Спецслужбы и войска особого назначения - Линник Татьяна Ивановна - Страница 76

Выходя из самолета на военном аэродроме, он попал в объятия своего фронтового друга, тоже генерала: «Сколько лет! Вот радость-то встретиться!» — но из объятий вырваться уже не мог, ибо к двум генеральским рукам присоединилось несколько пар неизвестных, в первую очередь лишивших его пистолета. Не только сцену ареста, но и все обвинение и осуждение Мамулов рассматривал как предательство и весь был пропитан ненавистью и презрением к правящим. При визитах в камеру начальства из Москвы Мамулов демонстративно поворачивался к ним спиной — его негорбящаяся спина невысокого исхудавшего человека (в котором внимательный взор мог заметить прежнюю дородность), демонстративно всегда носившего серую лагерную куртку, чистую и заплатанную, была довольно красноречива. Никогда ни с какими жалобами-заявлениями в Москву и к визитерами оттуда не обращался. Он четко знал, что его жизненный путь поломался из-за интриг Маленкова, которого, как и его начальника Берия, он всегда не любил. Но и прочих, восторжествовавших после Маленкова, он ставил не выше, хотя остерегался отзываться о них с такой прямотой. Читая у Авторханова в «Загадке смерти Сталина» домыслы о якобы союзе Маленкова и Берия, я посмеивался и вспоминал отношение к Маленкову Маму лова и других бериевцев. Из рассказов Мамулова — он порой говорил сам, но лишь под настроение — для меня бесспорно (впрочем, это подтверждается и многими источниками), что в последние годы (не месяцы!) Маленкор находился в самых враждебных отношениях с Берия. Когда после смерти Сталина Маленков и Берия вдруг заходили по кремлевским коридорам в обнимку, заулыбались друг другу, то даже шестилетним младенцам в Кремле (как шутил Мамулов, вспоминая кремлевский анекдот, стилизованный под детский разговор) стало ясно, что вот-вот произойдет крупный переворот, что эта притворная любезность разрешится только могилой одного из них. Надо заметить, что Мамулов стал со мной толковать на эти темы только после того, как увидел, что я знаком с именами и некоторыми фактами из биографии лиц вроде Барамия, Чарквиани, Меркулова, Деканозова, Масленникова, знаю о роли несостоявшегося XV съезда КП Грузии. В противном случае он прошел бы мимо меня с гордым презрением. Мамулов не тужился сохранить замашки высшего света ни в одежде, ни в еде, ни в обращении.

Глядя на него, никак нельзя было подумать, что до своего ареста он ежедневно прогуливал на поводке личного крокодила — эту пикантную подробность сообщил или придумал неутомимый сплетник Штейнберг.

Мамулов же проговорился куда более важным известием: за несколько лет до моих с ним бесед, когда еще держали в одиночке по мотивам секретности, его раз ошибочно вывели на прогулочный дворик, уже занятый другим секретным заключенным. Остолбенев, Мамулов узнал в нем высокопоставленного генерала, «которого знала вся страна», который числился, по газетным сведениям, расстрелянным по делу Берия. Тот немедленно отвернулся, спрятав свое лицо, надзиратель заорал на Мамулова: «Выходите!» и вывел его на другой, причитавшийся ему, дворик. Ошибиться Мамулов не мог: он так хорошо знал этого человека! Фамилию его он отказывался мне назвать, как я. ни просил и как ни изощрялся в перечислении известных мне фамилий от самого Берия до Рюмина и Рухадзе. Он непритворно жалел, что проговорился: ему казалось, что разглашение такой государственной тайны может отягчить его собственную судьбу. Приговорен Мамулов был именно к тюремному заключению на 15 лет. Ему, как и всем прочим, отнюдь не вменялись какие-нибудь нарушения законности, измывательства над заключенными ит. п., а лишь «способствование продвижению по службе врагу народа Берия Л. П.».

В день моего освобождения, 27 июля 63-го, началась общая перетасовка камер, и Мамулов был переведен в камеру к «двадцатипятилетнику» М., до того сидевшему в одиночке. С середины 50-х годов М. работал при библиотеке, точнее, составлял каталог тюремной библиотеки, для чего в его камеру порциями носили книги, а за это он получал мизерную сумму на ларек. Мамулов питался плохо и польстился на деньги, а заметив среди книг «запрещенные» — проявлял «идейно-политическую бдительность». В этой камере Мамулов пробыл меньше полугода: (до ноября), его доносы сработали: у М. отняли кусок хлеба (у него не было никаких родственников-знакомых на воле), а в январе замполит Хачикян (при мне ст. лейтенант, позже майор) назначил библиотекарем Мамулова. Каталог составлен не был, но все сомнительные книги изъяты.»

