Дюна. Первая трилогия - Герберт Фрэнк Патрик - Страница 14

— И кто же это?

— Некоторые Великие Дома, известные своим недружественным к нам отношением, а также некоторые из тех, кого мы считали друзьями или по крайней мере союзниками. Впрочем, сейчас это не важно, потому что у нас есть еще один, и гораздо более могущественный, враг: наш любимый Падишах-Император!

Пауль попытался сглотнуть вмиг пересохшим горлом:

— А ты не мог бы созвать сессию Ландсраада и разоблачить…

— Показать врагу, что мы знаем, чья рука занесла нож? Нет, Пауль. Сейчас мы по крайней мере видим нож. Кто знает, откуда нам ждать удара тогда? Если мы выложим все перед Ландсраадом сейчас, это лишь внесет смятение. Император будет все отрицать, и кто посмеет ему противоречить? Все, что мы могли бы выиграть, — это небольшая отсрочка, а в случае неудачи нас ждет всеобщий хаос. И откуда пришел бы следующий удар?

— Все Дома могли бы запасать Пряность.

— У врагов слишком большая фора.

— Император… — протянул Пауль. — Это значит — сардаукары.

— И, без всякого сомнения, переодетые в форму Харконненов, — кивнул герцог. — Но все равно это будут те же солдаты-фанатики.

— Но как смогут фримены помочь нам против сардаукаров?

— Хават рассказывал тебе о Салусе Секундус?

— Императорской планете-каторге? Нет.

— Что, если это нечто большее, нежели просто тюремная планета? Есть один вопрос о корпусах сардаукаров, который при тебе ни разу не задавали. А именно: откуда они вообще берутся?

— С планеты-каторги?

— Почему бы и нет?

— Но Император регулярно, в виде особой подати, проводит рекрутские наборы…

— Вот в это-то нас и заставляют поверить: что сардаукары — просто набранные Императором рекруты, которых великолепно готовят с юного возраста. Иногда поговаривают о неких инструкторах, доводящих новобранцев до нужного уровня, но баланс сил в нашей цивилизации остается тем же: с одной стороны — войска Великих Домов Ландсраада, с другой — сардаукары и рекруты-новобранцы. Новобранцы, Пауль. А сардаукары остаются сардаукарами.

— Но, по слухам, Салуса Секундус не планета, а настоящий ад!

— Несомненно. Но скажи: если бы ты хотел воспитать стойких, сильных, свирепых солдат, в какую среду ты бы их поместил?

— Но как добиться верности от таких людей?

— Для этого есть проверенные способы: игра на их чувстве собственного превосходства, мистика тайного братства, дух разделенного страдания… Все это не так уж трудно сделать. И так делалось на многих мирах, в разные эпохи.

Пауль кивнул, не сводя глаз с отца. Он чувствовал, что сейчас услышит нечто очень важное.

— Взгляни на Арракис, — негромко сказал герцог. — За пределами городов и гарнизонных поселков он не менее ужасен, чем Салуса Секундус.

Глаза Пауля широко раскрылись…

— Фримены!

— Великолепный потенциал для создания столь же сильного и смертоносного войска, как и Корпус Сардаукаров. Понадобится немыслимое терпение, чтобы втайне привлечь и подготовить их, и немыслимые средства, чтобы должным образом вооружить. Но фримены — там… и там — Пряность. Понимаешь теперь, почему мы идем на Арракис — даже зная, что там — ловушка?

— А Харконнены разве не знают о фрименах?

— Харконнены издевались над ними, охотились на них для развлечения, ни разу не пробовали хотя бы сосчитать их. Политика Харконненов — тратить на население лишь столько, сколько нужно, чтобы оно не вымерло.

Вышитый металлом герб на груди герцога сверкнул от резкого движения.

— Теперь ты понимаешь?

— Мы уже ведем переговоры с фрименами, — утвердительно сказал Пауль.

— Да. Я направил к ним миссию во главе с Дунканом Айдахо, — ответил герцог. — Дункан — человек гордый и, пожалуй, жестокий, зато он любит правду. Я надеюсь, фримены будут от него в восторге. Если нам повезет, они будут судить и о нас по нему. По Дункану Достойному. А порядочности ему не занимать…

— Дункан Достойный, — проговорил Пауль, — и Гурни Доблестный.

— Ты их хорошо назвал, — кивнул герцог.

И Пауль подумал: Гурни — один из тех, кого имела в виду Преподобная, когда говорила о столпах, поддерживающих мир: «…и доблесть храбрых».

— Гурни сказал, что сегодня ты хорошо сражался, — сказал герцог.

— Да? А мне он говорил совсем другое. Герцог громко рассмеялся:

— Могу себе представить, как… скупо хвалил тебя Гурни в лицо. Но он говорит, что ты уже по-настоящему чувствуешь разницу между лезвием клинка и его острием.

— Гурни говорит: чтобы убить острием, особого мастерства не нужно, а вот убить лезвием — подлинное искусство.

— Гурни — романтик, — проворчал герцог. Слова об убийствах из уст сына расстроили его. — Что до меня, то мне хотелось бы, чтобы тебе вообще не пришлось убивать… но уж если возникнет необходимость, делай это, как сумеешь, не важно, острием клинка или его лезвием. — Он скользнул глазами по потолочному окну, по которому барабанил дождь.

Проследив за взглядом отца, Пауль подумал, что, наверное, на Арракисе ему уже никогда не увидеть воды с неба, — и эта мысль о небе заставила его вспомнить и о пространстве за его пределами.

— Правда ли, что корабли— Гильдии — самое большое из всего, построенного людьми? — поинтересовался Пауль.

Герцог перевел взгляд на сына.

— В самом деле, это же твой первый межпланетный перелет. Да, больше этих кораблей нет ничего. Мы пойдем на хайлайнере, потому что путешествие предстоит долгое. Хайлайнер — самый огромный из кораблей. Все наши фрегаты и транспортники свободно уместятся в одном уголке его трюма — мы будем лишь небольшой частью груза.

— А нам нельзя будет покидать наши корабли на хайлайнере?

— Это — часть той цены, которую мы платим за гарантируемую Гильдией безопасность. Рядом с нашими там могли бы стоять корабли Харконненов, и нам нечего было бы опасаться. Харконнены не станут рисковать своими транспортно-грузовыми привилегиями.

— Тогда я попробую увидеть какого-нибудь гильдиера хотя бы через наши видеоэкраны.

— Не увидишь. Даже агенты Гильдии никогда не видали ни одного настоящего гильдиера. Гильдия бережет свою таинственность так же строго, как и свою монополию. Пауль, не стоит делать ничего, что могло бы хоть в малой степени повредить нашим транспортным привилегиям.

— А ты не думаешь, что они, возможно, прячутся потому, что мутировали и теперь не похожи… на человека?

— Кто знает? — пожал плечами герцог. — Нам, во всяком случае, вряд ли удастся разгадать эту тайну. Да и у нас есть более неотложные проблемы. В частности — ты.

— Я?

— Твоя мать хотела, чтобы именно я сказал тебе… Видишь ли, сын, возможно, у тебя имеются способности ментата.

Пауль смотрел на отца, какое-то время не в состоянии открыть рот. Наконец он выговорил:

— Способности ментата?.. У меня?.. Но я же…

— Хават тоже так считает. Это правда.

— Н-но… я думал, что подготовка ментата должна начинаться с раннего детства, причем ему самому нельзя говорить об этом, так как это могло бы помешать раннему… — Он замолчал на полуслове; внезапно многие обстоятельства его жизни сложились в единую картину. — Понятно, — сказал он.

— Приходит день, — вздохнул герцог, — когда потенциальный ментат должен узнать, что с ним делают. И с этого момента «с ним» делать больше ничего нельзя. Он должен сам решить, продолжать ли обучение или отказаться от него. Некоторые могут продолжать, другие же — нет, поскольку не способны. И только сам потенциальный ментат может точно знать о себе это.

Пауль потер подбородок. Все его специальные занятия с Хаватом и матерью — мнемоника, концентрирование сознания, мышечный контроль и развитие остроты чувств, изучение языков и оттенков голоса — все это он увидел по-новому.

— Когда-нибудь ты станешь герцогом, сын, — сказал отец. — А герцог-ментат действительно был бы грозой врагов. Итак, можешь ли ты решить сейчас… или тебе нужно подумать?

Пауль не колебался:

— Я буду продолжать занятия.

— Настоящей грозой… — пробормотал герцог, и Пауль увидел на лице отца улыбку гордости. Эта улыбка поразила Пауля: узкое лицо герцога вдруг показалось ему черепом. Пауль опустил веки, чувствуя, как ужасное предназначение вновь пробуждается в глубине его сознания: может быть, ужасное предназначение и состоит в том, чтобы стать ментатом…