Африка - Буссенар Луи Анри - Страница 62

• Предыдущая
• 62/103
• Следующая

Вот на одной из улиц в глубине двора, огороженного камышовым плетнем, стоит симпатичный домик. Аллелуба и финиковая пальма охраняют это уединенное жилище от полдневного зноя. Хозяйка дома одета в черное приталенное платье и тщательно причесана. Она прядет хлопок и одновременно присматривает за тем, как обрушивают просо. Веселые голенькие ребятишки возятся в песке или гоняются за козой; в доме видны аккуратно расставленные глиняные кувшины и до блеска отмытые деревянные чаши.

Неподалеку громко и принужденно хохочет бесприютная куртизанка[300] — звенит гирляндами ожерелий, подметает песок разноцветной юбкой, небрежно подвязанной под пышной грудью… Вот несчастный, покрытый язвами или искалеченный слоновой болезнью…[301] На открытой площадке — красильня со множеством рабочих. Тут же рядом кузнец кончает ковать клинок, острое лезвие которого отобьет охоту шутить над грубыми орудиями мастера! Вот в глухом переулке женщины развешивают сушиться на заборе мотки пряжи…

Где-то караван привез вкусные орехи, а люди из Осбенавы — соль. Вереница верблюдов с предметами роскоши идет в Гадамес; отряд всадников, опустив поводья, едет сообщить правителю весть о стычке или грабеже. Толпа пестрит всеми людскими типами, всеми оттенками кожи: оливковые арабы, из черных же — канури[302] с раздутыми ноздрями, фулани[303] с тонкими чертами лица, гибкой талией и изящными руками, плосколицые мандинго… Мужеподобная женщина из племени нупе;[304] элегантная, хорошо сложенная женщина хауса… Повсюду жизнь в самых разных видах, самых разных формах — вплоть до самых мрачных».

Это описание — столь образное, полное и достоверное — не оживляет ли в глазах читателя все, что так прекрасно увидел и передал Барт? Талант изображения, изящество формы ставит его в первые ряды не просто исследователей, но еще в первые ряды тех, кто обладает редкой способностью описывать увиденное[305].

Барт договорился с начальником экспедиции, о болезни которого еще не знал, встретиться в Кукаве в первых числах апреля. Из Кано он хотел отправиться 7 марта. Но если вспомнить о его финансовых затруднениях, о доводящей до отчаяния медлительности африканцев, принять во внимание, что Барта сжигала лихорадка, — можно себе представить, сколько энергии потребовалось путешественнику для выполнения обещания. Кроме того, никак не удавалось найти попутчиков. Между тем дорога кишела грабителями, и Барт мог рассчитывать лишь на одного слугу, так как сам, даже накануне отъезда, не мог подняться с ковра от лихорадки. При всем при этом путешественник был полон надежд и радовался, вырвавшись на простор из-за городских стен, как птица, вылетевшая из клетки.

Утром 17 марта он пустился в путь через безводную дикую равнину, покрытую асклепией[306], с редкими одинокими баланитами[307]. В окрестностях Шефны — большого, обнесенного стенами города — Барт чуть не умер от жажды. За Машеном местность становится лесистой. Караван прошел через какую-то совершенно заброшенную деревню: по всему было видно, что здесь разразилась катастрофа. «Если у правителя оскудела казна и появились долги, — замечает Барт, — он непременно устроит набег на соседа — разве только рассудит, что проще продать собственных подданных».

Барт пересек границу Борну вблизи Суниколо, а Кукавы, столицы государства, достиг через четыре дня после того, как получил роковую весть о смерти Ричардсона.

Первый визит путешественник нанес важнейшему после султана лицу — визирю. Он был принят очень хорошо, узнал, что экспедицию давно ждут, и был препровожден в резиденцию, приготовленную заранее. Уже в Кано Барт познал бедность, но теперь дела были куда хуже: на нем лежала ответственность не только за себя, но и за долги всей экспедиции.