(О. Волин. Два года с бериевцами //Совершенно секретно. — 1989. — № 6.)

1954 год оказался неудачным для «мокрых дел» МГБ — провалилась попытка убийства одного из лидеров НТС Г. Околовича — его предполагаемый убийца Н. Хохлов перебежал на Запад.

Хохлов работал на эстраде мастером художественного свиста, когда в 1941 году был завербован НКВД. К 1954 году он дослужился до звания капитана и в том же году получил приказ ликвидировать Околовича. В помощь ему были приданы два агента-немца. Убийство человека для Хохлова не было чем-то необычным: во время войны он убивал и приказывал убивать. На этот раз приказ вызвал у него внутренний протест. В своей книге «Именем совести», изданной в США в 1959 году, он утверждает, что не мог совершить предумышленное убийство в мирное время. В этом его поддержала его жена Яна, женщина очень религиозная. Кроме того, он был удручен перспективами дальнейшей работы в органах безопасности после дела Берии. Готовясь выполнить поручение начальства, Хохлов изучал досье на НТС и пришел к выводу, что эта организация может помочь ему в решении стоящей перед ним дилеммы: он придет к Околовичу, признается во всем, и тот поможет ему организовать переход на Запад и вызволить из Союза жену и дочь.

Вечером 18 февраля 1954 года Хохлов постучал в дверь квартиры Околовича во Франкфурте-на-Майне. Когда тот открыл дверь, последовало представление и признание Хохлова в своей миссии, а также его просьба о помощи. Лидер НТС предложил ему на выбор американцев, англичан или французов. Агент КГБ предпочел первых.

Сотрудники ЦРУ отнеслись к Хохлову с недоверием, сочтя его за провокатора и подвергнув пристрастному допросу. Один из них высказал мнение, что тот, возможно, просто «чокнутый». Хохлов был подвержен аресту, обыску, затем — брошен в тюрьму. Чтобы заставить своих новых хозяев верить, пришлось ему выдать обоих своих помощников-немцев и сообщить о тайнике, где хранилось оружие убийства — пистолет, замаскированный под зажигалку. В конце концов, месяц спустя ему поверили. Руководство в Вашингтоне решило преподнести дело Хохлова как победу Запада над Востоком в «холодной войне» и настояло, чтобы тот провел пресс-конференцию о своем перебеге. Взамен ему обещали вызволить жену и дочь из России. Пресс-конференцию он провел, она наделала много шума. Но американцы не выполнили обещания о вызове семьи. Однако жребий уже был брошен, у него не было иного выхода. Хохлов стал активным сотрудником НТС.

Советские власти были вынуждены реагировать на это весьма неприятное дело — они утверждали, что заявление Хохлова — это злостные выдумки ЦРУ Был выпущен также слух, что Хохлов — родственник Околовича и что оба они — фашистские военные преступники. Но были приняты и некоторые внутренние меры. Еще в сентябре 1954 года «спецбюро» было преобразовано в «девятый отдел», а с преобразованием МГБ в КГБ в 1954 году — в отдел 13 первого главного управления.

Тем не менее, акты политического террора продолжались. В ноябре 1954 года агент КГБ М. Исмаилов связал проволокой заведующего азербайджанской редакции радио «Освобождение» Абдула Фаталибея и избил его до смерти. В декабре 1954 года некий Вильдпретт сознался, что получил приказ убить лидера НТС В. Поремского.

Вскоре пришла очередь самого Хохлова, который, очевидно, был приговорен в Москве к высшей мере наказания.

15 сентября 1957 г., участвуя в работе одного совещания во Франкфурте, он почувствовал себя плохо и упал в обморок. Придя в себя, он жаловался на сильную тошноту, и врачи сочли, что у него резкий гастрит Но лечение не помогло. На пятый день в больнице, где он лежал, в его палату зашла медсестра и застыла в ужасе. «Что такое?» — спросил он и сам посмотрел на себя в зеркало в ужасе. Коричневые пятна и синие вздутия обезобразили его лицо и тело, из глаз сочились липкие выделения, через поры кожи просачивалась кровь, его кожа была сухой, как при холере. При просто прикосновении руки с головы выпадали клочья волос. Опытный медик-профессор решил, что он отравлен талием — редким ядовитым металлом — и назначил соответствующее лечение, но все было бесполезно. Анализы показали, что белые кровяные тельца в его крови быстро гибнут, кости разрушаются, кровь превращается в плазму, железы, вырабатывающее слюну, атрофируются.