Записки педагога: Осовободите слона! - Макарова Елена А. - Страница 8

Катина мама — это уже другое поколение. По мягкости и деликатности она отцу своему уступает:

— А что, у Кати совсем никаких данных нет? Ну что ж, мы все инженеры, технари, ей и не в кого талантами блистать.

Неожиданно Катю «прорвало». Перед тем как начать лепить, мы развивали с детьми тему пустоты. Можно ли слепить пустоту? А дырку? Как сделать дырявую скульптуру, можно ли слепить воздух, можно ли поместить воздух в какой-нибудь сосуд и т. д. От рассуждении такого рода мы перешли к следующим: что такое пустое место, пустая история, пустой человек? Как это передать в материале?

Катя буквально рванулась к ведру с глиной и тут же за несколько минут вылепила человека в кресле. Он сидит, распластавшись вдоль спинки и сиденья, руки раскиданы в стороны, а вместо головы — вогнутый полукруг.

— Шовшем пуштой человек,— глубоко вздохнула Катя. Она наконец решила трудную задачу.

В седьмом классе я не понимала геометрии. Все смеялись над моей непробиваемой тупостью. Больше всех учителей мне нравилась именно учительница по геометрии. Я выучивала наизусть целые параграфы, чтобы перед ней не оконфузиться. Но задачи ни одной решить не могла. Это приносило страдания и двойки. И вот в один прекрасный день я подошла к учительнице и сказала, что могу решить любую задачу со звездочкой. Она посмотрела на меня снисходительно-ласково. Но я настаивала на своем: решу, и все. Учительница ткнула в задачник пальцем, наугад. Я молниеносно решила задачу. И все остальные, со звездочками.

Учительница была поражена. А я — еще больше. Потому что до того момента, как я подошла к ней и сообщила, что могу решить все, я сама об этом и не подозревала. Это чудо — прозрение, озарение, переход количества в качество, называйте как хотите. Факт, что это было. И я знаю, что и с маленькими детьми бывает такая штука. Думаю, что гораздо чаще, чем со взрослыми,— ведь дети осваивают мир именно с помощью этого «перехода». Потому и не стоит отчаиваться, нервничать, если у ребенка сразу не выходит. Не нужно форсировать события. Значит, он еще не понял, не почувствовал, не ухватил. Дадим ему спокойно подумать. И это принесет плоды. То, что ребенок постигнет в данном случае, будет не верхоглядством, а постижением.

—Я бы открыл такую студию и для стариков,— улыбается Катин дедуля,— учились бы стар и мал…

КАК ПРИДУМЫВАЮТСЯ УРОКИ…

До школы семь минут ходу. Семь минут на размышления. Семь и я погружаюсь в иное пространство. Пространство детского мира.

Вот попалась по дороге гайка, как не поднять? Это уже не просто гайка, а для чего-то нужный предмет. Можно сделать корону царю железа, браслет — красавице, пустой живот… Что скажут на это дети?

Какой красивый кленовый лист, с охристыми прожилками. И еще, и еще. Я спешно собираю листья. В детстве я прилепляла к ним пластилиновые рельефы, украшала лепными цветами, всякими загогулинами. Увы, ни одна из композиций не дожила до сегодняшнего дня — листья засохли, потрескались, пластилин с них попадал…

Листьев хватает только на две группы. Дети лепят — я наблюдаю. Мое дело — смотреть, высматривать, кто с чего начинает, как двигается пластическая мысль, поспевают ли за ней руки, и, если нет, прийти на помощь.

Каждый приступает к делу по-своему. Одни сначала облепляют лист цветными полосками, замыкают, ограничивают пространство и только потом задумываются над тем, что же в нем вылепить.

Другие, наоборот, начинают от центра, переходят к разветвлениям листа, а иные тут же забывают о листе, лепят, нисколько не соизмеряясь с его строением.

Сами лепят, сами восхищаются. Восхищаются, правда, не так результатом, как процессом. А для меня — новые открытия. Оказывается, Маша Н. не понимает сущности рельефа, объемного изображения на плоскости. Она прикрепляет к листу перпендикулярно столбики, украшает их листьями. Я показываю ей, как можно уложить это дерево, влепить его в лист.

— Деревья растут, их не спилили,— заявляет Маша.

— Значит, все, что ты рисуешь на бумаге, спиленное, сваленное?

