, просыпал ася?

На какой ты радости разыгралася?

Как сходилися, собиралися

Удалые бойцы московские

На Москву-реку, на кулачный бой,

Разгуляться для праздника, потешиться.

И приехал царь со дружиною,

Со боярами и опричниками,

И велел растянуть цепь серебряную,

Чистым золотом в кольцах спаянную.

Оцепили место в 25 сажень

Для охотницкого бою, одиночного.

И велел тогда царь Иван Васильевич

Клич кликать звонким голосом:

«Ой, уж где вы, добрые молодцы?

Вы потешьте царя нашего батюшку,

Выходите-ка во широкий круг;

Кто побьет кого, того царь наградит;

А кто будет побит, того бог простит!»

И выходит удалой Кирибеевич,

Царю в пояс молча кланяется,

Скидает с могучих плеч шубу бархатную;

Подпершися в бок рукою правою,

Поправляет другой шапку алую,

Ожидает он себе противника...

Трижды громкой клич прокликали —

Ни один боец и не тронулся,

Лишь стоят да друг друга поталкивают.

На просторе опричник похаживает,

Над плохими бойцами подсмеивает:

«Присмирели, небось, призадумались!

Так и быть, обещаюсь для праздника,

Отпущу живого с покаянием,

Лишь потешу царя нашего батюшку».

Вдруг толпа раздалась в обе стороны —

И выходит Степан Парамонович,

Молодой купец, удалой боец,

По прозванию Калашников.

Поклонился прежде царю грозному,

После белому Кремлю да святым церквам,

А потом всему народу русскому.

Горят очи его соколиные,

На опричника смотрют пристально.

Супротив него он становится,

Боевые рукавицы натягивает,

Могутные плечи распрямливает

Да кудряву бороду поглаживает.

И сказал ему Кирибеевич:

«А поведай мне, добрый молодец,

Ты какого роду-племени,

Каким именем прозываешься?

Чтобы знать, по ком панихиду служить,

Чтобы было чем и похвастаться».

Отвечает Степан Парамонович:

«А зовут меня Степаном Калашниковым,

А родился я от честнова отца,

И жил я по закону господнему:

Не позорил я чужой жены,

Не разбойничал ночью темною,

Не таился от свету небесного...

И промолвил ты правду истинную: