Заклятие счастья - Романова Галина Владимировна - Страница 11

• Предыдущая
• 11/55
• Следующая

Саша сидела сегодня утром в машине Усова? В тот самый момент, когда он выходил подышать на улицу, она сидела в машине и смотрела на него? Пользуясь тем, что стекла в машине тонированные и видеть ее он не мог, она его рассматривала? А чего не вышла тогда? Не окликнула? Не сочла возможным? Не сочла нужным? Он неинтересен ей больше? И узнала ли? Вообще узнала его спустя десять лет?

И вдруг сделалось так душно в пыльном кабинете Хмелева. Душно и противно. Захотелось удрать. Подальше. От старой мебели, от пыльного окна, от сердитого старого чайника, плюющегося острым горячим паром, от безнадежного дела, втиснутого в папку погибшей девушкой. И от Хмелева, с догадливой ухмылкой теперь за ним наблюдающего.

Так захотелось на волю к морю, он никогда не мог надышаться свежим соленым воздухом. Никогда. И по приезде не успел. Таня поселила его в тещиной конуре с глухим окном. И дальше запущенного сада, пропахшего липким ароматом перезревших слив, он в минувшие две недели мало куда ходил.

А Саша, оказывается, в городе. Давно в городе. И сегодня видела его. Сквозь стекла чужой машины наблюдала за ним и не сделала попытки выйти и хотя бы поздороваться. А машина принадлежит Усову – влиятельному бизнесмену, поставившему раком полгорода, Хмелева в том числе. Видел, видел, как суетливо тот бегал по пляжу, разыскивая след собаки бизнесмена. Хорошо на коленки не упал и гальку обнюхивать не принялся.

– Мне надо разбираться, – захлопнул он папку и встал. – Рабочее место выделите? Стол там какой-нибудь и…

– Так это, Назаров, ты Надино место и занимай.

Хмелев засуетился, заспешил. Стакан поставил рядом с чайником. Вытер влажные губы неряшливым носовым платком. Погладил себя по лысине, по груди, поправил форменную рубашку и пошел к выходу, увлекая за собой Назарова.

– После нее у нас паренек один был. Мы ему это место выделили. Но он что-то замудрил. Попросился в другой отдел. Будто не выходит у него и все такое. А Огнев мне докладывал, что суеверным парнишка оказался. За бутылкой ребятам рассказывал, что не может за Надиным столом работать. Давит на него что-то, говорит. Аж руки трясутся, во как!

– Смешно, – негромко фыркнул Назаров, входя в тесную комнату с одним столом, тумбочкой с вентилятором, плотным рядом разномастных стульев у противоположной стены, книжным шкафом, вешалкой и сейфом. – Суеверие – это смешно.

– Согласен. – Хмелев почти ласково подхватил его под локоток, подвел к пустому столу без единого следа пыли. – Вот, капитан. Теперь это твое рабочее место. Действуй! Может…

– Что?

Назаров обернулся на умолкнувшего Хмелева. Тот с печалью рассматривал рамку с фотографией, которую никто так и не решился убрать со стола.

– Может, и выйдет у тебя на ее месте, капитан. Может, все у тебя здесь получится?..

Было жарко и тяжело. Невыносимо жарко. Пот стекал по лицу, шее, телу, чавкал в летних ботинках, надетых на босу ногу. Он будто стоял под душем, таким казался себе мокрым. И еще грязным. Потому что тащил на спине жирную тетку. Мертвую жирную тетку. Он всегда поражался тому, насколько мертвое тело тяжелее живого. Почему, интересно? Должно же быть наоборот. Из тела уходит душа, она покидает его навсегда. Насколько легче должно быть тело! Эта толстая тетка должна быть просто невесомой. Ее тело покинула черная душа. Черная, смрадная душа. Эта душа заставляла тетку творить мерзкие вещи. Мерзкие! И за это он ее и убил. И не только за это. А еще за то, что она ему надоела. Надоело видеть ее, слышать, надоело думать, что после сотворения всяких мерзостей тетка сядет снова за стол и станет жрать, чавкая и пачкая рот едой.

Гадкая! И тяжелая!

Он, конечно, рисковал. Понимал, что рисковал, вытаскивая ее белым днем из ее дома. Мог кто-то к ней прийти или приехать. Мог просто окликнуть из-за соседнего забора. Но…

Но он, кажется, все продумал. Сам себе поражался, как умно и тонко все продумал.

Для начала он отключил все видеокамеры, которыми старая ведьма наводнила дом.

