Мой волшебный мир - Денисенко Кристина - Страница 12

— Да ты ненормальный. Псих! Я из-за тебя на работу опоздаю.

— Это исключено! 

— О, нет! Только не это. Не смей ехать дальше.

Сигналят автомобили. Перекресток. Светофор. Парочка на велосипеде маневрирует среди разноцветных машин, едва не склеивающихся друг с другом, как монпансье в кармане. 

— Оставь эти понты своим друзьям, экстремал несчастный. Ты хоть когда-нибудь правила дорожного движения в руках держал? Куда же ты несешься? Стой!

Оксана испуганно озирается по сторонам. Дорога еще никогда не вызывала в ней столько эмоций — слишком много движения, машины, машины, скорость и ветер в лицо.

— Не бойтесь, мадам, директор птицефабрики еще не такое вытворяет на дороге. И ничего. А вы знали, что ваш босс — педальный байкер? 

— Аркадий Наумович? Вы что знакомы? Только не говори, что он такой же сумасшедший, как и ты. 

— Он самый сумасшедший из всех велосипедистов, которых я знаю. Он в детстве наверно сначала научился ездить, а потом ходить!

— Да он весит, как откормленный хряк — куда ему на велосипеде кататься? 

— О-ля-ля! Скорее посмотрите налево! Видите того велоботана в белых носках? Разве это не ваш начальник?

Оксана удивленно раскрывает рот:

— А я-то все думаю, почему у него руки вечно в мазуте?

— Это из-за ржавого «Аиста», на котором вечно слетает цепь, — усмехается парень.

Они останавливаются у проходных птицефабрики. Оксана аккуратно сползает с рамы и поворачивается лицом к молодому велосипедисту, поправляя растрепанные волосы.

— А ты ничего, Шумахер. Готовишься к мировым гонкам «а ля тур де Франс»? 

— Вообще то меня зовут Стас. А готовлюсь я стать менеджером по определению пола цыплят! Наумович берет меня на работу.  Кстати, я вас видел пару раз — вы красивая!

— Правда? — в глазах Оксаны зажигаются огоньки.

Стас кивает, внимательно наблюдая за ее реакцией. Оксана опускает ресницы, на щеках вспыхивает румянец.

— Ну тогда давай на "ты". Я Оксана. Может, научишь меня ездить на одном колесе?

— Запросто. И по бордюрам прыгать! Вот только сидение прикручу и можно приступать. Покажем Наумовичу, что не только он знает, для чего изобрели велосипед.

Билет в реальность

В то воскресенье ничего не предвещало перемен. Казалось бы, обычный выходной день, но эта особа то ли не с той ноги встала, то ли ее окончательно довели на работе до нервного срыва, и ей захотелось избавиться от всего, что ее раздражало дома, потому что только дома она могла себе позволить в прямом смысле все. 

Она влетела в зал, как ошпаренная, и начала рыться в шифоньере, не зная, что бы такое надеть для поездки в деревню. Из кучи тряпья выбрала голубые джинсы и модную кофточку с яркой надписью. Начала гладить и одновременно пилить мужа по поводу не отремонтированной гладильной доски. Потом застыла на месте, рассматривая старый телевизор, и сказала, что его нужно выбросить или отвести свекрови, потому что он только занимает место, и ей надоело попусту вытирать с него пыль — есть новый телевизор, а хранить всякий хлам никчему. 

Все бы ничего, но под раздачу попала и я. Как это не прискорбно, но я оказалась ненужной, как неодушевленная вещь типа гладильной доски с разъезжающимися ножками, как давно снятый из производства тяжелый телевизор с огромным кинескопом. Меня и не спросили, а хочу ли я жить в другом доме. Она опять приняла решение сама, и ее никто не переубедил, никто из тех, кого я любила, не заступился за меня, не остановил эту сумасшедшую. Они позволили ей унести меня, даже не попрощавшись. А ведь они были моей семьей. Я любила их и до сих пор люблю, не смотря на все трудности, которые мне пришлось пережить из-за их бездействия. 

Меня запихнули в пакет, и впервые в жизни я почувствовала, какой страшной может быть неизвестность. Это ожидание чего-то заставляет сердце биться сильнее. Никому не пожелала бы испытать подобное. Но я доверяла им. Я до последнего верила, что они не способны на такую подлость.

