Гоблин – император - Эддисон Кэтрин - Страница 51

На этот раз Майя даже не пытался подыскать слова, он знал, что Селехару нужно выговориться.

— Мы были любовниками, я и Евру, — сказал Селехар. — Архипрелат даровал мне прощение, и я не был лишен сана. Но я не… Как я могу называть себя священником, когда не смог помочь ему?

— Ули не осуждает такую любовь, — сказал Кала.

— Да, я знаю. — Селехар на секунду остановился. — Но я не смог помочь ему. И городской жрец, зная, что мы были любовниками, и считая это мерзостью, не захотел ему помочь. И тогда в страхе и ненависти, дойдя до предела отчаяния, он убил свою жену и спрятал ее тело, надеясь, что ее не найдут и новых обвинений не последует. Но семья Осеан Далан имела много сторонников в том городе, и они не успокоились, пока с помощью кошек и мангустов не нашли ее по запаху. Затем ее тело принесли в Улимер. Мне. Я был Свидетелем мервых. Я не мог лгать. А ответ был так ясен. Она видела лицо своего убийцы и хорошо его знала. Они спросили, я ответил, и Евру был обезглавлен. Он даже не проклял меня перед смертью. Он не надеялся, что я стану дорожить им больше, чем моим призванием.

Селехар отвернулся, прижав ладони к лицу. Казалось, он пытается вдавить глаза в череп. Затем он глухо пробормотал, обращаясь к обоим слушателям:

— Вы можете себе представить, какой грязью станет эта история в пересказе…

Он не сказал «Сору».

— Она побоится затевать скандал, ведь он затронет и ее, — мягко заметил Кала.

— Да, — сказал Майя. — Мы понимаем, почему вы не хотели, чтобы эта истина дошла до нас.

Сухой, горький смешок был ему ответом.

— Ваше Высочество, мы не хотим, чтобы это вообще было правдой. Ведь я мужеложец, марней. Если бы я не ушел в отставку по собственному желанию, сомневаюсь, что мне позволили бы остаться. Архипрелат великодушный человек, но многие из старших жрецов разделяют взгляды жреца из Авео. Я не виню их.

Майя и сам не знал, как он относится к марнеям. Он никогда их не встречал и ничего не слышал о них, за исключением отзывов Сетериса, по большей части нелестных. Волей-неволей ему пришлось воспользоваться старым трюком: отложить проблему в сторону, чтобы подумать о ней потом. Сейчас же ему было достаточно знать, что Тара Селехар не причинил вреда никому, кроме себя самого. Он был честным и добросовестным Свидетелем мертвых, и именно в этом качестве необходим Императору.

— Мы не можем сейчас принять вас в наш Дом, — сказал Майя. — Но ваша услуга может повлиять на наше окончательное решение. Если вы хотите того, мы можем поговорить с Сору Жасани.

— Ваше Высочество. Мы боимся, что этот разговор не принесет пользы никому из нас. Мы находимся в зависимости от вдовствующей Императрицы и, учитывая наше печальное прошлое, не имеем права просить вас о вмешательстве. Мы не должны были лгать.

Признание, одинаково болезненное и для мужчины и для мальчика на пятнадцать лет его моложе.

— Поскольку вы признаете, что согрешили против нас, мы прощаем вашу вину, — осторожно сказал Майя. — Мы оставляем за вами право самостоятельно объясниться с вдовствующей Императрицей.

— Ваше Высочество, — прошептал Селехар. Он снова пал ниц, а когда поднялся, добавил. — Мы благодарны и просим считать нас самым верным вашим слугой.

Он ушел, высоко подняв голову, и Майя подумал, что ему, возможно, стало немного легче.

