Король - Бартельми Дональд - Страница 5
- Предыдущая
- 5/22
- Следующая
– Ничего подобного я не знаю. Его беспокоит война, разумеется, но кого она не беспокоит? Однако помимо этого, помимо естественной серой бледности тревоги, иногда расцвеченной румянцем, тревоги, воцарившейся на его челе, румянцем от вторжения гнева, но преимущественно серости, однако если погода, скажем, неблагоприятственна для наших планов в той или иной части света, как это явствует из гигантской карты на стене его штаб-квартиры, то румянец…
– Я просто его жена, – сказала Гвиневера, – всего лишь королева, которая знает его лучше всех на свете.
– Допустим.
– И даже вдалеке я замечаю.
– Замечаешь что?
– Когда он поет…
– Какие песни он поет? Я никогда не слышал, чтобы он пел.
– Ты никогда не спал с ним.
– Это уж точно.
– Так вот, он поет во сне. Иные во сне клацают зубами, иные храпят. Артур во сне поет. Древние песнопения.
– И что?
– И даже вдалеке я слышу его пение. Посреди ночи.
– Чрезвычайно странно. Если я могу так выразиться.
– Воистину. Так вот, суть его пения изменилась. Теперь он просит силы. Прежде сила у него всегда была, разве не понимаешь? Вот в чем разница.
– Мне это не нравится.
– Да и мне тоже.
Благородная дама омывается одна в лесном пруду!
– Она сбросила все одежды свои, все до единой!
– Красоты она непревзойденной! Кожа что чистейший алебастр!
– Для алебастра слишком синенькая! Алебастр варьируется в цвете от желтовато-розоватого до розовато-сероватого!
– Это дельфтский алебастр! С прожилками синевы на белом!
– Кожа у нее на вид совершенно королевская! Это непременно должна купаться королева, Гвиневера!
– Будь это Гвиневера, поблизости бы ошивались и придворные дамы!
– А что это за место?
– О том не ведаю, но оно поблизости от убогой хижины, где отшельник Насьен сбирает горечавку!
– Быть может, придворные дамы решили испробовать брагу, что Насьен гонит из своей горечавки!
– Погляди-ка: солнечный свет, лиясь сквозь листву древесную, пятнает прекрасный живот ее неправильными формами, точно листья нарисованы на нем великим листописцем, каким-нибудь Бугеро или де Хеемом!
– Де Хеемом?
– И посмотри, как ее стройные белые ноги блистают на свету, когда она хлещет их веником из прутьев, чтобы синева ярче выступила на белизне!
– При попустительстве сердца я уже осквернил душу свою смертным грехом, всего лишь созерцая!
– Видит бог, в самом деле похоже на грех!
– И уж точно смертный, ибо нагое величество – штука редчайшая и внушающая ужас!
– Вот на камне стоит она, чтобы солнцу удобнее было резвиться на плечах ее, грудях и ягодицах! Глядите, как юна! Как гибок стан! Как крепко сбита! Да ей лет тридцать!
– Я думаю, двадцать и девять!
– Нет, двадцать и восемь!
– А вот и ее служанки, влекут одеянья сотен расцветок!
– Расчесывают золотые власы и втыкают в оные здоровенные гребни, изукрашенные драгоценностями!
– Облачают сии божественные формы в маково-алый и кирпичный, в абрикосовый и охряной, в гелиотроповый и сиреневый!
– Вот выступают вперед гобой и лютня – как же прелестно они звучат среди дерев!
– Музыка устилает весь лесной ковер снопиками мертвых и умирающих нот!
– Боже милостивый, что за день!
Ланселот и Черный Рыцарь, Роже де Ибадан, едучи рысью по Пембрукскому лесу.
– Я и не знал, что в Африке бывают рыцари, – сказал Ланселот. – Сам я, конечно, там ни разу не бывал.
– Нас мало, – сказал сэр Роже. – Вообще-то все дело в военной технологии. В регионе издавна развивалась металлургия. Особенно хороши наши скульпторы. Посетив Британский музей, вы обнаружите там чудесную коллекцию так называемых бенинских фигур: преимущественно они изготовлены литьем по выплавляемым моделям, но многие выкованы.
– Я как-то раз бывал в музее. В Париже, – сказал Ланселот. – Куча картин, статуй и всякого барахла.
– В Лувре, вне всякого сомнения.
– Бог весть, но я там насмерть утомился. До конца так и не дошел.
