Последняя песня - Спаркс Николас - Страница 16

• Предыдущая
• 16/70
• Следующая

Его отец по профессии был прекрасным столяром, но обла­дал даром починить все на свете. Много лет Стив наблюдал, как он ремонтирует радио, телевизоры, моторы машин и газоноко­силок, текущие трубы, засорившиеся канавы, разбитые окна, а однажды даже гидравлические прессы маленького завода по про­изводству инструментов. Он не закончил среднюю школу, но обладал поразительным интуитивным знанием механики и ос­нов строительного дела. По ночам, когда звонил телефон, отец всегда сам поднимал трубку, потому что обычно звонили ему. Он почти ничего не говорил, выслушивал описание очередной аварии, записывал адрес на клочке бумаги, оторванной от ста­рой газеты. Повесив трубку, отец шел в гараж, набивал ящик инструментами и уходил, не говоря, куда именно и когда вер­нется.

Как правило, утром под статую Роберта Е. Ли, вырезанную отцом из куска плавника, был аккуратно подсунут чек. Мать бра­ла его, гладила отца по спине и обещала обналичить в банке. Отец тем временем завтракал. Это были единственные регулярные проявления нежности, которые замечал Стив. Правда, они ни­когда не спорили и избегали ссор. И казалось, им нравилось общество друг друга. Однажды Стив увидел, как они, глядя в теле­визор, держатся за руки. Но за все восемнадцать лет, прожитых Стивом в доме, он не заметил, чтобы родители целовались.

У отца была одна страсть в жизни — покер. В те ночи, когда телефон не звонил, отец шел играть в одну из трех лож, членом которых он состоял исключительно из-за игры, и ни с кем там не приятельствовал. Спокойно садился за стол с масонами или ветеранами и играл в покер много часов подряд. Игра заворажи­вала его. Он любил просчитывать различные варианты и возмож­ности, решая, выложить ли карты на стол или сблефовать, имея на руках пару шестерок.

Он говорил об игре как о науке, словно удачливость не име­ла ничего общего с выигрышем. «Секрет в том, чтобы уметь лгать и знать, когда кто-то лжет тебе», — говаривал он.

Со временем Стив решил, что отец действительно умел лгать. В свои пятьдесят, когда руки скрючились от многолетних столярных работ, он отказался делать резные панели и устанав­ливать дверные рамы в домах на океанском побережье, во мно­жестве появлявшихся на острове. Кроме того, по вечерам он больше не отвечал на звонки, но каким-то образом ухитрялся оплачивать счета и к концу жизни имел достаточно денег, что­бы оплатить лечение, которое медицинская страховка не по­крывала.

Отец никогда не играл в покер по субботам и воскресеньям. Субботы посвящались работам по дому, и хотя огород явно не нравился соседям, зато интерьер был настоящим шедевром: па­нели, резьба по дереву, каминная консоль из двух кленовых бло­ков... Он сколотил шкафчики на кухне, а деревянные полы были такими же плоскими и гладкими, как бильярдный стол. Пере­делал ванную, один раз, другой — через восемь лет. Субботни­ми вечерами он надевал пиджак, галстук и вел жену ужинать. Воскресенья он оставлял для себя. После церкви работал в мас­терской, пока жена пекла пироги или консервировала овощи на кухне.

         В понедельник все начиналось сначала.

Отец никогда не учил его игре в покер. Стив был достаточ­но умен, чтобы самостоятельно овладеть основами, и считал, что может различить, когда кто-то блефует. Несколько раз сыграв с однокурсниками в колледже, обнаружил, что игрок он абсолют­но средний, не лучше и не хуже других. После окончания кол­леджа Стив перебрался в Нью-Йорк, но иногда навещал роди­телей. Впервые он приехал только через два года, и когда вошел в дверь, мать крепко стиснула его в объятиях и поцеловала в щеку. Отец пожал ему руку и сказал:

— Твоя ма скучала.

Подали кофе и яблочный пирог. Когда все поели, отец встал и потянулся за пиджаком и ключами от машины.

Был четверг, а это означало, что он идет в ложу Элкс. Игра заканчивалась в десять, и через пятнадцать минут он уже будет дома.

— Сегодня ты никуда не пойдешь, — сказала ма с более силь­ным, чем обычно, европейским акцентом. — Стив только что приехал.

Насколько помнил Стив, мать впервые попросила отца не ходить в ложу. Но если тот и удивился, все же виду не подал. Ос­тановился на пороге, а когда повернулся, лицо его было непро­ницаемым.

— Или возьми его с собой, — настаивала мать. Отец перекинул пиджак через руку.

— Хочешь пойти?

— Конечно. Почему бы нет? Это совсем неплохо.

На губах отца мелькнула едва заметная улыбка. Сиди они за игорным столом, вряд ли отец позволил бы себе хоть намек на улыбку.

— Лжешь, — бросил он.

...Мать умерла внезапно, через несколько лет после этой встречи. В мозгу лопнула артерия...

В больнице, сидя у постели отца, Стив думал о ее безгранич­ной доброте.

Отец закашлялся и проснулся. Повернул голову и увидел в углу Стива. Сейчас, когда на его лице играли зловещие тени, ста­рик был похож на скелет.

— Ты еще здесь?

Стив ближе подвинул стул.

— Да, я все еще здесь.

— Почему?

— Что значит «почему»? Потому что ты в больнице.

— Я в больнице, потому что умираю. И умру независимо от того, сидишь ты тут или нет. Тебе следует ехать домой, к жене и детям. Ты все равно ничего не можешь для меня сделать.

— Мне хочется быть здесь, — объяснил Стив. — Ты мой отец. Почему ты не хочешь, чтобы я был с тобой?

— Наверное, просто не желаю, чтобы ты видел, как я уми­раю.

— Если считаешь, что мне лучше уйти, я уйду.

Отец издал странный звук, больше похожий на фырканье.

— Видишь ли, это твоя проблема. Ты стараешься, чтобы я принял решение за тебя. В этом весь ты.

— Может, я просто хочу посидеть с тобой.

— Ты хочешь? Или жена?

— Какая разница?

Отец попытался улыбнуться, но получилась гримаса.

— Не знаю. А разница есть?

Со своего места, за пианино, Стив услышал шум машины. Свет фар прошелся по стенам, и на минуту ему показалось, что это Ронни попросила ее подвезти. Но свет мгновенно пропал, а Ронни по-прежнему не было.

Начало первого. Может, пойти ее поискать?

Несколько лет назад, до того как Ронни перестала с ним раз­говаривать, они с Ким отправились к семейному психологу, офис которого был расположен около Грамерси-парка, в отреставри­рованном здании. Стив вспомнил, как сидел на диване рядом с Ким, глядя на довольно молодую угловатую женщину в серых слаксах, имевшую привычку складывать кончики пальцев доми­ком. Стив заметил, что она не носит обручальное кольцо.

Стиву стало не по себе: поход к психологу был идеей Ким, и она уже приходила сюда одна. Это была их первая совместная встреча, и в качестве вступления Ким поведала психологу, что Стив держит свои ощущения и эмоции при себе, но в этом не он виноват. Его родители тоже были людьми сдержанными, и он вырос в семье, где не привыкли обсуждать свои проблемы. Он искал убежища в музыке, и только сидя за пианино давал волю всем своим эмоциям.

— Это правда? — спросила психолог.

— Мои родители были хорошими людьми.

— Это не ответ на вопрос, — возразила она.

— Я не знаю, какого ответа вы от меня ждете.

Психолог вздохнула.

— Ладно, как насчет обращения к специалисту? Мы все зна­ем, что случилось и почему вы здесь. Думаю, Ким хочет, чтобы вы ей сказали, какие ощущения вызывает у вас визит ко мне.

Стив долго обдумывал вопрос. Он хотел сказать, что все раз­говоры о чувствах не имеют смысла. Что эмоции нельзя не кон­тролировать и нет никаких причин волноваться из-за этого. Что, в конце концов, людей судят по их поступкам, поскольку имен­но они все определяют.

Но он ничего этого не сказал. Только крепко сцепил пальцы.

— Хотите знать, что я при этом чувствую?

— Да, но говорите не мне, а Ким.

Он повернулся к жене, чувствуя, с каким нетерпением она ожидает его слов.

— Я испытываю...

Он был в кабинете вместе с женой и незнакомкой, занятый разговором, который и начинать не следовало бы.

Было пять минут одиннадцатого утра, и он вернулся в Нью-Йорк всего на несколько дней. Турне проходило по двадцати че­тырем городам, пока Ким работала помощницей адвоката в юри­дической фирме на Уолл-стрит.

• Предыдущая
• 16/70
• Следующая