Брат мой... - Шукшин Василий Макарович - Страница 9
- Предыдущая
- 9/10
- Следующая
— Я ж опаздываю! Елкина мать, у меня же дел полно еще!
— Уху-то, — сказала Валя.
— Не хочу, — сказал на ходу Сеня и вышел не оглянувшись.
— Хорошая песня, — похвалила Валя. — Душевная.
Иван встал с места, принялся ходить по избе.
— Сенька все видел.
Валя резко обернулась к нему… Ждала, что он еще скажет.
— Ну? Что дальше?
— Все. Отнял все-таки сумку-то… Встретил на дороге и отнял. Среди бела дня.
— Так… — Валя села на стул, положила руки на колени. — Жалко?
— Жалко.
— Что же теперь делать-то? Ограбил нищих — ни стыда ни совести, теперь хватай меня, догоняй этих нищих и отдавай обратно. — Валя насмешливо и недобро прищурила глаза. — А как же?
Иван остановился перед ней. Тоже резковато заговорил:
— А усмешка вот эта… она ни к чему! Больно мне, ты можешь понять?
— Нет, не могу. Ты куда приехал-то? К нищим, к темным… И хочешь, чтоб его тут понимали. Не поймем мы.
— Ну, и к черту все! — Иван обозлился. — И нечего толковать. Вас, я вижу, не тронь здесь: «Мы темные, такие-сякие»…
— Да не мы, а ты нас сюда жалеть-то приехал, болеть за нас.
— Значит, уехать надо!
— Уезжай, правильно. А то мы тут с жалобами полезли со всех сторон… с любовью. Обрадовались.
— Перестань так говорить! — резко сказал Иван. — Если не понимаешь, слушай, что другие говорят.
— Вот теперь понятно. — Валя встала, подошла к рукомойнику, сполоснула руки, вытерла их… И вышла.
Иван сел к столу, склонился на руки… Болезненно сморщился, скрипнул зубами.
— Ммх…
Встал, начал ходить.
Сеня пришел на берег родной своей бурной реки.
Река здесь врывалась в теснину, кипела, катила крутую волну. Купались в ней редко — холодно и опасно.
Неподалеку от деревни находился санаторий — белел издали поместьем.
Дул ветерок, похоже, нагоняло дождя. Река была вовсе неприветлива…
На берегу собрались туристы, отдыхающие… Смотрели на реку, бросали ей в рассерженную морду палки. Кто-то, глядя на эти палки, обнаружил такую закономерность:
— Смотри, чем дальше палка от берега, тем дольше ее не выбрасывает.
— Да.
— Простите, сэр, — это велосипед.
— Почему?
— Это давно известно. Корабли в шторм стараются уйти подальше от берега.
— Я думал не о законе как таковом, а о том, что это… похоже на людей.
— Сильные идут дальше. В результате: в шторм… в житейский, так сказать, шторм выживают наиболее сильные — кто дальше отгребется.
— Это слишком умно…
— Это слишком неверно, чтобы быть умным.
— Почему?
— Вопрос: как оказаться подальше от берега?
— Я же и говорю: наиболее сильные…
— А может быть так: наиболее хитрые?
— Это другое дело. Возможно…
— Ничего не другое. Есть задача: как выжить в житейский шторм? И есть решение ее: выживают наиболее «легкие» — любой ценой. Можно за баркас зацепиться…
— Это по чьему-то опыту, что ли?
— По опыту сильных.
— Я имел в виду другую силу — настоящую.
— Важен результат…
В этот момент Сеня появился на берегу.
— Освежиться, что ли, малость! — сказал он.
— Куда вы? — удивились очкарики. — Вы же простынете! Вода — пять градусов.
— Простынете…
Сенька даже не посмотрел на очкариков. (Там была девушка среди них, Сеня на них на всех обиделся.) Снял рубаху, штаны… Поднял большой камень, покидал с руки на руку — для разминки. Бросил камень, сделал несколько приседаний и похромал волнам навстречу. Очкарики смотрели на него.
— Остановите его, он же захлебнется! — вырвалось у девушки. (Девушка еще и в штанах, черт бы их побрал с этими штанами. Моду взяли!)
— Здешний, наверно.
— По-моему, он к своим тридцати шести добавил еще сорок градусов.
Сенька взмахнул руками, крикнул:
— Эх, роднуля! — И нырнул в «набежавшую волну». И поплыл. Плыл саженками, красиво, пожалуй, слишком красиво — нерасчетливо. Плыл и плыл, орал, когда на него катилась волна:
— Давай!
