Ад во мне - Алекс Джо - Страница 20

— Да… Конечно… — Джо с минуту вглядывался в билет, словно в поисках формулировки вопроса, который хотел еще задать.

— Могли бы вы объяснить мне различие между освобожденными теософами и людьми, просто интересующимися теософией, так называемыми обыкновенными теософами?

Ее глаза внезапно заблестели, и она оживилась.

— Освобожденная теософия в противовес прежнему движению теософов, которое возглавляла его главный теоретик госпожа Блаватская, а позднее Анна Безсант, — направление, менее родственное с оккультизмом Востока, более ценящее контакт с миром, известным дилетантам как «сверхъестественный», и с мыслящими духовными излучениями, населяющими этот мир.

— Я не специалист в этой области, более того, не претендую даже на поверхностное понимание настолько сложных проблем, поэтому прошу извинить мой, может, несколько наивный вопрос: можно ли вас причислить к сторонникам взгляда, признающего активную загробную жизнь умерших и возможность контакта с ними живых?

— Ваш вопрос даже в малой степени не отражает богатство освобожденной теософии, которая, как вы определили, является «взглядом», разделяемым мной. Тем не менее, на вопрос, сформулированный таким образом, я должна ответить утвердительно.

— В таком случае, двигаясь дальше, можно ли сказать, что Союз освобожденных теософов занимается, кроме всего прочего, и вызовом душ умерших?

— Я сказала бы неправду, ответив, что загробный мир нам неинтересен. Но формулировка, использованная вами, вульгарна и не выдерживает критики с научной точки зрения. Души нельзя вызвать. Можно только установить с ними контакт, естественно, получив их согласие, ибо они обладают свободной волей, как, скажем, вы и я. Охотно и в деталях рассказала бы вам и всем здесь присутствующим, как на самом деле выглядит скрытая от вас правда. Но мне кажется, что сейчас не самое лучшее время для того, чтобы углубляться в настолько сложные проблемы, и, кроме того, думаю, что освобожденная теософия вообще вас не интересует, а занимает лишь постольку, поскольку связана со мной, моей фамилией и убийством, совершенным здесь этой ночью.

Она замолчала.

— Вы сказали: «Двадцать пять лет назад я была его женой». Значит ли это, что вы развелись с Ричардом Кноксом двадцать пять лет назад, оставив себе его фамилию?

— Я воспитана в такой семье и среде, где считали развод противным законам Божеским и человеческим. Естественно, мое решительное неприятие развода как средства длительной разлуки между людьми, бывшими ранее супругами, не помешало мне оставить дом Кнокса в тот момент, когда я узнала, что во время своих бесчисленных служебных поездок он регулярно предается распутству в обществе лиц женского пола, которых я очень неохотно одарила бы гордым именем женщины.

— Да… Можно понять вас, извините… Вы уроженка Южной Африки? — лицо у Джо приобрело такое серьезное и сосредоточенное выражение, какое почти никогда у него не появлялось. Задавая вопрос, он машинально подумал, на какой нарвался бы ответ, решив пошутить. Фиджер Джек неожиданно стал ему значительно ближе.

— Нет, я не уроженка Южной Африки! — Впервые ее голос утратил холодное металлическое звучание, и в нем появились теплые нотки. — Даже не представляю, как я могла бы здесь родиться и жить! Кнокс познакомился со мной в моем родном Бирмингеме, когда я была очень молодой девушкой, почти ребенком. Он тоже был в те годы молодым. На свое несчастье и к счастью для него, я тогда осталась сиротой… сиротой с приданым. У Кнокса уже тогда проявился большой талант коммивояжера. Он сумел, между прочим, так ловко подать свои необыкновенные достоинства не знавшей жизни богатой невесте, что произвел на меня неизгладимое впечатление. Он казался мне человеком честным, уравновешенным и глубоко увлеченным проблемами невидимого окружающего нас мира, которым я уже тогда начала искренне интересоваться. В итоге я уступила его горячим настояниям. Мы поженились и оставили Бирмингем, отправившись в нему на родину. К счастью, несмотря на его убеждения и доводы, что незачем оставлять состояние в далекой Англии, мне удалось сохранить часть недвижимости, по отношению к которой еще не наступил срок вступления в наследство. Благодаря такой простой случайности я могу по-прежнему вести сносное существование. Все остальное приданое растворилось в руках этого ловкого жулика — пусть простит ему Бог этот и многие другие его грехи, в том числе и тот последний, о котором рассказал здесь молодой человек по фамилии Робертс. Я убеждена, что в рассказе Робертса нет ни слова преувеличения.

