«Крестный отец» Штирлица - Просветов Иван Валерьевич - Страница 34

Разумеется, об окинавском боевом искусстве Ким мог узнать из книг, привезенных из Токио (например, из «Каратэдо Кёхай» Фунакоси, изданной в 1937 году). Можно пересказать теорию, но реалистично описать поединок, ни разу его не увидев, — вряд ли. Сумико занимается борьбой, поскольку «каждому патриоту необходимо знать способы самозащиты». «Сумико боролась в третьей паре. Ее партнершей была Мацуко, рослая, скуластая девица, левша. Против левши требовалось особое камаэ. В ответ на попытку Мацуко схватить за пояс Сумико сделала отбив правой рукой и отпрыгнула вбок, но, получив подсечку, пошатнулась; Мацуко поймала ее руку и закрутила. Сумико ударила локтем назад и вырвалась, но тут же, не успев перенести вес на левую опорную ногу, получила кекоми — удар ногой — и растянулась на полу…»

Соблазнительно предположить, что Ким вновь посетил Японию, и не по линии Союза писателей СССР (в творческую командировку он впервые отправился в 1956 году в Китай), а с какой-то особой целью. Но тут мы вступаем на зыбкую почву фантазий. С такими знаниями и опытом, как у Кима, все могло произойти. Вот еще один штрих к портрету Романа Николаевича: в Москве он, конечно же, был не единственным знатоком японского языка, но почему-то именно Кима в июне 1957 года пригласили переводить интервью Никиты Хрущева главному редактору газеты «Asahi Shimbun» Хирооке Томоо.

Москва помнила, как три года тому назад, в марте, хоронили Сталина: слезы, давка, потерянные лица. И вот теперь…

Поговаривали, что Хрущев на закрытом заседании XX съезда КПСС выступил с докладом о заблуждениях и ошибках вождя, обернувшихся массовым террором и нарушениями социалистической законности. Волна пересказов и обсуждений пошла такая, что пришлось обнародовать выдержки из доклада. Постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» было опубликовано в «Правде» 2 июля 1956 года: «Находясь длительный период на посту Генерального секретаря ЦК партии, И.В. Сталин вместе с другими руководящими деятелями активно боролся за претворение в жизнь ленинских заветов… Однако с его именем стали неправильно связывать все наши великие победы. Успехи, достигнутые Коммунистической партией и Советской страной, восхваления по адресу Сталина вскружили ему голову… Обычное отправление норм правосудия нередко подменялось его единоличными решениями. Положение еще больше осложнилось, когда во главе органов государственной безопасности оказалась преступная банда агента международного империализма Берия…»

Берию арестовали в июне 1953 года. Вместе с ним судили и в декабре приговорили к расстрелу Меркулова, Деканозова, Кобулова, Гоглидзе, Влодзимирского[48]. Газеты привычно сообщили, что Берия и его соучастники на протяжении многих лет тщательно маскировали связи с иностранными разведками и вражескую деятельность в интересах иностранного капитала. В результате происков врагов, разъяснялось в постановлении 1956 года, были оклеветаны и невинно пострадали многие честные коммунисты и беспартийные советские люди. Начатая партией работа по преодолению последствий культа личности уже дала положительные результаты, осталось до конца исправить нарушения социалистической законности. 

По итогам пересмотра приговоров в 1954–1961 годах были реабилитированы свыше 737 000 человек, большинство — посмертно. Назову лишь несколько фамилий тех людей, под чьим началом работал или с кем дружил Ким. Бывшего начальника КРО Яна Ольского реабилитировали в ноябре 1955 года, основателя контрразведки Артура Артузова — в марте 1956-го, создателя Спецотдела Глеба Бокия — в июне 1956-го, начальника 6-го отделения Николаева-Рамберга — в апреле 1957-го. Писателя Бориса Пильняка — в ноябре 1956 года, Иосифа Гузнера (агент «X») — в ноябре 1957-го, востоковеда Трофима Юркевича — в марте 1958-го.

