Мужчина и Женщина - Андреев Юрий Андреевич - Страница 7

• Предыдущая
• 7/87
• Следующая

Поскольку в своем развитии ситуация не удерживала меня от случайных встреч, постольку начались сексуальные неудачи: в напряженных обстоятельствах уже не редкость было столкнуться с осечкой. Да, по-прежнему все хорошо и даже все лучше и богаче получалось у нас с Региной машинисткой, но годы шли, и я сам первый содействовал тому, чтобы она, в конце концов, устроила с другим свою женскую судьбу, получила хотя бы внешнюю видимость замужества. Мы перестали с нею встречаться, и я полагал уже, что моя мужская биография, в общем, близка к унылому завершению: знать, не судьба мне была найти такую свою половину, с которой я мог бы постоянно испытывать радость действительно полного сближения.

И тут настигло меня страшное горе, которое буквально раздавило меня: в составе женской команды ветеранок-альпинисток Дарья пошла на не очень сложное восхождение в Заилийском Алатау, и их лагерь тридцатого марта, когда снега подтаяли, был накрыт снежной лавиной. Их палатки стояли там, где никогда, ни разу лавины не сходили: уж эти ветераны, мастера спорта знали все тонкости коварных гор. Но, значит, не все…

Когда мне сообщили об этой беде, я побежал в лесопарк — я бежал и кричал, и плакал, и выл, как дикий зверь. Я падал на землю, катался по ней и снова кричал и плакал. Так закончились вторые пятнадцать лет моей семейной жизни.

Наверно, этот эмоциональный выброс в парке спас мою душу от разрыва. Мы, родственники, вылетели в район катастрофы: команды спасателей нигде ничего не нашли, ни палатки, ни рюкзака… Так и закончилась ее незаурядная жизнь, в которой были, надеюсь, и моменты счастья. Но я-то знал, что ни в какие горы она тогда не пошла бы, если бы дома все было отлично. А отлично не было из-за того, что я — мужчина — когда-то не смог понять тонкость и сложность женской психологии, не было из-за того, что не сумел привести молодую любимую жену в отдельную комнату. Нужно ли мне на хищницу Томилу пенять, которая от жадности отняла у меня тогда квартиру? Бог ее покарал, изуродовал, она свое возмездие и за это, и за многое другое получила. Но и я получил! Только я был виновата том, что Дарья, уникальная, но хрупкая женщина тогда сломалась навеки.

И вот — мне перевалило за полвека, дети разлетелись, жена погибла страшной смертью, а я, старый осколок, демобилизованный из армии, удаленный от профессии, которой отдал всю сознательную жизнь, остался один одинешенек, пень пнем. Вот с таким-то жизненным и мужским опытом я оказался не у дел. В таком вот душевном состоянии я и встретил Анастасию.

Господи, да могла ли я когда-нибудь раньше и в мыслях держать, что вся моя женская жизнь до встречи с Егором была не больше, чем туманом и непробудным сном души и тела? Да думалось ли мне, что многоопытная мать двоих детей, рожденных от двух законных мужей, женщина, познавшая в своей тридцатилетней с лишним биографии до дюжины, наверное, других мужчин кроме них, что я была не более, чем девственницей, чем нетронутой девушкой, которая предполагать не смеет, какие огненные чувства, какие термоядерные взрывы страсти, глубоко сокрытые в ней, созрели?

Когда началось со мной это потрясающее переворачивающее все естество безумие, я вспомнила и передала Егору рассказ старого французского писателя о том, как два яростных любовника оставляли после встречи на спинке деревянной кровати памятные зарубки в счет своей радости. Я посмеялась над теми пылкими французскими аристократами, которые за медовый месяц нацарапали всего то ли двадцать, то ли тридцать пометок. Наш медовый месяц шел совсем в другом ритме! Егор снял скромный двухместный номер в отеле «Репино», чтобы отключить меня от всех забот (я утверждала, что это безумие — тратить такие бешеные деньги в наше трудное время, но он твердо пресек спор: дескать, хватит, я очень хорошо знаю, для чего это делаю!). В ответ на мое повествование о французском обычае Егор ухмыльнулся и назавтра я увидала на прикроватной тумбочке старую полированную досточку, которую он раздобыл невесть на какой местной свалке, и американский штык-нож, привезенный им из Вьетнама. Что я могу сказать?.. За те двадцать два дня, что мы на доске отмечали французским способом, мы вырезали на ней сорок шесть глубоких борозд: сколько раз встретились, и до тысячи штрихов: сколько раз я самозабвенно заканчивала свой акт, совершенно не помня себя. Был в том числе и такой незабываемый день, после которого мы нарезали на доске четыре резкие общие борозды и до сотни — суммарно — моих ризочек!..

Это было не похоже ни на что, это было упоительно, хотя, конечно, были и помехи, скажем, технического характера. Так, например, мы расшатали и развалили поочередно обе деревянные кровати, и за это пришлось платить втайне от администрации — ухмыляющемуся столяру. Так, например, случалось слышать раздраженный стук в стенку — в самый разгар восхитительной встречи, когда я кричала в страсти, не помня, где я, не зная, кто я, а кровать сочувственно и согласно визжала и трещала. Именно с той поры у нас появилась присказка, которая знаменовала крайнюю степень любовного азарта: «А Дудашкин (это была фамилия нервного соседа) пускай завидует!». Но, разумеется, на людях мы такую формулу никогда не произносили, а памятную доску, которую увезли из отеля с собой, никому и никогда не показывали, только вырезали на ней тем же ножом дату памятного месяца и спрятали в большое отделение платяного шкафа — поглубже, чтобы дети до нее не добрались…

Почему случился такой переворот, такая коренная метаморфоза в моей жизни? Я считаю, по двум причинам. Во-первых, Егор поразил меня прежде всего как мужчина. Не как человек мужского рода, передвигающийся в брюках (брюки мы у них тоже наряду со многим другим отвоевали), но именно как знающий, чего он хочет по самой своей мужской природе, самостоятельный лидер. Впрочем, об этом я скажу потом, особо. Во-вторых же, он овладел такой неведомой мне раньше техникой ласки и практикой длительной эрекции, что это в корне изменило все мои знания и представления об интимных сношениях мужчины и женщины. Мои прежние мужья и мои случайные любовники все были моложе него — чуть ли не на два десятка лет. Встречались среди них и мощные, как бы это сказать, бугаи с неукротимой энергией и немалой величины половыми членами. Каждый из этих деятелей, отодрав, грубо говоря, меня и удовлетворив себя, отваливался набок, полагая, что и я, стало быть, довольна. Какое же это было «удовольствие» — нечто вроде сухой палки, трение которой с большим или меньшим механическим ощущением воспринимала я у себя внутри. И только начинало подчас что-то чуть-чуть разогреваться у меня в недрах, как эта сухая палка превращалась в ускользающую наружу мягкую макаронину. Вот и все радости!

• Предыдущая
• 7/87
• Следующая