«Мистер Ричардсон, — пишет он с горечью, — задолжал более полутора тысяч долларов. У меня же не было ни цента — даже бурнуса или еще какой-нибудь ценной вещи. Я не знал, разрешит ли британское правительство продолжать наше путешествие, а меня между тем известили, что шейх ожидает подарков».

Ценой недюжинной деятельности и упорства добившись возврата вещей Ричардсона, на которые местные власти наложили секвестр[308], Барт договорился о займе под шестьдесят процентов с выплатой в Мурзуке и таким образом рассчитался со старыми кредиторами, заплатил слугам покойного. Восстановив доверие к экспедиции, он с еще большим пылом, чем прежде, стал заниматься исследованием местности и собрал множество ценных сведений.

Сначала о городе. Столица Борну состоит из двух поселений, из которых каждое обнесено своей оградой. В одном живут богатые люди; оно хорошо спланировано, застроено пышными зданиями. Второе состоит из узеньких улочек, в которых теснятся маленькие домишки. Два города соединяются своего рода бульваром длиной метров восемьсот. Бульвар весьма многолюден; на нем вперемежку стоят и большие дома за толстыми глинобитными стенами, и хижины под соломенной крышей, огороженные плетнями — первоначально ярко-желтыми, со временем же приобретающими густой черный цвет.

В предместьях — деревеньки, поселки, обнесенные стенами хутора. Каждый понедельник устраиваются базары. Местные жители на волах, верблюдах везут туда зерно и масло. А вот йедина — браконьер с озера Чад — торгует сушеной рыбой, мясом гиппопотамов и ремнями из бегемотовых шкур…

Если день не базарный, в городе совершенно тихо. Здесь нет, как в Кано, промышленности, нет красилен, нет работы. Вся жизнь проходит на Дендале — бульваре, соединяющем два города. Там каждый день перед вами густая толпа: всадники и пешеходы, рабы и свободные, туземцы и иностранцы… Туземцы идут на прием к шейху или визирю — отчитаться в выполненном поручении, добиться правосудия, выпросить местечко, преподнести дары.

Барт провел в Кукаве три недели, после чего представился случай продолжить путь к озеру Чад. Из этой поездки он привез интересные сведения.

«Я выехал рано утром, — рассказывает он, — и любовался прелестной панорамой, открывавшейся взору. Но озера не видать — вместо него, насколько хватало взгляда, простирается огромная равнина без единого деревца. Мы едем дальше. Мало-помалу трава становится свежее, гуще, выше; начинается болотистая низина, граница которой то выдается вперед, то отступает. После долгих напрасных попыток выбраться из этой низины или углядеть блестящую поверхность на горизонте я вернулся, топая по грязи и утешаясь тем, что видел хоть какую-то воду. Очевидно, озеро Чад подобно большой лагуне, очертания которой меняются каждый месяц. Вследствие этого составить его подробную карту не представляется возможным.

На следующий день в сопровождении правителя области Канем[309] и одного шейхского конногвардейца я отправился на северо-восток. За полчаса мы дошли до болота. Промокнув до колен, хотя и ехали верхом, мы добрались до края красивой водной глади, окаймленной папирусом и тростником высотой четыре-пять метров.

Вода в озере, нагретая солнцем и полная мелких водорослей, не привлекательна на вид, но совершенно пресная. Напрасно утверждали, что озеро Чад либо имеет сток, либо соленое. Я утверждаю обратное: стока озеро не имеет — но откуда может в его воде взяться соль, если в этом краю соли нет вообще? Даже трава здесь совершенно обессолена, и молоко коров и овец вследствие этого безвкусно и нездорово. В ямах, окружающих берег, много почвенного натрия, и вода, естественно, солоновата, но, когда в разлив ямы заполняются водой из озера, соленый привкус навряд ли ощущается».

• Предыдущая
• 62/103
• Следующая