Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди (СИ) - Демина Карина - Страница 16

• Предыдущая
• 16/114
• Следующая

— Экий вы… быстрый, — томно дыхнула чесноком Нюся.

Но предложение в целом ей понравилось.

— Я… — Сигизмундус почувствовал, что краснеет. — Я не в том смысле, чтобы… мы в том смысле недостаточно хорошо друг с другом знакомы… но если сердце… то прилечь надо бы… отдохнуть…

Вот, что значит, человек ученый… вежливый… небось, не только с упырями обходительный. Под локоток поддерживает, в глаза глядит, словеса красивые лепечет.

И к двери подталкивает, в вагон, значится.

В вагон Нюсе возвращаться не хотелось.

Во — первых, вагоне народу прорва, пусть и ночь глухая на дворе, но как знать, все ли спят? А ежели и спят, то проснутся… и ладно бы просто какие людишки, так ведь и сваха может. Она же Нюсе еще тем разом внушение делала, говорила долго, нудно про честь девичью и обязательства.

Во — вторых, Нюся не какая?нибудь там бестолковая девка, которую заговорить можно. С мужиками, маменька говаривала, ухо востро держать надобно. Вот они тебе про любови сказки поют, а вот уже и сгинули… нет уж, Нюся своего счастия не упустит, хоть бы оное счастие и глядело на нее поверх очочков, с неизъяснимою печалью во взоре.

— Та не, — отмахнулася она и, нехотя, отступила.

Нечего мужика баловать.

Пущай смотрит. А как наглядится, всецело осознает, сколь хороша Нюся — а в платье этом, с голыми плечами, с мушкою на грудях она сама себе чудо до чего раскрасивою представлялась — тогда, глядишь, и заговорит серьезно.

— Здоровая я… — она шаль еще приспустила.

Пусть глядит, от погляду ущербу, чай, немашечки… эх, а глядишь, когда б хватила Нюсе окаянства платьице сие надеть да пройтися по веске гоголихою, тогда, может, и ехать никудашечки не надо было б. А что, небось, свои?то, деревенские хлопцы, этакой красоты отродясь не видывали, разве что на городских барышнях, а на тех?то не поглазеешь… да и чего глазеть?

Нюся сама видала.

Городские тощие все, заморенные.

Небось, толку от такой жены… ни корову не подоит, ни свиням не замешает…

— Бывало, с папенькой на сенокос пойдем… так он за день умается, а я — ничего. Взопрею маленько, да и только?то… а вам случалося сено косить?

— Нет, — признался Сигизмундус, которому, наконец, дозволено было вздохнуть полной грудью.

— Я и вижу… вы — человек иной, образованный…

— Зачем вы с нею едете?

Сигизмундус не находил в себе сил отвести взгляда от монументальной Нюсиной груди, которая при каждом вдохе вздымалась, тесня клетку из дешевого атласа и кружева.

— С кем?

— С панной Зузинской, — потеснить Сигизмундуса, очарованного подобным дивным видением, оказалось непросто. Студиозус, обычно бывший личиной покорной, оттого и удобной, вдруг заупрямился. — Вы… девушка… весомых достоинств…

— Семь пудочков, — скромно потупилась Нюся.

— Вот! Целых семь пудочков одних достоинств… — сие прозвучало донельзя искренне, поелику сам Сигизмундус уже искренне в это верил. — И едете куда?то…

— В Понятушки…

— В Понятушки, — говорить было нелегко, мешал Сигизмундус со своею разгорающейся влюбленностью, которая несколько запоздала, а потому, подобно ветрянке или иной какой детской болезни, грозила протекать бурно, с осложнениями. — Неужто не нашлось кого… кого?нибудь… достойного… вас…

Каждое слово из Сигизмундуса приходилось выдавливать.

И Себастьян почти проклял тот миг, когда вздумалось воспользоваться именно этой личиной. А ведь представлялась она удобною, именно в силу обыкновенной покорности той, другой стороны, которая ныне настоятельно требовала пасть к ногам семипудовой прелестницы да сочинить в честь ея оду.

Классическим трехстопным ямбом.

Или, того паче, неклассическим логаэдом.

А главное, что собственная Себастьянова поэтическая натура, несколько придавленная прозой криминального Познаньского бытия, к мысли подобной отнеслась с немалым энтузиазмом.

— Так это… не хотели брать, — вынуждена была признаться Нюся. — У меня же ж и приданого сундук имеется… два!