Подныривал под волну, выскакивал и опять орал:
— Хорошо! Давай еще!..
— Сибиряк, — сказали на берегу — Все нипочем.
— Верных семьдесят шесть градусов.
— …авай! — орал Сеня. — Роднуля!
Но тут «роднуля» подмахнула высокую крутую волну… Сеня хлебнул раз, другой, закашлялся… А «роднуля» все накатывала, все била наглеца. Сеня закрутился на месте, стараясь высунуть голову повыше. «Роднуля» била и била его холодными мягкими лапами, толкала вглубь…
— …сы-ы! — донеслось на берег. — Тру-у-сы спали-и!.. Тону!
Очкарики заволновались.
— Он серьезно, что ли?
— Он же тонет, ребята!
— Э-эй! Ты серьезно, что ли?!
— Да серьезно, какого черта!..
— …у-у — орал Сенька. Он серьезно тонул. Видно было, как он опять хлебнул… Скрылся под водой, но опять выкарабкался. Но больше уже не орал.
— Лодку! Лодку!.. — забегали на берегу. — Эй, держись!
Побежали к лодке, что лежала метрах в ста отсюда и далеко от воды. Но кто-то разглядел:
— Она примкнута к коряге.
— Черт, утонет ведь! Еще хлебнет пару раз…
— Ребята, ну что же вы?! — чуть не плакала девушка в штанишках.
Голова Сеньки поплавком качалась в волнах, скрывалась из виду; опять появлялась… И руками он теперь взмахивал реже.
— Ребята, ну что вы?!
Двое очкариков начали торопливо сбрасывать с себя одежду. Вот скинул один, прыгнул в воду, ойкнул и сильно погреб к Сеньке. И второй прыгнул в воду и стал догонять первого.
— Эй, держись! Держи-ись! — кричала девушка и махала зачем-то руками. — Ребята, они успеют?
— Успеют.
— Вот фраер-то!..
— Зачем он полез-то!
— Семьдесят шесть градусов, Николай верно говорил.
— Трепач-то!.. Хоть бы успели.
— Мне эти сильные!.. Сибиряки. Куда полез? Зачем?
— Ребята, успеют или нет? Где он, ребята?!
Ребята только-только успели: поймали Сеню за волосы и погребли к берегу.
Сеня наглотался изрядно. Очкарики начали делать ему искусственное дыхание по всем правилам где-то когда-то усвоенной науки спасения утопающих: подложили Сене под поясницу кругляш, болтали бесчувственными Сениными руками, давили на живот… Сеня был без трусов, девушка издали спрашивала, отвернувшись от компании:
— Ребята, вам теперь медали дадут, да?
Те, что возились с Сеней, захихикали.
— Ирочка, без трусов не считается.
— Как не считается?
— Если вытащили утопающего, но он без трусов, то не считается, что спасли. Надо достать трусы, тогда дадут медаль.
— Ира, иди подержи голову.
— Да ну, какие-то!..
Сеня стал подавать признаки жизни. Открыл глаза, замычал… Потом его стало рвать водой и корежить. Рвало долго. Сеня устал. Закрыл глаза. Потом вдруг — то ли вспомнил, то ли почувствовал, что он без трусов, — вскочил, схватился… там, где носят трусы… Очкарики засмеялись. Сеня — бегом по камням, прикрывая руками стыд, — добежал к своей одежде, схватил, еще три-четыре прыжка — и он скрылся в кустах. И больше не появлялся.
— Вот теперь и выпить полагается!
— Зря он сбежал! — сокрушались. — Лютенко нахмурится: «В честь чего выпивка?» — «Спасли утопающего». Не поверит. Скажет, выдумали. Ира, подтвердишь?
— Если вам не полагаются медали, то и выпивка не полагается. Я против.
Сеня между тем пришел в магазин. Продавщица была молодая. Сеня оглянулся, спросил продавщицу негромко:
— Здесь бумажник никто не находил?
— Какой бумажник?
— Кожаный… в нем пятнадцать отделений.
— Твой, что ли?
— Не имеет значения. Никто не поднимал?
— Нет. А что там было?
— Деньги.
— Твои, что ли?
— Не имеет значения.
— Много денег?
— Три тысячи.
— Новых?!
— Новых… Новеньких. Никто не поднимал?
Тут только сообразила продавщица, что Сеня ее разыгрывает.
— Господи!.. Сенька, заикой сделаешь так. Да ведь как серьезно, черт такой! Ты хоть раз в глаза видел такие деньги?
- Предыдущая
- 9/10
- Следующая
