Спецслужбы и войска особого назначения - Линник Татьяна Ивановна - Страница 37

Что касается самих членов Политбюро, им, конечно, было сообщено об этом фонде, созданном «на случай возникновения чрезвычайных обстоятельств», однако без уточнения, где именно он находится.

Только Сталин, Брюханов, «Клавдия Тимофеевна» и — волею случая — Бажанов знали все.

Эта женщина, фамилию которой Брюханов избегал называть даже в доверительном телефонном разговоре со Сталиным, была хорошо известна Бажанову. Он знал, что речь шла о К. Т. Новгородцевой, вдове покойного председателя ВЦИК Якова Свердлова, которая обладала двумя необходимыми для этого дела качествами. Во-первых, она была известна своей неподкупной честностью и принципиальностью. Во-вторых, ее квартира находилась на территории Кремля, что весьма удобно.

Затем Бажанов рассказал, как он получил подтверждение этой необычной информации. Он был знаком с сыном Новгородцевой Андреем, подростком лет пятнадцати, который жил с матерью. В конце лета 1927 года ему удалось завести с мальчиком беседу на интересующую его тему. Андрей рассказал, как его мать открывает ключом буфет в своей комнате. В буфете хранились документы ее покойного мужа, и там же лежала «целая куча» драгоценных камней. Когда Андрей спросил, что это такое, мать ответила, что это «семейные украшения», «стекляшки» и «безделушки», которые ничего не стоят, однако, казалось, была сильно раздражена тем, что он заинтересовался ими. Но Андрей поверил матери. «Конечно, они все фальшивые, — сказал он Бажанову. — Откуда бы у нее могло взяться столько настоящих драгоценностей?» Естественно, Бажанов согласился с этим.

Заканчивает Бажанов свои показания просьбой, обращенной к британскому правительству: не разглашать эту информацию, так как она представляет ценность только пока сохраняется в секрете.

(Брук-Шеперд Гордон. Судьба советских перебежчиков //Иностранная литература. — 1990. —№ 6.)

Сэмюэль Фелтон, директор железной дороги Филадельфия — Уилмингтон — Балтимора, вызвал из Чикаго сыщика-профессионала Аллана Пинкертона с группой его сотрудников и предложил им действовать в качестве контршпионов этой железнодорожной компании.

— У нас, — сказал Фелтон, — есть основания подозревать заговорщиков Мэриленда (Мэриленд — штат, крупнейшим городом которого является Балтимора, в ту пору столица мятежного Юга). В намерении произвести диверсии на нашей дороге с целью отрезать вашингтонское правительство от Северных Штатов. Особенной угрозе подвергаются паромы на Сасквихенне у Хавр-де-Грейса и мосты ниже Уилмингтона.

В ту пору в Вашингтоне не существовало ни сухопутной, ни морской военной разведки, ни даже разведывательных отделов министерства финансов или министерства юстиции.

По предложению Фелтона Аллан Пинкертон первым делом двинулся в Балтимору, бывшую тогда заведомым рассадником интриг рабовладельцев. Он начал с того, что снял дом и, приняв вымышленное имя Э. Дж. Аллена, стал вращаться в фешенебельных кругах города, где вели свою агитацию заклятые враги будущих республиканцев. Под его командой находился, между прочим, Тимоти Уэбстер. Будучи уже признанной звездой разведывательной службы, он теперь почти случайно стал агентом Севера, воевавшего против Юга; на этом посту он проработал с большим мужеством и уменьем пятнадцать месяцев, после чего при трагических обстоятельствах сошел со сцены. Уроженец Принстауна, в штате Нью-Джерси Уэбстер сумел прикинуться сторонником южан и вскоре ухитрился попасть в кавалерийский отряд, проходивший военную подготовку в Перримене и охранявший важную железнодорожную линию Филадельфия — Уилмингтон — Балтимора от того, что в ту пору неопределенно именовалось «агрессией янки».

