Попробуй возьми! (СИ) - "Лиэлли" - Страница 18

      Он очень любил сидеть вечерами у ее ног, пока она сидела в кресле у окна и читала ему сказки о каких-то сказочных созданиях. Она и сама казалась ему прекрасным сказочным созданием. Они почти никогда не выходили в город или деревню, старались как можно меньше сталкиваться с людьми. Но каждый раз, когда такие встречи происходили, Тейт не мог не заметить, как смотрели эти чужие существа на его прекрасную мать. Грязно. Угрожающе. Некоторые с отвращением, некоторые — каким-то омерзительным, гадким, липким взглядом. Тейт не понимал, почему они так смотрят. Ведь его мама никогда не была для него высокородной эльфийкой, прекрасным гордым существом, холодным и отчужденным, не привыкшим проявлять бурные эмоции. Никогда она не была для него и объектом низменных человеческих чувств, что проявляли эти гадкие люди. Нет, для него она была самым близким существом на свете — мамой. Родной, теплой, любимой, ласковой, нежной и заботливой, любимой, обожаемой мамой. Тейт никогда не уставал любоваться ею. Трогать длинные блестящие черные волосы, свивающиеся в изящные локоны, любоваться длинной тенью, отбрасываемой на бледные щеки пушистыми черными ресницами. Любоваться чистой светлой кожей, не оскверненной ни единым пятнышком или родинкой. И даже когда мама злилась — а злилась она страшно, Тейт ее сердить не любил, — она была прекрасна. Он помнил случай, когда в лесу на него напал волк. Мама бросилась, как тигрица, защищать его, и тогда ее красивые зеленые глаза опасно потемнели, выросли маленькие клыки. Она шепнула что-то, оскалилась, и волк убежал. Мама очень злилась, потому что он успел его царапнуть. И ночью долго обнимала, целовала, даже плакала…

      Тейт тогда поклялся себе, что никогда больше не будет так рисковать собственной жизнью и без спросу уходить глубоко в лес. Мама была его всё в этом огромном враждебном мире. Она учила его не доверять людям, учила полагаться только на самого себя, а когда ему стукнуло шесть лет, принесла кучу книжек и разложила перед ним. Пыталась вложить в него знания своего народа, но наглядно показать не могла. Тейт тогда не понимал, что мама пыталась ему объяснить, а она неожиданно взяла и расплакалась. Долго плакала, а он сидел, трогал ее черные локоны, сам едва сдерживая слезы, и шептал: «Мама, мамочка, ну успокойся, я же рядом…»

      — Нельзя вернуться, Тейт, мой малыш, понимаешь? — шептала она, роняя хрустальные слезинки на их ковер в гостиной. — Не могу тебя защитить, не могу даже элементарного заклинания сотворить! И мы вынуждены прятаться от этих мерзких смертных, бежать, бежать без оглядки… Как же надоело, Тейт, я так хочу для тебя большего!

      Малыш хлопал ресницами, ничего не понимая. Ему-то было хорошо. Он растерянно гадал, почему мама расстроилась. Из-за книжек?

      — Мама, — жалостливо пробормотал он, шмыгнув носиком. — Ну не плачь! Ты хочешь, чтобы я все это выучил? Я выучу! Хоть за одну ночь! Ты только не плачь!

      Она лишь посмотрела на него глазами, полными боли и отчаяния, и снова расплакалась. Затянутые пеленой слез, они вызывали у малыша восхищение. Словно зеленые листочки на дереве после дождя. Он подцепил алмазную капельку и попробовал на вкус. Эльфийские слезы сладки…

      Тогда боль матери он ощущал так же сильно, как и свою собственную. Но Тейт, вообще сказать, привык чувствовать маму всегда и в любое время. Правда, если он был далеко от нее, связь становилась слабее. Ее эмоции были для него открыты каждую минуту. И когда она была спокойна, ее спокойствие передавалось и ему, и он, веселый, целый день играл и бегал с Китом. Когда она была расстроена, он тоже был хмур, как тучка. Очаровательная маленькая тучка. Для него это не было странным, чувствовать свою маму. Скорее, он бы очень удивился и даже испугался, если бы перестал ее ощущать. Все ее ощущения, эмоции, чувства он переживал так, как свои собственные.