Ким остался в живых, избавился от обвинения в измене, но все-таки был судим. В июле 1958 года он подал в Главную военную прокуратуру заявление с просьбой о реабилитации. В следственном управлении КГБ СССР подняли архивные материалы, опросили свидетелей и выдали заключение: данных о злоупотреблениях служебным положением, помимо показаний в следственном деле, не обнаружено; свидетель Гирбусова призналась, что к сожительству ее не принуждали; свидетели Калнин, Гузовский, Пудин и Яриков, знавшие Кима по работе в ГУГБ НКВД, характеризовали его как честного и ценного работника и заявили, что им о фактах злоупотреблений ничего не известно^{234}.[49] 

В январе 1959 года Военный трибунал Московского военного округа получил из Главной военной прокуратуры протест по делу Кима. 2 февраля на заседании трибунала было принято решение: «Постановление Особого совещания при НКВД СССР от 17 ноября 1945 года в отношении Кима Романа Николаевича отменить и дело о нем прекратить за отсутствием состава преступления»^{235}.

Полковник Котельников, рассказавший мне об операции «Генерал», впервые увидел Кима в конце 1950-х в Высшей школе КГБ на встрече с отставными разведчиками. «Один шустрый курсант вдруг спросил, что он делал во время войны. Роман Николаевич на какие-то секунды растерялся и ответил кратко: “Выполнял особо ответственное разведывательное задание”. Никто не стал уточнять, все подумали, что он был нелегалом, — вспоминает отставной контрразведчик. — Но Ким не держал зла на “органы” за то, что случилось. Он, как и многие, считал: время было такое. Я виделся с ним несколько раз, когда уже служил во втором управлении. Ким поддерживал отношения с теми, кто работал по японской линии — и молодой порослью, и некоторыми старыми сотрудниками. Секретная работа его по-прежнему притягивала».

Наверное, и в «органах» не забывали о некогда ценном работнике. Весной 1961 года, отвечая на письмо друга — польского переводчика, Ким извинился за задержку: «пришлось съездить в Орел — прочитать там десяток лекций»^{236}. Кому? Вряд ли просьба поступила от малочисленного местного отделения Союза писателей СССР или литературного факультета педагогического института. Однако никаких учебных заведений КГБ в то время в Орле не было (Военно-техническое училище КГБ обосновалось в этом городе в 1972 году). И если Роман Николаевич выступал на неких закрытых курсах, как в мае того же года его отпустили в США по линии Союза писателей? Где Ким был на самом деле — загадка. Как и очень многое в его жизни.

Первый заместитель председателя правления издательства «Советский писатель», чуть подумав, размашисто вывел на заявке: «Автор — человек серьезный. Предложение его стоящее. Если нет возражений редакции — составьте предложение на договор. И. Козлов. 26.V.60». Писатель Роман Ким предложил выпустить одной книгой свои повести «Агент особого назначения» и «Кобра под подушкой», напечатанные в журналах, а также обсудить дальнейшее сотрудничество. «Я сейчас работаю над циклом повестей, посвященных некоторым закулисным эпизодам Второй мировой войны, — пояснял он. — Все эти повести основаны на фактах…»^{237}.

Молодой китаец Ян, служащий гонконгской гостиницы «Южное спокойствие», любит детективы. Как объясняет он друзьям, книжки о разгадывании тайн учат наблюдательности и правильным умозаключениям, что очень может пригодиться в жизни и даже в революционной работе (Ян сочувствует коммунистам). И вдруг… в гостинице случается убийство. Причем исчезает жертва — богач-беглец из коммунистического Китая. Ян подключается к расследованию. Смерть старика Фу Шу закручивается в клубок загадок. Яна самого пытаются убить, на него же падают подозрения политической полиции, и парню приходится бежать в Китай. Он нанимается на работу в издательство в Шанхае, но спустя некоторое время получает вызов на опознание в приграничный городок, где объявился перебежчик — участник странной экспедиции, уверяющий, что знает Яна по совместному расследованию в Гонконге…