— Это урок лепки, а не рисования,— говорит Маша. Я отступаю. Надо набраться терпения, понаблюдать. Может, Маша обнаружит новый способ передачи трехмерного пространства?!

Листья кончились. И тут, как по заказу, подоспела Наташина бабушка с букетом засушенных горных цветов. Какие композиции можно соорудить с помощью нежных, похожих на стрекозиные крылья лепестков! Кстати, с собой набор открыток с жостовскими подносами. Решено — лепим подносы. Я прячу открытки за спину. Каждому выдаю по одной, не глядя, что попадается. Зато честно.

Вот теперь и подумаем, кому какой цветок,— подносы-то разные, узоры и растения тоже разные. Волшебно выглядят сухие светло-зеленые листья, желтые сердцевины, белые лепестки на черном пластилине.

А Сашенька Т. приуныл. Ему скучно. Незаметно подсовываю ему гайку, ту, что нашла по дороге в школу.

— Отличная штука,— рекламирую я находку,— сообрази-ка с ней что-нибудь этакое, а поднос я тебе сама слеплю.

С Сашенькой мы беседуем по-мужски. Он, бедолага, такой затисканный, заласканный. Когда с ним не сюсюкают, он удивляется. Дома он наверняка ходит на голове и топает на домашних ножкой, если что не по нему. А тут он всего боится, неуверенный, несвободный. Гайка ему необходима, чтобы оттолкнуться, сдвинуться с мертвой точки. Потом он сам и поднос слепит.

Кое-как быстро справился с работой и переходит к следующему этапу — ее порче. Нужен глаз да глаз. Главная сложность — объяснить на словах, почему надо оставить работу,— листьев-то еще вон сколько!

— У тебя уже красиво,— говорю я,— дальше можно испортить. Ты уже не чувствуешь, ляпаешь просто так.

Говорю, а сама думаю: «Вдруг я не права?» Я почти уверена, что работа ухудшится при любом следующем прикосновении к ней. Но какой-то шанс остается, и я не даю ему реализоваться. А если меня подвела интуиция?

К следующему уроку от пышного букета остается голый остов. Он сгодится для чудо-дерева. И группа как раз подходящая, четырехлетки. Руки у большинства еще слабые, и простые элементы — шары, мячики, лепешки, блины — пока предел их «формальных» достижений. Вместе с детьми мы вспоминаем стихотворение Чуковского, перечисляем, что же растет на этом дереве, и договариваемся, что именно этого лепить не будем. Слепим свои чудеса. Собственного производства.

— Идеальное дерево!

— Что это значит? — спрашиваю.

— Дерево идеалов.

— А что такое «идеал»?

— Да не идеал, а одеял, дерево из одеял!

Сплошные «перлы». На детей, изрекающих «перлы», родители смотрят с выражением умиления и ужаса одновременно. Приходится их утешать и разочаровывать. В восемь-девять лет «перлы» прекращаются, как правило. Хорошо еще, что исключения остаются. Желание подравнять всех под одну гребенку присуще, оказывается, не столько школе, как принято считать, сколько самим родителям. Вот что грустно.

Наше дерево быстро обрастает всякими «прелестями». Однако не все дети участвуют в общем деле — часть лепит свое, на своей дощечке.

Обычная картина, с простым объяснением. Многие родители не разрешают детям расходовать свой пластилин на «общее дело». Слепленное в школе тут же ломается, превращается в ровный брикетик и кладется в лунку. Наглядное доказательство эфемерности искусства.

Заметив, что ребенок именно по таким мотивам не участвует в нашей игре, я отдаю ему свой пластилин, и все становится на свои места.

Но далеко не всегда так просто — ведь иной ребенок не хочет ни с кем делиться своими мыслями, мечтами и фантазиями. Точнее, не «не хочет», а не может. Он должен уйти в сторону, углубиться и работать самостоятельно. Не из вредности, не из плохого домашнего воспитания. «Это такая личность, она может творить только в таких условиях, и я не имею права давить на нее, перевоспитывать в угоду будущей коллективной жизни.

Вот и готово наше чудо-дерево. Оно останется со мной. Его увидят дети следующей группы. А что, если слепить с ними страну фонтанов? Аллею фонтанов? Фонтаны — это из области чистой пластики, они должны быть легкими, стремительными, и вариаций бесконечное множество. Интересно было бы вообще сделать с детьми наш детский город, вылепить его бесконечным, протяженным, где будет все настоящее, но только маленькое.