Моя история - Кантона Эрик - Страница 4

В октябре 1991 года мы с братом Жоэлем договорились встретиться ранним утром в Каркассоне и поохотиться. Я был удивлен, увидев его в костюме, мрачным и озабоченным. «Пепе умер утром», — сказал он мне.

Все стадионы мира могли обрушиться в тот момент, и я бы этого не заметил, ведь я только что потерял единственного человека, который был для меня маяком в детстве и юности, источником вдохновения в жизни, — Жозефа. Теперь ничто не имело для меня никакого значения. Я думал о бабушке, чья неиссякаемая жизнерадостность должна была получить тяжелейший удар. В течение нескольких лет мы встречались в маленькой деревушке в Верхних Альпах, куда они перебрались, чтобы оставить дом в Кайоле моим родителям. Там, у подножия горы, покоится теперь каменщик Жозеф. Мир праху твоему, Пепе, в этом году мы снова все вместе поедем туда повидаться с Люсьен и посетить могилу ее мужа в построенном ею семейном склепе.

В моих воспоминаниях о детстве главное место наряду с солнцем занимает спорт. Как и большинство марсельских мальчишек, я не стал дожидаться, пока смогу твердо стоять на ногах, а, едва научившись ходить, начал бить по всему, что напоминало футбольный мяч. В Марселе, этом прекрасном белом, заполненном солнечным светом городе, все дети играют в футбол на улицах. Я ничем не отличался от остальных. Мяч притягивал меня к себе с самых ранних лет. И в начальной школе в Кайоле, и в средней школе «Гранд Бастид» в Мазарге я был счастлив тем, что всегда мог рассчитывать на помощь двух братьев. Вместе мы образовывали очень хорошее трио.

Как Жан Тигана и Роже Жув до меня, я открыл для себя футбол в клубе «Кайоль». Это хорошо известная детская команда, обосновавшаяся на окраине Марселя, в десяти минутах езды на автобусе от центра. Клуб проводил тренировки и организовывал матчи для мальчишек от пяти до пятнадцати лет. Годы, проведенные там, принесли мне очень ценный опыт. Улицы и пустыри сделали все остальное. Прохладными светлыми летними вечерами в Марселе мы с моими друзьями Галтье, Фалзоном и остальными так усердно оббивали служившие нам воротами двери гаражей, что на них до сих пор сохранились следы мяча.

Игра в футбол на улицах воспитывала в нас великое чувство свободы и независимости. Нет ничего удивительного в том, что наши герои постигали футбол именно на улицах и пустырях. Посмотрите на Скоблара и Салифа Кейту, на мальчика с золотыми ногами — Марадону и даже на Платини. Все они гоняли консервную банку, направляя ее в воображаемые ворота, прежде чем у них появилась возможность восхищать стадионы всего мира.

Делая в «Кайоле» первые шаги в футболе, я был вратарем — несомненно, потому, что вратарем был мой отец. Но и когда я в конце концов решил играть в поле, отец, горячо любящий футбол, все равно продолжал давать мне полезные советы.

В школьные годы я часто ходил с ним в его мастерскую и играл рядом с ним, пока он работал над своими картинами. Там я открыл для себя мир красок. Он настолько очаровал меня, что я с радостью возвращался туда вновь и вновь.

Помимо охоты и живописи, другой страстью моего отца был футбол. Однажды, когда наша команда проиграла в Кайоле, я впервые усомнился в футболе, и поводом для этого стало разочарование не столько от поражения, сколько от того, что отец раскритиковал мою игру.

Он говорил: «Нет никого тупее, чем футболист, пытающийся сделать вид, что он в игре важнее мяча. Вместо того, чтобы бегать с мячом, заставь его работать самого, отдавай пас и быстро смотри по сторонам. И тогда ты станешь лучшим».

В тот вечер мне трудно было понять его, поскольку я находился под впечатлением великолепного дриблинга одного алжирского друга, с которым мы вместе играли. Он был лидером среди нас. А мы с Жаном-Мари и Жоэлем с восьми лет пытались определить, кто из нас дольше мог держать мяч. Именно это, а вовсе не игра в пас, казалось нам более важным. Теперь же мне пришлось учиться пасовать.

«Нет ничего проще, чем футбол, — говорил отец. — Осмотрись прежде, чем получаешь мяч, а затем отдай его и помни, что сам по себе он двигается быстрее, чем когда ты ведешь его». В тот вечер я плакал. Но это было лишь начало моего футбольного образования.