Другим пинкертоновским «асом» был молодой Гарри Дэвис. Прожив ряд лет в Нью-Орлеане и других городах Юга, он хорошо изучил повадки, обычаи, особенности и предрассудки тамошней мелкопоместной знати. Он был лично знаком со многими вожаками движения за отделение Юга. Изящный, красивый, потомок старинной французской фамилии, он готовился стать иезуитом; убоявшись дисциплины, царившей в этой среде, он обратился к секретной службе, которая была ему более по душе. Дэвис много путешествовал и владел тремя языками; по мнению Пинкертона, этот законченный шпион обладал и даром убеждения, столь свойственным иезуитам.

Ценой затраты некоторого времени и денег Фелтона Дэвису нетрудно было произвести впечатление на головорезов из отелей Барнума и Гая, которые, мешая аристократическую желчь со старым виски, подбадривали друг друга уверениями, что «ни один дерзкий янки-выскочка из лесорубов никогда не сядет в президентское кресло» (намек на Авраама Линкольна, который в молодости был лесорубом). На одном из подобных головорезов Дэвис решил остановить внимание: это был бесноватый юнец по фамилии Хилл. Отпрыск знатного ро да, офицер добровольческого отряда Хилл вполне серьезно заявил Дэвису:

— Если на меня падет выбор, я не побоюсь совершить убийство. Цезаря заколол Брут, а Брут был честный человек. Пусть Линкольн не ждет от меня пощады, хотя я не питаю к нему ненависти, как иные. Для меня тут главное — любовь к отечеству.

Итак, дело дошло уже до избрания убийцы. На жизнь Авраама Линкольна готовилось покушение. Сыщик, теперь именовавший себя «Джо Говард из Луизианы», использовал Хилла, чтобы проникнуть в круг заговорщиков. В угрожающей серьезности их намерений сомневаться не приходилось. Аллан Пинкертон, со своей стороны, убедился, что балтиморской полицией верховодит Джордж Кейн, ярый сецессионист (сторонник отпадения южных, рабовладельческих, штатов от северных), воспитывающий рядовые кадры для своего ведомства в радикально-бунтовщических понятиях. Кейн, который был видной фигурой среди балтиморских сторонников Юга, и пальцем не шевельнул бы в случае их мятежа или сделал бы это лишь для того, чтобы еще больше раздуть огонь.

Другим заправилой, тоже считавшимся «горячей головой» (так по крайней мере, Хилл рекомендовал его «Говарду», а сыщик, в свою очередь, — своему начальнику Э. Дж. Аллену), был итальянец, именовавший себя «капитаном» Фернандиной. Благодаря своему происхождению, богатству и пылкости речей, а также демонстративной готовности пойти на все опасности мятежа, «капитан» был повсюду желанным гостем. Его выслушивали почтительно, с ним обращались запросто даже представители исключительно замкнутого высшего балтиморского общества. «Капитану» Фернандине не только присвоили воинский чин: его признали также организатором одной из добровольческих рот, формировавшихся ежедневно.

К своей роли агитатора Фернандина готовился, работая цирюльником при отеле Барнаума. Сам он не владел рабами и даже понес ущерб от конкуренции чернокожих; и все же во время бритья и стрижки богатых клиентов-рабовладельцев он заразился непомерным усердием в защите рабовладения Сыщики убедились, что очень многие видные граждане, которых когда-то намыливал, брил и пудрил этот человек, теперь считают его своим глашатаем и вожаком.

Дэвис, приятель Хилла, которого наряду с Хиллом считали сторонником крайних мер, был, наконец, приглашен Фернандиной на очень важное собрание заговорщиков.

Его, Хилла, и прочих — всего человек тридцать — привели к присяге, причем Девис сделал мысленную оговорку в интересах защиты своей родины. В собрании царила какая-то благоговейная атмосфера, хотя, присмотревшись к своим соседям, Дэвис едва не рассмеялся. Он был окружен самыми богатыми и нескромными крикунами Балтиморы! Так-то они выполнят взятые на себя тайные обязательства?

Пылкая декламация редко бывает чертой, свойственной человеку, готовому к рискованным действиям. Среди белых шаров, лежавших в ящике, был только только один красный шар. Заговорщик, вытянувший его, не должен был выдать этого ни единым словом, а обязан был молча считать себя носителем почетного жребия и человеком, готовым на все.