Она показала два пальца.

— Тятька и корову обещался дать на обустройство…

Нюся тяжко вздохнула, и платье на ней опасно затрещало, грозя обернуть сей вздох локальною катастрофой. Впрочем, думалось вовсе не о катастрофе, но о своем, девичьем, и думалось тяжко.

Не расскажешь же будущему жениху, что, невзирая на корову — а корова?то хорошая, трехлетка, с недавнего отелившаяся — женихи Нюси сторонилшися. Разве что Матвейка зачастил, да только Нюся сама его погнала, ибо поганец, каких поискать. Небось, волю дай, мигом пропьет и корову, и саму Нюсю с двумя сундуками ее приданого.

— Так ить… она солидного обещалася…

— И не только вам.

Нюся пожала плечиками. Оно?то верно, хотя ж тех других девок, с которыми выпало ехать, Нюся не знала и, положа руку на сердце, знать не желала. И вовсе дружбу промеж девками не верила, ибо видела не раз и не два, что энтое дружбы — до первого жениха…

— Скажите… а вы давно ее знаете?

— Кого?

— Панну Зузинскую, — Сигизмундус был обижен, потому как не имелось у него настроения для деловых бесед, а строки оды, той самой, которую писать надобно ямбом, не складывались, во всяк случае, не так, как должно.

— Дык… давно… уж месяца два, почитай. Она с тятькой на ярмароке еще сговорилася… и взяла недорого…

— Два месяца, — Сигизмундус престранно дернулся, но тут же застыл, едва ли не на вытяжку. — Вы знаете ее всего два месяца и отправились неизвестно куда?

— Чегой это не известно? — удивилась Нюся.

Удивила ее вовсе не тема разговору, но то раздражение, которое прозвучало в голосе тихого Сигизмундуса. Он, оказывается, и кричать способный…

— Известно. В Понятушки.

А может и к лучшему? Тятька вона, тоже, случается, что на маменьку крикма кричит… а бывает, что и по столу кулаком жахнеть.

Норов таков…

— А вы не думали, что в этих самых Понятушках вас может ждать вовсе не жених.

— А кто? — Нюся нахмурилась.

— Ну… — Сигизмундус замялся.

Он не мог оскорбить слух своей прекрасной дамы наименованием места, в котором зачастую оказывались девы юные и наивные.

И нежелание его было столь сильным, что Себастьян зарычал.

— Чегой это у вас? — поинтересовалась Нюся, втайне радуясь, что неприятную тему жениховства можно обойти. — В животе урчить, что ли?

— В животе… — Себастьян немалым усилием воли убрал проклюнувшиеся не к месту рога. — Урчит.

— От пирожка? От же ж… чуяла, что несвежие… ежель слабить будет, то у меня с собою маслице заговоренное есть. От живота — самое оно… принесть?

— Принесите.

Конфликт натур требовал немедленного разрешения. Желательно, чтобы произошло оно без посторонних…

— Б — будьте так любезны, — сдавленно произнес Себастьян и прислонился спиною к дребезжащей двери. С крыльями управиться было сложней, нежели с рогами.

Нюся, впрочем, не особо спешила.

Ее терзали недобрые предчувствия, как в тот раз, когда она почти уже сговорилась с Микиткою, да вышла на минутку по большой нужде, а когда вернулась, то узрела, как Гаська, подруженька заклятая, вовсю ужо обнимается…

— И — идите… — просипел Себастьян, спиною скребясь о жесткое дерево. Дерево похрустывало, а может, не дерево, но спина, главное, что звук этот терялся в перестуке колес.

— Я скоренькоо… — пообещалась Нюся.

Искаженное мукой лицо жениха убедило ее, что он и вправду животом мается… а что, человек городской, ученый, стало быть и нежный, что тятькин аглицкий кабанчик.

Она и вправду собиралась возвернуться, но на Себастьяново счастье была перехвачена панной Зузинской, которая не пожелала слушать ни про обстоятельства, ни про то, что Нюся уже почти сыскала собственное счастье, а значится, в свахиной опеке вовсе и не нуждалась.

Панна Зузинская шипела рассерженной гадюкой.

И щипала за бока.

А платье пригрозила выкинуть… правда, когда Нюся встала, как становилась маменька, когда тятька совсем уж края терял, буяня, да сунула панне Зузинской под нос кулак, та разом сникла.

• Предыдущая
• 16/114
• Следующая