Лучшими днями моей жизни были те, которые мы с братьями проводили на пляже близ Эстака, где наша семья отдыхала во время летних каникул. Тогда, будучи еще ребенком, я познал, сколько вокруг тупости и несправедливости.

Лето 1978 года я не забуду никогда. Мы с друзьями — Галтье, Фалзоном, Бертоли (нас называли «жеребята Кайоля») — только что выиграли Кубок Прованса. Я был очень горд тем, что принял участие в финальном матче с «Витролем», в котором мы победили 3:0. Но наша радость продолжалась недолго.

Триумф в Кубке настроил нас на дубль, и для того, чтобы выиграть чемпионат, «Кайолю» было достаточно сыграть вничью с «Виво-Марронье». Тогда наша мечта сбылась бы.

Но, к сожалению, хотя мы доминировали в матче, «Виво» вел 1:0 за пять минут до конца. На трибуне бабушка Люсьен, никогда не пропускавшая ни одного нашего матча, очень переживала за нас. Она, как всегда, сидела под своим неизменным зонтиком от солнца, которым часто махала нам, и я знал, что она пристально следит за мной.

В этот момент я получил мяч в обороне и ринулся в сторону чужих ворот. Мне удалось обвести добрую половину дюжины соперников — такое даже во сне не приснится. И вот я уже один перед воротами, и, если забью, мы станем чемпионами.

Но судья дал свисток и остановил игру, потому что у меня развязались шнурки на бутсах. Правила гласят: футболист должен находиться на поле с завязанными шнурками.

Матч окончен, и слезы ручьями льются в раздевалке.

Я быстро позабыл об этом жестоком разочаровании. Вечером, лежа в своей кровати под плакатами Брюса Ли, я уснул с мыслью о белых футболках и голубых гетрах, которые носили мои идолы «Марселя» — Скоблар и Магнуссон.

С одиннадцати лет я воображал себя лидером буйной и непобедимой гвардии голландских футболистов. Я и Неескенс, и Круифф, и Реп и Ари Хаан одновременно. Мне всегда казалось, что команда финалистов чемпионата мира 1974 года, проигравшая Западной Германии 1:2, — это семья из одиннадцати братьев, которые всегда играли вместе.

Исключая Йохана Круиффа, чей стиль и чья элегантность не поддавались сравнению, все остальные футболисты с волосами до плеч выглядели одинаково.

Должен признать, что 7 июля 1974 года я спал очень плохо: победа Брайтнера, Майера, Беккенбауэра, радость Олимпийского стадиона в Мюнхене — все это казалось мне черным предательством по отношению к красивому голландскому футболу. Четыре года спустя — новое предательство в Буэнос-Айресе. На этот раз Голландия в финале проиграла Аргентине. Моя любовь к голландскому футболу была так велика, что в 1982 году мне едва ли не хотелось, чтобы Голландия обыграла Францию на стадионе «Парк де Пренс».

Я рос между мастерской отца, где он открыл мне свою страсть к живописи и Ван Гогу, и футбольным полем. И всегда буду чувствовать себя обязанным своей судьбой двум людям: отцу и Селестену Оливеру, бывшему игроку сборной, который затем стал учителем в средней школе «Гранд Бастид» в Мазарге и первым убедил меня в том, что моя сила, если можно так выразиться, не только в футболе. Во мне было и другое.

Я был марсельцем, привязанным к ароматам и запахам провансальских гор, к теплому и чувственному городу. Мне трудно было представить, что когда-нибудь придется распрощаться с морем и солнцем. Но в 14 лет я понял, что рано или поздно придется выбирать между своим делом и родным

городом. Станет ли это началом долгого пути по футбольной карте Европы?

Я был убежден, что для того, чтобы добиться успеха, мне придется покинуть, хотя бы на время, все, что я любил с тех пор, как помнил себя. Честно говоря, я не рисковал нанести удар своей семье, ибо, хоть и был молод, но знал, какой путь прошли в свое время мои прародители.

Семья отца родом с Сардинии, а предки матери из Испании. В нашем роду никогда не забудут, как ее отец Педро Раурих боролся с фалангистами среди иссушенных равнин Каталонии. Тяжело раненный в 1938 году, молодой испанский республиканец был вынужден отправиться во Францию на лечение. Этот 30-летний офицер, находившийся в яростной оппозиции духовенству и диктатуре Франко, окутавшей Испанию на сорок лет, избрал для жизни изгнанника Францию, а не США. Вместе со своей спутницей Пакитой, которой тогда было всего 17 лет, он прошел концентрационные лагеря в Виши, а затем был выслан в Сент-Прист.