Потом соседи…

Соседей нет – раз. Не в том смысле, что соседей нет как таковых, просто никого сейчас нет дома. Слева соседи почти не жили, наведываясь лишь изредка, пару раз в месяц. Справа жили люди работающие. Они появлялись вечером. Поздно вечером. Когда уже надо было включать свет. Тут промаха не могло случиться. Никто не выглянет в окна. Никто не окликнет из-за соседнего забора. С улицы от калитки его тоже не могли увидеть, потому что он вытащил тетку на спине через заднюю дверь. Там росло много цветущих кустарников, ими была обсажена красивая дорожка до задней калитки, выходящей к обрыву. Зачем тетке нужна была эта калитка, он не мог понять. За забором же ничего! Овраг, поросший бурьяном. Овраг, где обитало множество мерзких тварей. Он лазил там не раз, даже опускался на самое дно и видел ящериц, змей, каких-то неказистых грызунов, очень трусливых и смешных.

Так зачем ей нужна была эта калитка? Калитка, которая вела в никуда?!

Ответ родился в голове сам собой. Калитка была нужна ему! Ему, а не тетке! Это для него кто-то постарался, потому что заранее знал, что он потащит тяжелый труп именно этим маршрутом. Через заднюю дверь дома, потом красивой дорожкой, засаженной красивыми цветущими кустами, потом через заднюю калитку на самое дно оврага, а потом…

Потом надо будет сделать так, чтобы ее никогда не нашли. Никогда! Это надо будет сделать уже сегодня поздним вечером. Иначе завтра к утру труп завоняет. И его найдут. А нельзя, чтобы нашли. Нельзя! Он должен сработать чисто. Он всегда так работает. Никогда не оставляет следов. Он и в спальне теткиной все прибрал. Не оставил ни единого следа. Свернул все наволочки и простыни, загрузил в стиралку, поставил режим «бережное кипячение». Потом постелил чистое белье, вымыл пол в спальне, протер мебель и в спальне, и в кухне. И перила лестницы протер. Помыл чашки из-под кофе. Взялась каждое утро после ухода дочери кофе жрать ведрами, шлюха! Поставил их на обычное место.

Никаких следов не должно было остаться. Никаких! Следов пребывания этой жирной курвы на земле!

Интересно, кто-нибудь станет о ней горевать? Дочка. Да, дочка, наверное, будет плакать и искать свою мамочку. Будет бояться оставаться одна в этом большом богатом доме, наводненном развратом.

Он передернулся, вспомнив, что вытворяла эта гадина два дня назад на широченной кровати. Он даже не думал, не знал, что такое можно вытворять! И передернулся еще раз, ощущая мокрой спиной тяжелую мерзкую тушу. Когда же наконец он от нее отделается! Метра три осталось, не больше. Сейчас, вот сейчас, он выволочет труп за калитку, и в усадьбе станет чище. И легче дышать. И ему станет легче дышать, потому что он отделается от тяжелой ноши.

Калитка открылась легко и без скрипа. Он ведь заранее все подготовил, отпер замок и смазал петли. Он вышел за участок, толкнул ногой калитку, шагнул вниз по склону пару раз и, брезгливо передернувшись, сбросил труп со спины. Стоял минут десять, пытаясь отдышаться и просохнуть. В груди сильно стучало, не хватало дыхания, пот все так же лил ручьем по телу, лицу, шее, заливал ботинки. Пришлось присесть на землю, разуваться и обтирать ноги о траву. Потом, чуть просохнув и обувшись, он натянул матерчатые перчатки на руки, запер калитку на замок. Снова взвалил мертвое тело тетки на спину и потащил его на самое дно оврага, где ему надлежало пролежать до темноты.

Он справился. Он спрятал труп так, что его не мог найти никто никогда. Если бы не южная жара и не лето, он бы оставил ее тут гнить. Но нет, нельзя. Вонь поднимется такая, что ее быстро найдут. Этого допустить никак нельзя.

Он забросил ее в самые глухие заросли, на самом дне, распугав пищащих смешных тварей. Потом поднялся и осторожно расправил все ветки, которые неосторожно повредил на пути от калитки до дна оврага. Даже траву взъерошил, по которой шел, уничтожая все, все, все следы. Затем внизу, в зарослях, нашел свой пакет с вещами, в которые ему надлежало переодеться. Разделся догола. Минут пять стоял, обсыхая. Надел все чистое и сухое, а мокрые тряпки сунул в пакет, забрал с собой. Поднялся по другому склону метрах в десяти от того места, где спрятал труп. Отряхнулся. Огляделся. Никто не торчал в окнах. Никого не было видно на тропинке, петляющей по самому краю глубокой ямы. Вдохнул глубоко, со свистом выдохнул и медленным шагом пошел к своей машине…

• Предыдущая
• 11/55
• Следующая