Честно говоря, Майя не сожалел, что опоздал к Коражасу. Даже с помощью лорда Беренара — а Беренар был учителем намного лучше и терпеливее, чем Сетерис — Майе часто казалось, что он пытается перегородить Истандаарту горсткой камней. Он был в общих чертах знаком с историей Этувераца, но его знания не носили систематического характера и вряд ли были достаточны для пятисотлетнего опыта политических решений предыдущих Императоров, следовать которым учил его Беренар. Даже учитывая прогресс последних недель обучения, он все еще не был способен вникнуть и в половину дебатов Коражаса, а задавать вопросы становилось все труднее: Майе казалось, что тем самым он словно обвиняет Беренара в своем невежестве; кроме того, приобретенное знание о взаимосвязанных обязанностях Свидетелей помогло ему понять, насколько ценно их время и какой недопустимой расточительностью будет тратить его на объяснения фактов, и без того известных всем в комнате. Всем, кроме самого Майи.

Он перестал спрашивать.

Он стыдился и одновременно сердился на себя, но угроза нового унижения маячила перед ним, как острие меча, и он не мог заставить себя упасть на него. Он должен был доверять, и он заставил себя доверять; в конце концов, Цевет обязательно скажет ему, если что-то пойдет не так.

Посреди дебатов Свидетеля по иностранным делами и Свидетеля Парламента по вопросу северных границ Майе доставили записку. Он сразу узнал бумагу с вензелем Наревиса и его печать и испытал приятное, но виноватое чувство непослушания от того, что отвлекается от государственных дел ради личных.

Это было приглашение на частный ужин с танцами, где собственной рукой Наревиса было добавлено несколько строк:

Покраснев, отчасти от смущения, отчасти от восторга, Майя накарябал внизу записки: «Мы будем рады принять участие в ваших развлечениях», и передал бумагу курьеру.

После того, как заседание Коражаса было закрыто, а проблема с северной границей так и осталась нерешенной, Майя поспешил в Алсетмерет, чтобы сменить придворные одежды на что-нибудь более неформальное и соответствующее атмосфере дружеской встречи.

Он успел только подойти к большой решетке Алсетмерета, когда Бешелар ускорил шаг, чтобы догнать его, и сказал:

— Ваше Высочество, вы должны предупредить Осмера Чавара не посылать вам сообщения во время сессии Коражаса. Это не хорошо ни для вас, ни для него.

— Неужели? — Майя остановился и повернулся к нему лицом. — А кто вы такой, лейтенант Бешелар, чтобы указывать мне, как я должен вести себя со своими друзьями?

— Разве Осмер Чавар ваш друг, Ваше Высочество? Мы сами так не сказали бы. И вы должны понимать, что фаворитизм в отношении сына лорда-канцлера…

— Это ничего не значит! Наревис не указывает, что нам следует делать, и не просит ни о каких одолжениях. Мы понимаем, лейтенант, что не соответствуем вашим представлениям об императорском достоинстве, но позвольте заверить, что мы не совсем глупы.

Бешелар отступил на шаг:

— Ваше Высочество, мы не хотели обидеть вас.

— Мы знаем, что именно вы хотели.

И, не дав Бешелару возможности заговорить вновь, Майя направился к своим покоям и ожидавшим его там эдочареям. Он не повернул головы, чтобы узнать, что думает Кала по поводу его безобразной вспышки гнева. Он даже испытал по-детски мстительную радость, когда заметил, что смена нохэчареев завершилась как раз во время компетентного обсуждения Авриса и Эши достоинств янтаря против перегородчатой эмали. Когда Майя вышел из спальни, у порога его ждали Дажис и Телимеж.

А у Наревиса его ждало привычное общество. Майя был сносно знаком если не со всеми, то с большей частью гостей, и не был оставлен на произвол судьбы во время обязательного разговора за столом. Светская беседа все еще не давалась ему, и он подозревал, что его соседи по столу находили его то ли скучным, то ли смешным. Тем не менее, он не опозорился. Когда же середина комнаты была освобождена для танцев, к Майе подошла Мин Вечин и после первоначального обмена любезностями спросила:

— Ваше Высочество, почему вы не танцуете?

Его щеки сразу потеплели.

— Мы не знаем, как это делается.

— Нет? Воистину ваш опекун был ужасно строг.

Майя попытался представить Сетериса на уроке танцев и ответил, может быть, слишком быстро: