Страдания молодого Ваганова - Шукшин Василий Макарович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/4
- Следующая
– Здорово избил-то?
– Да где здорово! Шуму больше, крику…
– А без битья уж не мог?
Попов виновато опустил голову, погладил широкой коричневой ладонью свое колено.
– Не сдюжил…
– Опять не сдюжил! Ах ты, какие мы несдюжливые! – Ваганов встал из-за стола, прошелся по кабинету. Зло брало на мужика, и жалко его было. Причем тот нисколько не бил на жалость, это Ваганов даже при своем небольшом еще опыте научился различать: когда нарочно стараются разжалобить, и делают это иногда довольно искусно. – Ведь если б ты сдюжил и спокойно подал на развод, то еще посмотрели бы, как вас рассудить: возможно, что и… Впрочем, что же теперь об этом?
– Да, чего уж, – согласился Попов.
Некоторое время они молчали.
"Ну что вот делать? – думал Ваганов. – Посадят ведь дурака. Как ни веди дело, а… Эхма!"
– Как вы поженились-то?
– Как?.. Обыкновенно. Я с войны пришел, она тут продавцом в сельпе работала… Ну сошлись. Я ее и раньше знал.
– Вы здешний?
– Здешний. Только у меня родных тут никого не осталось: мать с отцом ишо до войны померли – угорели, старших братьев обоих на войне убило, две тетки были, тоже померли. Племянники, какие были, в городах где-то, я даже не знаю где.
– А жена где сейчас?
Попов вопросительно посмотрел на следователя.
– Где работает, что ли? Там же, в сельпе.
– На работе сейчас?
– На работе.
– Тебя кто научил с характеристикой-то?
– Никто, сам. Нет, говорили мужики, надо, мол, навстречу бумаги какие-нибудь двинуть… Я подумал… чего двинуть? Написал вот…
– Хорошо, оставь ее мне. Иди. Я попробую с женой поговорить.
Попов поднялся… Хотел что-то еще сказать или спросить, но только посмотрел на Ваганова, кивнул послушно головой и осторожно вышел.
Ваганов, оставшись один, долго стоял, смотрел на дверь. Потом сел, посмотрел на белые листы бумаги, которые он заготовил для письма. Спросил:
– Ну что, Майя? Что будем делать? – Подождал, что под сердцем шевельнется нежность и окатит горячим, но горячим почему-то не окатило. – Фу ты, черт? – с досадой сказал Ваганов. И дальше додумал: – "Вечером напишу".
Уборщица прокуратуры сходила за Поповой в сельпо – это было рядом.
Ваганов просмотрел пока "бумаги", обвиняющие Попова. Да, люди вели дело к тому, чтоб мужика непременно посадить. И как бойко, как грамотно все расписано! Нашелся и писарь. Ваганов пододвинул к себе "характеристику" Попова, еще раз прочитал. Смешной и грустный человеческий документ… Это, собственно, не характеристика, а правдивое изложение случившегося. "Пришел я, бритый, она лежит, как удав на перине. Ну, говорю, рассказывай, как ты тут без меня опять скурвилась? Она видит, дело плохо, давай базланить. Я ее жогнул разок: ты можешь потише, мол? Она вырвалась и – не куда-нибудь побежала, не к родным – к Мишке опять же дунула. Тут у меня вовсе сердце зашлось, я не сдюжил…"
Попова, миловидная еще женщина лет сорока, не робкая, с замашками продавцовской фамильярности, сразу показала, что она закон знает: закон охраняет ее.
– Вы представляете, товарищ Ваганов, житья нет: как выпьет, так начинает хулиганить. К какому-то Мишке меня приревновал!.. Дурак необтесанный.
– Да, да… – Ваганов подхватил фамильярный той бойкой женщины и поманил ее дальше. – Безобразник. Что, он не знает, что сейчас за это строго! Забыл.
– Он все на свете забыл! Ничего – спомнит. Дадут года три – спомнит, будет время.
– Дети вот только… без отца-то – ничего?
– А что? Они уж теперь большие. Да потом такого отца иметь – лучше не иметь.
– Он всегда был такой?
– Какой?
– Ну, хулиганил, дрался?..
– Нет, раньше выпивал, но потише был. Это тут – к Михаиле-то приревновал… С прошлого года начал. Да еще грозит! Грозит, Георгий Константиныч: прирежу, говорит, обоих.
– Так, так. А кто такой этот Михайло-то?
– Да сосед наш, господи! В прошлом годе приехали… Шофером в сельпо работат.
– Он что, одинокий?
– Да они так: переехать-то сюда переехали, а там дом тоже не продали. Жене его тут не глянется, а Михайле глянется. Он рыбак заядлый, а тут у нас рыбачить-то хорошо. Вот они на два дома и живут. И там огород посажен, и здесь… Вот она и успевает-ездит, жена-то его: там огород содярживат и здесь, жадничат в основном.
– Так, так… – Ваганов вовсе убедился, что прав Попов: изменяет ему жена. Да еще и нагло, с потерей совести. – Вот он тут пишет, что дескать, вы ему прямо сказали: "Тебя посажу, а сама тут с Мишкой пожи ву". – В "характеристике" не было этого, но Ваганов вспомнил слова Попова и сделал вид, что прочитал. – Было такое?
– Это он так написал?! – громко возмутилась Попова. – Нахалюга! Надо же!.. Женщина даже посмеялась. – Ну надо же!
– Врет?
– Врет!
"Да, уверенная бабочка, – со злостью уже думал Ваганов. – Ну нет, так просто я вам мужика не отдам".
– Значит, сажать?
– Надо сажать, Георгий Константиныч, ничего не сделаешь. Пусть посидит.
– А не жалко? – невольно вырвалось у Ваганова.
Попова насторожилась… Вопросительно посмотрела на молодого следователя, улыбнулась заискивающе.
– В каком смысле? – спросила она.
– Да я так, – уклонился Ваганов. – Идите. – Он пристально посмотрел на женщину.
Женщина сказала "ага", поднялась, прошла к двери, обернулась озабоченная… Ваганов все смотрел на нее.
– Я забыл спросить: почему у вас так поздно дети появились?
Женщина вовсе растерялась. Не от вопроса этого, а от того, как на ее глазах изменился следователь: тон его, взгляд его… От растерянности она пошла опять к столу и села на стул, где только что сидела.
– А не беременела, – сказала она. -Что-то не беременела, и все. А потом забеременела. А что?
– Ничего, идите, – еще раз сказал Ваганов. И положил руку на "бумаги". – Во всем… – он подчеркнул это "во всем", – во всем тщательно разберемся. Суд, возможно, будет показательный, строгий: кто виноват, тот и ответит. До свидания.
Женщина направилась к выходу… Уходила она не так уверенно, как вошла.
– Да, – вспомнил еще следователь, – а кто такой… – он сделал вид, что поискал в "бумаге" Попова забытое имя свидетеля, хоть там этого имени тоже не было, – кто такой Николай Королев?
– Господи! – воскликнула женщина у двери. – Королев-то? Да собутыльник первый моего-то, кто ему поверит-то! – Женщина была сбита с толку. Она даже в голосе поддала.
– Он что, зарегистрирован как алкоголик? Королев-то?
Женщина хотела опять вернуться к столу и рассказать подробно про Королева: видно, и она понимала, что это наиболее уязвимое место в ее наступательной позиции.
– Да кто у нас их тут регистрирует-то, товарищ Ваганов! Они просто дружки с моим-то, вместе на войне были…
– Ну хорошо, идите. Во всем разберемся.
Он наткнулся взглядом на белые листы бумаги, которые ждали его… Задумался, глядя на эти листы. Майя… Далекое имя, весеннее имя, прекрасное имя… Можно и начинать наконец писать слова красивые, сердечные – одно за одним, одно за одним – много! Все утро сегодня сладостно зудилось: вот сядет он писать… И будет он эти красивые, оперенные слова пускать, точно легкие стрелы с тетивы – и втыкать, и втыкать их в точеную фигурку далекой Майи. Он их навтыкает столько, что Майя вскрикнет от неминуемой любви… Пробьет он ее деревянное сердечко, думал Ваганов, достанет где живое, способное любить просто так, без расчета. Но вот теперь вдруг ясно и просто думалось: "А может, она так? Способна она так любить?" Ведь если спокойно и трезво подумать, надо спокойно и трезво же ответить себе: вряд ли. Не так росла, не так воспитана, не к такой жизни привыкла… Вообще не сможет, и все. Вся эта история с талантливым физиком… Черт ее знает, конечно! С другой стороны, объективности ради, надо бы больше знать про все это – и про физика, и как у них все началось, и как кончилось. "Э-х, – с досадой подумал про себя Ваганов, – повело тебя, милый: заегозил. Что случилось-то? Прошла перед глазами еще одна бестолковая история неумелой жизни… Ну? Мало ли их прошло уже и сколько еще пройдет! Что же, каждую примерять к себе, что ли? Да и почему – что за чушь! – почему какой-то мужик, чувствующий только свою беззащитность, и его жена, обнаглевшая, бессовестная, чувствующая, в отличие от мужа, полную свою защищенность, почему именно они, со своей житейской неумностыо, должны подсказать, как ему решить теперь такое – т а к о е! – в своей не простой, не маленькой, как хотелось и думалось, жизни?" Но вышло, что именно после истории Поповых у Ваганова пропало желание "обстреливать" далекую Майю. Утренняя ясность и взволнованность потускнели. Точно камнем в окно бросили – все внутри встревожилось, сжалось… "Вечером напишу, – решил Ваганов. – Дурацкое дело – наверно по молодости – работу мешать с личным настроением. Надо отмежевываться. Надо проще".
- Предыдущая
- 2/4
- Следующая