      Вернувшись в тот день домой, Тейт уже во дворе почуял что-то неладное. Какой-то тошнотворный, вызывающий отвращение запах затопил всю округу. Малыш принюхался, а Кит внезапно залаял, хрипло и с надрывом. Тейт поспешил внутрь их с мамой уютного домика. Услышал грубый смех, издевательские голоса… Напрягся. Чужих в доме никогда не было. Они периодически переезжали, когда мама чувствовала что-то неладное, и всегда селились в какой-нибудь деревеньке, на околице, ближе к лесу или лугу. Ближе к первозданной природе. Слышался непривычный звук ударов, приглушенный стон. Тейт сжался и весь напрягся. Семилетний малыш вскинул лук и, крадучись, направился в гостиную, откуда и раздавались все эти странные звуки. Но резкий ментальный приказ матери остановил его на пороге.

       «Не высовывайся! Спрячься, Тейт!»

      Малыш послушно притаился. Он забрался на чердак, спрятался под ворох какого-то тряпья и тихонечко раздвинул половицы, чтобы посмотреть, что происходит в гостиной. Поначалу он не понял. В гостиной находились пятеро незнакомых мужчин, они окружили маму, что-то говорили ей низкими угрожающими голосами, а она отвечала им резко, повелительно, приказывала выметаться из ее дома.

      — Эльфийская шлюха! — прорычал один. — Думаешь, мы не узнали, кто ты такая?! Нелюдь! Нежить! Жизни мирной захотела?! Зачем в нашу деревню явилась?!

      Тихий ответ матери Тейт не расслышал, но отчетливо увидел, как мужчина замахнулся и ударил ее по щеке наотмашь. Мама разозлилась. Оскалилась, ощетинилась, потемнела лицом, зарычала приглушенно и стала похожа на зверя. Даже тогда, когда его ранил волк, она не выглядела такой сердитой. Тейт не улавливал в ее эмоциях ни паники, ни страха. Только холодную сосредоточенность, ярость и готовность защищаться до конца. Люди еще что-то говорили, судя по тону, оскорбляли, а она рычала в ответ, даже попыталась ударить рукой с внезапно выросшими длинными когтями. Тейт испуганно сжался в комок. Мама никогда не выглядела такой устрашающей. А потом события для малыша понеслись слишком быстро… Мама не успела дотянуться до кинжала, который всегда прятала в тумбочке. Защищалась своими когтями, пыталась кусаться, но впятером они скрутили ее. Говорили что-то издевательски, били. Тейт уже хотел выйти и кинуться на защиту, но мама, уловив его намерения, рявкнула так сердито, что малыш испугался. Велела под страхом смерти не выходить в гостиную.

      А потом… они раздели ее. Измывались, били и делали что-то непонятное. Тейт не знал, что именно, но понимал только, что это унизительно и плохо. Беззвучно плача, он смотрел, как насиловали его прекрасную мать. Со страхом улавливал ее эмоции. Исчезла холодная, сосредоточенная ярость. Остались лишь паника, омерзение, отвращение, боль и отчаяние. Он словно сам ощущал эти липкие прикосновения, вызывающие жгучее ощущение мерзости. Кожу жгло, было слишком противно, а отчетливое чувство унижения давило на душу всей тяжестью. Грязно, мерзко, отвратительно, липко и больно… И потом он ощутил жуткое желание, желание столь сильное, что чуть не потерял сознание. Желание смерти. Оно затмило даже то теплое и яркое солнце в сердце матери, солнце ее любви к нему. Умереть — единственная мысль, что билась в ее ставшим пустым и холодным сознании. Первый час она металась, кричала, стонала от боли и отвращения, а потом затихла. Но каждое прикосновение, каждый толчок, каждый удар Тейт по-прежнему ощущал так, словно все это делали с ним самим. И когда это закончилось, когда они ушли через сколько-то часов, он уже не слышал мать, тихо рыдая от собственного бессилия и страха. Она была пуста и безжизненна. Он не слышал ничего, ее сознание стало темным и холодным.