Я испуганно смотрела, как мелькают ступеньки. Потом мелькали проезжающие автомобили за стеклом переполненного автобуса. Я тихо сидела, но мозг был готов громко взорваться от шока. Видеть столько всего непривычного было выше  моих сил. Люди, много людей, голоса, крики, чужие запахи. Все угнетало меня. Хотелось зажмуриться, чтобы ничего этого не видеть, чтобы все оказалось ужасным ночным кошмаром. Но нет. Все происходило на самом деле.

А она, вроде бы, и не нервничала. Спокойно уложила меня на колени, придерживая обеими руками, иногда даже поглаживала. Я помню ее взгляд. Холодный. Не знаю, о чем она думала, но мне было страшно видеть ее такой безразличной и чужой. А ведь я спала у нее в ногах четыре года, мурлыкала, когда она грустила, успокаивала, разделяя ее боль. Я просыпалась, когда она болела, кашляла и задыхалась. Я желала ей здоровья, а она вынесла мне смертельный приговор — не нужна.

Мне было в дикость видеть этот мир таким, какой он есть — неограниченным, неизмеримым и опасным. Я боялась шелеста листвы, дуновенья ветра, пространства, которого было слишком много для меня одной — такой маленькой и никому ненужной кошки. 

Хозяйка привезла меня в дом своих родителей. И там выяснилось, что я такая не одна, и кроме меня существуют и другие подобные лохматые существа. Мне предстояло неприятное знакомство с рыжим котом, который сходу дал понять, что я здесь лишняя. Во дворе неугомонно лаял пес, оголяя клыки, и я со страху забилась за холодильник, не желая столкнуться с чем-нибудь еще более страшным и неизведанным. 

Меня бросили на произвол судьбы. Среди незнакомых людей и озверевшей живности я боялась всего, каждого шороха, каждого звука. Не знаю, как я пережила первую ночь без своих хозяев, но она показалась мне бесконечной. Спать в углу на холодном полу было непривычно. Гудел холодильник, а я ничего не пила и не ела. Той ночью мне и не хотелось ничего. Хотя нет — я хотела домой. 

Наутро меня пытались выманить из моего убежища ласковым «кис-кис», но я не хотела видеть чужой дом и чужие лица. Я уткнулась обидчиво в угол и закрыла глаза, но меня явно не хотели оставлять в покое, и мне пришлось пустить в ход и шипение, и когти, отстаивая свое право спокойно умереть, хоть и чужом углу. Я их исцарапала. И мне было все равно, что они обо мне подумают и скажут, что сделают. Жизнь мне стала не мила.

Я свернулась в клубок, и мне снился сон: мой хозяин звал меня «Мурка». Его голос был настолько реальным, что я вздрогнула, ощущая, как счастье расползается невероятным теплом по всему телу. Это был он, и я не сопротивлялась, наоборот, как можно скорее прильнула к его горячим рукам. Он пах домом. Этот запах ни с чем нельзя сравнить. Он родной, приятный и исцеляющий. 

Страхи отступили, но ненадолго. Меня ждала очередная поездка в общественном транспорте. Ох уж это общество, эти бессердечные черствые люди. Им нет дела до наших страданий  — для них мы бездушные существа, над которыми можно издеваться. 

Я наивно надеялась вернуться домой, но вместо дома меня привезли в офис, где работала моя хозяйка. 

Она взяла меня в руки и бросила на пол. Я спряталась под столом за системным блоком ее компьютера. Опять новая обстановка, новые люди, голоса, чужой запах. Казалось, этот ужас никогда не закончится. Но надежда вернуться домой придавала мне сил, хотя я целые сутки ничего не ела.

Но домой меня так и не забрали. В конце рабочего дня моя хозяйка вынесла меня на улицу, как мусор. Это был задний двор склада, где хранились деревянные поддоны, шифер и разобранная мебель, такая же ненужная, как и я.  

Она оставила для меня пиалу с водой и пакетик с кормом, а сама ушла, хлопнув дверью. Меня ждала холодная ночь под открытым небом. Сказать, было страшно — ничего не сказать. Оказывается, по улицам стаями бродят бездомные собаки — злые, голодные и к тому же они почему-то ненавидят кошек. Меня чуть не разорвали на части, я едва не стала их ужином. Глаза, святящиеся во тьме, и душераздирающий лай преследовали меня повсюду. Я с трудом убежала от стаи бешеных псов, забилась в водосточную трубу, но и там меня ждал неприятный сюрприз. — Крыса с красными глазами. Я и обомлела. — С одной стороны эта уродина, с другой черная пасть со стекающей слюной.