Лейтенант милиции Вязов. Книга 2 - Волгин Сергей - Страница 5

Поклонов вынул из кармана и передал старухе сверток, который она немедленно спрятала за пазуху.

Они подозвали официантку. Поклонов без закуски проглотил почти полный стакан водки и залпом выпил кружку пива. Что-то сказав старухе, он поспешно вышел из пивной. Михаил направился за ним. Поблуждав немного по улицам, — судя по всему, без цели, — Поклонов направился домой вялой, расслабленной походкой утомленного человека. Брюки на нем были милицейские, с кантами, но рубашка простенькая, рукава засучены по локоть.

Месяцев пять назад Михаил заходил к Поклонову, тогда ему небольшая двухкомнатная квартира показалась опрятной, только жена старшего лейтенанта — изможденная, исхудавшая, как после тяжелой болезни — производила удручающее впечатление. На этот же раз невообразимый беспорядок в комнатах, какой-то противный запах — не то кислой капусты, не то детских пеленок, — поразили Михаила. Можно было подумать, что хозяева стали ко всему равнодушными, не ухаживали ни за собой, ни за детьми. В качалке плакал ребенок, но хозяйка, копавшаяся около керогаза, поставленного на плиту, не обращала на него никакого внимания.

Еще подходя к двери, Михаил невольно услышал:

— Последние деньги отнес?

— А тебе что? — резко возразил Поклонов.

Гостя они встретили такими удивленными глазами, что Михаилу стало грустно и смешно. Конечно, они считали его виновником всех своих бед, и его появление было для них чрезвычайной неожиданностью. Хозяева не пригласили Михаила сесть. Но он предвидел такой прием, поздоровался и, без приглашения пройдя через кухню в комнату, сел у стола. Поклонов последовал за ним и встал у окна, поглядывая исподлобья.

Михаил никак не мог понять, почему Поклонов в записке, которую прислал в больницу, ни одним словом не высказал обиды, а здесь смотрел, как сыч, не скрывая неприязни. «Может, он писал записку в нетрезвом виде?»- подумал Михаил и спросил:

— Как живешь?

— Как видишь, — проговорил Поклонов и отвернулся. Приход лейтенанта озадачил его, и он не знал на что решиться: выгнать или угостить чаем? Он хмурил брови, поглядывая на гостя сбоку, украдкой покусывая губы и разминая в пальцах сигарету.

— Злой на меня до остервенения? — прямо спросил Михаил.

— А ты думал на тебя молиться буду?

— Мстить решил?

Поклонов резко повернулся.

— Как это? — Он смотрел с ненавистью. Помолчав, сказал:- Коли бы я знал как мстить, то не задумался, подложил бы свинью. Напакостил ты мне вдосталь.

— А ты мне?

— С тобой ничего не случилось, сухонький из воды вылез, а у меня семья вон в каком положении оказалась. Видал?

Положение семьи, действительно, было критическим, — Михаил это видел, — жена и дети страдали ни за что. Но его сейчас интересовал другой вопрос: «Если Поклонов не скрывает своей неприязни, значит, к тому, что произошло в больнице, он не имеет никакого отношения. Лучше прямая ненависть, чем змеиная ласка. За пазухой камень всегда страшней, чем в руке», — думал он. И уже более мягко посоветовал:

— На работу надо устраиваться.

— На какую работу? Наклепали на кобылку!.. Кто меня примет на работу с такими документами? Взяточник… клеветник…

Михаил не возразил: Поклонов определенно прав. И хотя из-за пакостного поклоновского характера Михаилу немало пришлось перетерпеть невзгод, он не мог не подумать о том, что у нас иногда как-то нескладно получается: выгнали человека и забыли о его семье, о детях, да и о будущем самого виновника. Куда ом пойдет, чем займется? И другая мысль лезла надоедливо: неужели

Поклонов так и не понял, как гадко относился к людям, поступал, будто прохвост? Неужели не раскаивается?

— На меня ты зверем не смотри, не такой уж я пропащий, а вот за Виктором поглядывай, он тебе любую пакость может сотворить, — сказал вдруг Поклонов, глядя на кромку стола.

В комнату заглянула жена, обвела испуганным взглядом гостя и мужа, но, увидев, что они сидят спокойно, не ругаются, опять ушла на кухню.

— Ты с кем отправлял мне записку в больницу? — спросил Михаил.

— Сам относил. С кем я еще буду отправлять? У меня холуев нету. — Дрожащими руками он зажег спичку и зачмокал губами, разжигая сигарету.

— Зачем же писал, если злой на меня?

— Зачем? Жена заставила. Говорит, иди извиняйся…

— Ну?!

— Мы не девки, чтобы антимонии разводить… — но он не закончил мысли, опять отвернулся к окну, ссутулил плечи. Михаил посмотрел на его сгорбленную спину и почувствовал жалость к этому неумному, но все же человеку, на руках которого большая семья. Трудно было сказать, будет ли он честно работать или опустится до того, что пропадет совсем. Михаил колебался: были вполне веские причины встать и спокойно уйти, ему Поклонов насолил с три короба, но стоило ли бить лежачего — ведь для этого не нужны ни храбрость, ни сила? «Теперь наши отношения похожи на игру кошки с мышкой… Не много чести быть в таком случае хозяином положения»… — размышлял Михаил.

Молчание затянулось, было уже неудобно сидеть бирюком в гостях.

— Поговорю я в управлении, чтобы тебе помогли устроиться на работу, — наконец пообещал Михаил и поднялся.

Поклонов медленно повернулся. Казалось, его испитое лицо еще больше побледнело; он моргал, кривил губы.

— Неужели ты на самом деле хороший человек? — с трудом проговорил он. — Какой смысл тебе толковать за меня?..

— Кому-то о детишках твоих надо беспокоиться.

— Что верно, то верно — детишки почти без питания…

— Последний урок, надеюсь, и тебя чему-нибудь научил.

— Само собой…

— А жена почему не работает?

— Устроилась, в ночной смене она.

— Это хорошо. А пить ты брось, видел сейчас, как в пивную заходил. Хочешь погубить и себя и семью?

Поклонов опустил голову, но на лице его не появилось раскаяния, по губам пробежала презрительная усмешка.

— В милиции тебе не удержаться, надо другую работу подыскивать.

— Да мне хоть куда-нибудь…

— Вот так. До свидания.

Михаил вышел из комнаты почти уверенный в том, что Поклонов не причастен к угрозе. Но кто же это сделал? Виктор?

Михаил шагал медленно, задумавшись, и не видел Виктора, стоявшего за кустами по ту сторону улицы. Паренек воровато прижался к дереву.

— Что же ты не извинился? — встретила Ефросинья Силантьевна мужа вопросом. — Али язык отсох?

— Не твое дело, — оборвал Поклонов жену.

Но тут случилось то, чего Поклонов никак не мог ожидать: его всегда тихая, прибитая жена с тряпкой в руке влетела в комнату и закричала неистово:

— Ты когда-нибудь возмешься за ум? Тебя проймет что-нибудь, проклятая твоя душа?! Или ты хочешь, чтобы я забрала детей и ушла от тебя куда глаза глядят?!

Ефросинья Силантьевна стояла у двери в воинственной позе. Взбитые, словно по последней моде, волосы, распахнутая кофточка и обнаженное плечо делали ее похожей на цыганку-ворожейку, какие еще изредка попадаются на базарах. Поклонов обернулся и застыл. Он смотрел на жену с нескрываемым интересом. Впервые за время замужества Ефросинья Силантьевна рассердилась, закричала на мужа, и ее бледное лицо вдруг преобразилось, заалели щеки, и большие голубые глаза, почти всегда опущенные и прикрытые ресницами, неожиданно засверкали, в них вспыхнули блестки, как в тихом озере, скрытые до того на большой глубине. Поклонов залюбовался женой. Оказывается, она еще могла быть красивой.

Что ты, Фрося, чепуху мелешь? — спросил он добродушно.

— Чепуху?! — еще громче закричала Ефросинья Силантьевна, взмахнув тряпкой. — А ты чего мелешь, когда семью ославляешь без денег, когда последние копейки уносишь в пивную? По какому ты праву так поступаешь? Дети тебе виноваты? А я подневольная?

— Перестань.