Калина красная - Шукшин Василий Макарович - Страница 5
- Предыдущая
- 5/17
- Следующая
— Может, мы возьмем бутылочку да пойдем куда-нибудь? — предложил Егор.
— Зачем? Здесь вон как славно… Нюра, Нюр! — позвала Люба девушку. — Принеси нам, голубушка… Чего принести-то? — повернулась к Егору.
— Красненького, — сказал Егор, снисходительно поморщившись. — У меня от водки изжога.
— Красненького, Нюр! — Загадочное впечатление производила Люба: она точно играла какую-то умную игру, играла спокойно, весело и с любопытством всматривалась в Егора: разгадал тот или нет, что это за игра?
— Ну, Георгий… — начала она, — расскажи, значит, про себя.
— Прямо как на допросе, — сказал Егор и мелко посмеялся. Но Люба его не поддержала, и Егор посерьезнел.
— Ну, что рассказывать? Я бухгалтер, работал в ОРСе, начальство, конечно, воровало… Тут — бах! — ревизия. И мне намотали… Мне, естественно, пришлось отдуваться. Слушай, — тоже перешел он на «ты», — давай уйдем отсюда: они смотрят, как эти…
— Да пусть смотрят! Чего они тебе? Ты же не сбежал.
— Вот справка! — воскликнул Егор. И полез было в карман.
— Я верю, верю, Господи! Я так, к слову. Ну, ну? И сколько же ты сидел?
— Пять.
— Ну?
— Все… А что еще?
— Это с такими ручищами ты — бухгалтер? Даже не верится.
— Что? Руки?.. А-а. Так это я их уже там натренировал… — Егор потянул руки со стола.
— Такими руками только замки ломать, а не на счетах… — Люба засмеялась.
И Егор, несколько встревоженный, фальшиво посмеялся тоже.
— Ну а здесь чем думаешь заниматься? Тоже бухгалтером будешь?
— Нет! — поспешно сказал Егор. — Бухгалтером я больше не буду.
— А кем же?
— Надо осмотреться… А может, малость попридержать коней, Люба? — Егор тоже прямо глянул в глаза женщины. — Ты как-то сразу погнала вмах: работа, работа… Работа — не Алитет. Подожди с этим.
— А зачем ты меня обманывать-то стал? — тоже прямо спросила Люба. — Я же писала вашему начальнику, и он мне ответил…
— А-а, — протянул Егор, пораженный. — Вот оно что… — И ему стало легко и даже весело. — Ну, тогда гони всю тройку под гору. Наливай.
И включил Егор музыку.
— А такие письма писал хорошие, — с сожалением сказала Люба. — Это же не письма, а целые… поэмы прямо целые.
— Да? — оживился Егор. — Тебе нравятся? Может, талант пропадает… — Он пропел: — Пропала молодость, талант в стенах тюрьмы. Давай, Любовь, наливай. Централка, все ночи полные огня… Давай, давай!
— А чего ты-то погнал? Подожди… Поговорим.
— Ну, начальничек, мля! — воскликнул Егор. — И ничего не сказал мне. А тихим фраером я подъехал? Да? Бухгалтером… — Егор хохотнул. — Бухгалтер… По учету товаров широкого потребления.
— Так чего же ты хотел, Георгий? — спросила Люба. — Обманывал-то… Обокрасть, что ли, меня?
— Ну, мать!.. Ты даешь! Поехал в далекие края — две пары валенок брать. Ты меня оскорбляешь, Люба.
— А чего же?
— Что?
— Чего хочешь-то?
— Не знаю. Может, отдых душе устроить… Но это тоже не то: для меня отдых — это… Да. Не знаю, не знаю, Любовь.
— Эх, Егорушка.
Егор даже вздрогнул и испуганно глянул на Любу: так похоже она это сказала — так говорила далекая Люсьен.
— Что?
— Ведь и правда, пристал ты, как конь в гору… только еще боками не проваливаешь. Да пена изо рта не идет. Упадешь ведь. Запалишься и упадешь. У тебя правда, что ли, никого нету? Родных-то…
— Нет, я сиротинушка горькая. Я же писал. Кличка моя знаешь какая? Горе. Мой псевдоним. Но все же ты мне на мозоль, пожалуйста, не наступай. Не надо. Я еще не побирушка. Чего-чего, а магазинчик-то подломить я еще смогу. Иногда я бываю фантастически богат, Люба. Жаль, что ты мне не в эту пору встретилась… Ты бы увидела, что я эти деньги вонючие… вполне презираю.
— Презираешь, а идешь из-за них на такую страсть.
— Я не из-за денег иду.
— Из-за чего же?