– Короли Бенина поощряли металлургию во всех ее формах, – сказал сэр Роже. – А когда металлурги умелы, до изготовления брони – один шаг. Как только получаете броню, у вас заводятся рыцари. Совсем как стремена. Некоторые разновидности верхового боя невозможны без стремян. Стремена объединяют силу всадника с силой коня.
– Никогда об этом не задумывался, – сказал Ланселот. – Я думал, у седел всегда стремена есть.
– Впервые появились в Северной Корее в пятом веке, – сказал сэр Роже. – О влиянии стремян на военное дело написаны целые тома. Не то чтобы я хоть один из них прочел. В книгах ведь что главное? Что есть великое множество таких, которые вовсе не обязательно читать.
– Я никогда великим чтецом не был, – сказал Ланселот.
– Я же прочел их довольно много, – сказал сэр Роже. – Если ты черен, все склонны думать, что ты еще и глуп. Поэтому я очень стараюсь глупцом не быть. Вот на днях прочел одну хорошую. «Анатомия меланхолии», написал Бёртон. Не книга, а брильянт.
– Не знаю такой.
– «Диоген ударил отца, когда сын побожился», – процитировал сэр Роже. – Вот это мудрость.
– А мой отец никогда меня не бил, – сказал сэр Ланселот. – С другой стороны, он никогда со мной и не разговаривал.
– Вашим отцом был Бан, король Бенвика.
– А вы откуда знаете?
– Весь мир знает, – сказал сэр Роже. – Я бы просил вас обдумать значения имени «Бан».
– Я их уже обдумывал, – сказал Ланселот. – Имя – в самую точку. Он был хороший человек и неплохой король, только банальный до крайности. Ему нравилось все запрещать. То нельзя, это нельзя, третье тоже нельзя. Проснешься бывало утром, а вместо чего-нибудь нужного – банан. Не самое веселое место в мире, этот Бенвик.
– Есть в нас что-то общее, – сказал сэр Роже. – Мой же отец был судья. Он высказывал суждения – великое множество суждений. Рассудительный и упертый, каких мало – на все у него имелось собственное суждение. Иногда судил, даже если его не просили. Зато был вечно занят и тем доволен.
– А это еще что? – спросил Ланселот, указывая вдаль.
– Похоже, человек, – сказал сэр Роже. – Одет в рванину и лохмотья, опирается на посох.
– Готов спорить, браконьер.
Ланселот пришпоримши лошадь.
– Эй, послушай-ка, – обратился он к человеку. – Что тебе делать в лесах короля? И не связку ли королевских кроликов замечаю я у тебя на шее?
– Ранее они были кроликами Господа нашего, – спокойно отвечал ему человек, – а скоро станут мне обедом.
– Тебе, видать, неведомо, – сказал сэр Ланселот, – что ловля кроликов в королевском лесу наказуема сорока плетьми за кролика?
– Я – Божий человек, – произнес незнакомец, – а потому земные запреты мне до фонаря.
– И как же величать тебя, дерзкий человек?
– Я Вальтер Безденежный, – ответил тот, – и я проповедую великий крестовый поход.
– И что же это будет за поход?
– Новый, – сказал Вальтер. – На врагов Господа нашего прямо тут, в Европе.
– Крестовый поход на Европу, – сказал Ланселот. – Я так понимаю, под «врагами» ты имеешь в виду тевтонцев и так далее.
– Может, имею, а может, и нет, – сказал Вальтер Безденежный. – Присядьте-ка со мной, я до вас доведу свои соображения.
Ланселот разводимши костер из веток и сучьев. Сэр Роже свежуючи кроликов.
– Я вижу это дело так, – объяснял Вальтер Безденежный. – Старый порядок мертв. Ему конец. Экстраординарное в том виде, как оно представлено вами, господа, и вашим знаменитым королем, нам уже не надобно. Настало время обыденного, бесталанного, ординарного, прямо-таки неуклюжего. Клиентура довольно велика. Все неподдельные сертифицированные человеческие существа с сердцами, душами и всем остальным. Сколь бы достойными, парни, вы ни были, вы – просто анахронизм. Знаете, что случилось, когда польская кавалерия кинулась на немецкие танки? Как же – всадников перемололи в фарш! Танк – это ведь не что иное, как выражение воли сотни рабочих, его собравших. И воля эта одержит верх!
- Предыдущая
- 5/22
- Следующая
