«Крестный отец» Штирлица - Просветов Иван Валерьевич - Страница 17

Служащие посольства долго обсуждали трагичный случай. Капитан Танака Ватару, помощник военного атташе Хата, покончил жизнь самоубийством. Говорят, сделал сэппуку. Никаких разъяснений сверху не последовало. Подробности знали лишь посол и атташе. Но истинная подоплека самоубийства даже им не была известна.

«Я заставлял намеченных японцев идти на вербовку, располагая на них материалами, — говорил Роман Ким на доследовании в 1940 году, пытаясь показать, не раскрывая подробностей секретных операций, что он действительно вел контрразведывательную работу. — “Болтун” был завербован в результате компрометационной комбинации. В процессе этой комбинации одно японское официальное лицо даже распороло себе живот…» Официальным лицом был Танака. В отношении помощника военного атташе, признавал Ким, комбинация оказалась «неудачной», зато «“Болтун” дал нам один материал чрезвычайной важности…»^{118},[15] Как говорится, ничего личного. Только служба. Государственные интересы.

История с Танакой относится ко второй половине 1933 года. Неизвестно, когда Ким принял и начал расширять агентурную сеть, в том числе проводить вербовки среди японцев. Вероятнее всего, в 1932 году, когда из секретных сотрудников перешел в так называемый гласный аппарат ОПТУ в звании оперуполномоченного.

Имена или клички своих агенток он называл на допросах, давая некоторым краткие характеристики: София Шварц — «вертелась около Касахара», Броннер — сожительница Ямаока (помощник военного атташе в 1930–1932 годах), Чернелевская — сожительница Огата (третий секретарь японского посольства), Дудунашвили — сожительница офицера-стажера, «Высоцкая», «0–36», «Амазонка» — «сожительствовала с офицерами Таяси и Юхаси, работала не дисциплинированно, знакомства заводила по своей инициативе», «Мимоза» — хозяйка квартиры, где жил Танака. «Рис» — среди японцев работала три-четыре года, «сожительствовала с несколькими чинами японского атташата, по своей инициативе сошлась с Кобаяси»^{119}.

Корреспондент «Токио Ничи-ничи» Кобаяси Хидео, похоже, сам был агентом под прикрытием. Часто контактировал с военным атташе, посольство предоставило ему автомобиль с шофером. Собираясь уезжать из СССР, Кобаяси взялся переправить через границу свою возлюбленную Надю и ее мать Марию Вегенер, переводчицу посольства (была ли именно она агентом «Рис» — нет никаких намеков). Женщин спрятали в больших кофрах, вывезли из посольства и «погрузили» на поезд, идущий в Польшу. Кобаяси сопровождал атташе Кацуми. Всю компанию перехватили 26 декабря 1935 года на станции Негорелое к юго-западу от Минска — накануне начальник погранотряда получил ориентировку из Москвы. Что странно, попытка побега за границу (ст. 58.1а УК РСФСР, минимальное наказание — лишение свободы на 10 лет) обошлась Марии и Надежде Вегенер тремя годами ссылки. Мария умерла в Воронеже, дальнейшая судьба ее дочери неясна^{120}. А японские кофры попали в экспозицию Центрального пограничного музея как «чемоданы, в которых пытались вывезти шпионок из СССР».

Подполковник Хата подозревал, что ОПТУ ищет подходы к посольству и атташату с помощью женской агентуры. По возвращении в Японию весной 1935 года он написал инструкцию для военных разведчиков. Хата предостерегал от чрезмерной увлеченности русскими женщинами и рекомендовал — чтобы не влюбиться и под воздействием страсти не раскрыть какие-либо секреты, нужно иметь не одну, а нескольких русских любовниц^{121}.

«Я проводил немало вербовок [японцев] в результате агентурных комбинаций», — рассказывал Ким. О вербовках на идейной или корыстной основе не могло быть и речи. Значит, компрометация, шантаж или компромисс, завязанный на чем-то личном. Так, в Ленинграде Ким завербовал капитана Адачи — «стажера по языку»^{122}.[16]

В 1935 году Япония и СССР договорились об обмене офицерами-стажерами с целью изучения русского и японского языков. Весной с Москву прибыли первые четыре стажера, среди них — Адачи Хисаси, выпускник Военной академии Генштаба Японии. Некоторое время спустя Адачи оказался в Ленинграде, где у капитана случился роман с переводчицей Марией Теремовской. Было ли это знакомство агентурной комбинацией? Не берусь утверждать. Но стажировка Адачи затянулась. В январе 1937 года у него родился сын — Таро (Анатолий). Адачи официально подтвердил отцовство. В июле 1938 года, с началом японо-советского конфликта у озера Хасан, капитана отозвали в Токио. Марию с сыном соглашались отпустить с ним, но не давали разрешение на выезд ее дочери от первого брака, и Теремовская осталась в СССР^{123}.[17]

Насчет одной комбинации Ким протестовал. Начальник 6-го отделения Николаев-Рамберг (чекист с правильной биографией, но скорее функционер, чем контрразведчик) через агентов «Салтыкову» и «Петра Константиновича» наметил вербовку корреспондента телеграфного агентства «Симбун Ренго» Оокаты. «Судя по агентурным данным, [Ооката] все время изображал из себя рьяного советофила, то есть сам лез на вербовку», к тому же имелись сведения, что он работал в Харбине в аппарате Южно-Маньчжурской железной дороги, причем в осведомительном отделе — «то есть кадровый разведчик». «Однако Николаев-Рамберг не считался с моими советами, сам подготовил и провел вербовку.

Когда я, побывав на явке, заявил Николаеву-Рамбергу, что Ооката не вызывает доверия, Николаев-Рамберг предложил мне с Ооката больше не встречаться…»^{124}

Совместно с Михаилом Горбом, заместителем начальника Особого отдела, Ким завербовал капитан-лейтенанта Инаиси из морского атташата. По всей вероятности, Инаиси проходил в отчетах под кличкой «Адмирал». С ним работали недолго, «Адмирал» не дал «ничего особо ценного, кроме нескольких донесений». Ким также «разрабатывал связи» коммерческого атташе Каватани, с которым познакомился, когда служил секретарем у Отакэ. К этому атташе был приставлен агент — учительница русского языка. В 1936 году Каватани заменил Танаку Косаку (должность коммерческого атташе в Москве он занимал до начала 1940-х). И на этот раз Киму фантастически повезло — Танаку он знал с 1921 года, когда тот учился в Токийском коммерческом институте и служил секретарем у Сугиуры Рюкичи. Бывший опекун Кима по делам приезжал во Владивосток, Роман Николаевич «мельком виделся» с ним, но несколько раз встречался с Танакой^{125}.

Наибольшим же успехом Кима можно считать вербовку весной 1936 года майора Мидзуно Кейзо — секретаря военного атташе. «“Майор” дал нам дважды материалы бесспорной ценности». Мидзуно «зацепили» крепко. Уезжая в мае в Польшу (известно, что Мидзуно стажировался в 58-м Великопольском пехотном полку), майор обещал продолжать давать информацию. В сентябре 1936 года Ким выехал на явку на нейтральной территории — в Праге. В столице Чехословакии он пробыл десять дней, дважды встречался с Мидзуно в отеле «Terminus» (ныне «King David Prague») и получил «письменную информацию о расположении разведывательных пунктов японской разведки на Западе». Связь с Мидзуно, служившим уже в Военном министерстве Японии, к моменту ареста Кима была прекращена^{126}.[18]