— Никем больше не могу быть на этой земле — только вором. — Егор сказал это с гордостью. Ему было очень легко с Любой. Хотелось, например, чем-нибудь ее удивить.
— Ое-ей! Ну, допивай да пойдем, — сказала Люба.
— Куда? — удивился Егор.
— Ко мне. Ты же ко мне приехал. Или у тебя еще где-нибудь заочница есть? — Люба засмеялась. Ей было легко с Егором, очень легко.
— Погоди… — не понимал Егор. — Но мы же теперь выяснили, что я не бухгалтер…
— Ну, уж ты тоже выбрал профессию… — Люба качнула головой. — Хотя бы уж свиновод, что ли, и то лучше. Выдумал бы какой-нибудь падеж свиней — ну, осудили, мол. А ты, и правда-то, не похож на жулика. Нормальный мужик… Даже вроде наш, деревенский. Ну, свиновод, пошли, что ли?
— Между прочим, — не без фанаберии заговорил Егор, — к вашему сведению: я шофер второго класса.
— И права есть? — с недоверием спросила Люба.
— Права в Магадане.
— Ну, видишь, тебе же цены нет, а ты — Горе! Бича хорошего нет на это горе. Пошли.
— Типичная крестьянская психология. Ломовая. Я рецидивист, дурочка. Я ворюга несусветный. Я…
— Тише! Что, опьянел, что ли?
— Так. А в чем дело? — опомнился Егор. — Не понимаю, объясни, пожалуйста. Ну, мы пойдем… Что дальше?
— Пошли ко мне. Отдохни хоть с недельку… Украсть у меня все равно нечего. Отдышись… Потом уж поедешь магазины ломать. Пойдем. А то люди скажут, встретила — от ворот поворот. Зачем же тогда звала? Знаешь, мы тут какие!.. Сразу друг друга осудим. Да и потом… не боюсь я тебя чего-то, не знаю.
— Так. А папаша твой не приголубит меня… колуном по лбу? Мало ли какая ему мысль придет в голову.
— Нет, ничего. Теперь уж надейся на меня.
Дом у Байкаловых большой, крестовый. В одной половине дома жила Люба со стариками, через стенку — брат с семьей.
Дом стоял на высоком берегу реки, за рекой открывались необозримые дали. Хозяйство у Байкаловых налаженное, широкий двор с постройками, баня на самой крутизне.
Старики Байкаловы как раз стряпали пельмени, когда хозяйка, Михайловна, увидела в окно Любу и Егора.
— Гли-ка, ведет ведь! — всполошилась она. — Любка-то!.. Рестанта-то!..
Старик тоже приник к окошку.
— Вот теперь заживем! — в сердцах сказал он. — По внутреннему распорядку, язви тя в душу! Вот это отчебучила дочь!
Видно было, как Люба что-то рассказывает Егору: показывала рукой за реку, оглядывалась и показывала назад, на село. Егор послушно крутил головой. Но больше взглядывал на дом Любы, на окна.
А тут переполох полный. Все же не верили старики, что кто-то приедет к ним из тюрьмы. И хоть Люба и телеграмму им показывала от Егора, все равно не верилось. А обернулось все чистой правдой.
— Ну окаянная, ну, халда! — сокрушалась старуха. — Ну, чо я могла с халдой поделать? Ничо же я не могла…
— Ты вида не показывай, что мы напужались или ишо чего… — учил ее дед. — Видали мы таких… разбойников! Стенька Разин нашелся.
— Однако и приветить ведь надо?.. — первая же и сообразила старуха. — Или как? У меня голова кругом пошла — не соображу…
— Надо. Все будем по-людски делать, а там уж поглядим: может, жизни свои покладем… через дочь родную. Ну, Любка, Любка…
Вошли Люба с Егором.
— Здравствуйте! — приветливо сказал Егор.
Старики в ответ только кивнули… И открыто, в упор разглядывали Егора.
— Ну, вот и бухгалтер наш, — как ни в чем не бывало заговорила Люба. — И никакой он вовсе не разбойник с большой дороги, а попал по… этому, по…
— По недоразумению, — подсказал Егор.
— И сколько же счас дают за недоразумение? — спросил старик.
— Пять, — кротко ответил Егор.
— Мало. Раньше больше давали.
— По какому же такому недоразумению загудел-то? — прямо спросила старуха.
— Начальство воровало, а он списывал, — пояснила Люба. — Ну, допросили? А теперь покормить надо — человек с дороги. Садись пока, Георгий.
Егор обнажил свою стриженую голову и скромненько присел на краешек стула.
— Посиди пока, — велела Люба. — Я пойду баню затоплю. И будем обедать.
- Предыдущая
- 5/17
- Следующая