— Очень вам признателен за искренность… — Джо задумался. — Позвольте и я буду предельно откровенен. Я обратил на вас внимание еще вчера, когда сидел в зале ожидания аэровокзала в Йоханнесбурге напротив столика, за которым расположился ваш муж, и мы беседовали о пустяках, как обычно поступают незнакомые люди, вынужденные находиться вместе какое-то время. И тут Кнокс увидел вас. Ваше присутствие явно застало его врасплох, хотя он и старался скрыть это. Я был для него, естественно, всего лишь незнакомым собеседником, так что никакого повода открываться передо мной у него не было. Но удивление это должно, видимо, означать, что он не знал о вашем пребывании в Южной Африке. Вы ведь не встречались там?

— Неужели вы думаете, что я жаждала отыскать его после приезда на конгресс? Я не была в Южной Африке почти четверть века. Много лет я не поддерживала отношений с Кноксом и до того момента, когда увидела его в аэропорту, даже не знала, жив он или уже умер. Откровенно говоря, мне это было абсолютно безразлично. И все же, увидев Кнокса, я испытала потрясение, хотя и сделала вид, что не заметила его. Тут же сказала себе, что, если попробует подойти ко мне или заговорить, не отвечу ни слова и буду вести себя так, словно он тень, а не живой человек.

— Вы увидели его вчера впервые спустя двадцать пять лет?

— Да. Через двадцать четыре года, если быть точной.

— Интересно, вы его узнали с первого взгляда?

— Да… — Она впервые слегка заколебалась. — Я даже размышляла об этом сегодня… Он очень изменился, но в чем-то остался таким, как прежде. Голос был тот же и манеры. Но очень потолстел. Глаза тоже не изменились…

— И, конечно же, вы его не убивали? — спокойно спросил Джо, не ставя ударение на слове «убивали».

— А зачем мне его убивать? Для меня он умер уже двадцать пять лет назад. С того дня Кнокс не существует в моей жизни — настолько, что я даже не буду пытаться войти в контакт с его душой, горько кающейся в стране справедливости, и не перемолвлюсь с ней ни единым словом. Он не заслуживал этого при жизни, и очень сомневаюсь, что смерть могла его радикально изменить. Слишком много было в нем никчемности и тяжелого, грязного земного начала.

— Я убежден, что вы во всяком случае поступите последовательно, никогда уже не пытаясь вступить в контакт со своим бывшим мужем… — Джо положил билет Агнессы Кнокс в карман, взглянул на следующий, прочитал свою фамилию и взял последний.

Он посмотрел на девушку, которая кивнула головой, понимая, что последний вопрос будет обращен к ней.

— Элизабет Кроу?

— Да… — ответила тихо. Именно она хуже всех переносила внезапную болтанку самолета во время грозы.

— Вы живете в Йоханнесбурге и купили билет первого июня, в тот же день, что и Кнокс… — Он достал из кармана стопку билетов, нашел в ней билет Кнокса и быстро сравнил их. — На билете обозначены не только дни, но и часы продажи. Кнокс купил билет и забронировал место первого июня в десять часов утра… вероятнее всего, между десятью и одиннадцатью, так как компостер передвигается автоматически каждый час. Судя по штемпелю на вашем билете, вы купили его в три часа пополудни, на несколько часов позже. Вы — единственная из всех присутствующих, купившая билет после Кнокса. Могли бы вы рассказать нам о цели вашего полета в Англию?

Девушка с минуту молчала. Когда она наконец ответила, Джо подумал, что, возможно, Фиджер Джек прав, и все кошмарное путешествие с трупом, лежавшим на одном из кресел, более всего напоминает остросюжетный фильм, снятый по сценарию, бесконечно далекому от всякой реальности. Потому что девушка сказала: