Демоны - Ширли Джон - Страница 40

• Предыдущая
• 40/86
• Следующая

Ему было бы легче, если бы Мелисса солгала. Но она лишь сказала со своей обычной обезоруживающей откровенностью: «Я не знаю зачем. Но он должен ехать со мной».

Она даже не знала, зачем берет его с собой!

Айра был вырван из потока своих мыслей, вернувшись к насущным делам, когда Йанан заговорил, положив конец групповой медитации.

– А сейчас мы возвращаем наше внимание к обычному течению событий, к миру людей и к миру времени. – Он говорил с мягким акцентом, слегка напоминавшим среднеазиатский. Это был маленький, компактный человечек со смуглым мальчишеским лицом, хотя ему было по меньшей мере шестьдесят лет. Его вьющиеся черные волосы были лишь слегка присыпаны сединой. Его широкий, подвижный рот всегда был готов улыбнуться – казалось, улыбка играла на нем постоянно, даже когда он не улыбался.

Айра про себя вздохнул, раздраженный тем, что позволил своему уму блуждать. Но не было смысла наказывать себя за отсутствие дисциплины. На его месте любой обнаружил бы, что ему трудно оставаться спокойным и отстраненным. Он должен был настоять на том, чтобы самому поехать с Мелиссой.

И он ведь пытался – но Йанан с Пейменцем представили дело так, словно остаться здесь будет для него испытанием веры и смирения. Если бы он своими глазами не видел демонов девять лет назад, если бы он не чувствовал того, что чувствовал тогда, не знал того, что знал, он усомнился бы – да не влип ли он в какой-нибудь треклятый культ? Возможно, за эти девять лет их круг деградировал как раз до этого.

Йанан встал и потянулся, и это было сигналом для остальных, что они могут последовать его примеру. Айра тоже встал, морщась от иголочек в отсиженных ногах, но благодарный тому, что способен двигаться.

Йанан был уже рядом, глядя на него снизу вверх.

– Ручки и ножки сегодня сводит, э?

– Моя проклятая спина начинает болеть, как только я встаю.

– А почему так, мы знаем? Хм? Э? Это ведь ты сам причиняешь себе боль, потому что вносишь напряжение. Ты сегодня сидел, словно крокодил тебя ел. Хр-р-русь! – говорили твои мускулы. Большое напряжение. Кто у вас главный, ты или мускулы, э? Хм?

– Мускулы. Моя тетя Эдна. Кто угодно, только не я.

– У тебя есть тетя Эдна? Она тоже с нами?

– Нет. Это была шутка. У меня нет тети Эдны.

– Ага! Шутка! Жалко, что не смешная, э? Хм?

– Да. – Айра тихо засмеялся. – Действительно жалко. – Остальные уже шаркали вокруг: выходили из комнаты, выносили стулья, вносили кофейный столик, все молча. – Ладно, я поработаю над расслаблением.

– Ты озабочен из-за Чаши, из-за жены, из-за мальчика. Ты чувствуешь себя здесь пойманным. Иногда тебе здесь нравится; иногда тебе хочется, чтобы ты никогда не начинал. Я прав, э?

– Да, э.

– Ты что, передразниваешь меня?

– Да, э.

Йанан рассмеялся и стукнул Аиру кулаком в живот.

– Пошли выпьем кофе. Нет – сперва я прочитаю вечерние молитвы. А потом мы выпьем кофе. Э? Хм?

Это случалось только дважды. В первый раз – когда мне исполнилось тринадцать, во второй – когда мне было пятнадцать. Полагаю, что я убедил себя – что-то вроде того, – что это не происходило в действительности, что это было что-то вроде сна. И я вроде как подавил это. Но когда я проходил психономический тест, я вспомнил это, и оно показалось мне воспоминанием о чем-то, происходившем действительно.

А потом я говорил с мистером Уиндерсоном, и встретился с Латиллой, и сходил на экскурсию в комнату психономического тренинга, где сидели все эти люди за компьютерами. (Ни один из них даже не поднял голову! Это было странно.) И после того как я побывал в этой комнате и наткнулся на мистера Дина, я вспомнил вновь. Так что, думаю, мне лучше записать все это в моем дневнике. Может быть, как-нибудь потом я скопирую и отошлю его для какого-нибудь психономического исследования

Тогда была зима, в тот первый раз, и нас заносило снегом. Это было, когда папа работал в той школе в Айдахо Дети были неплохие, но родители сразу же озлобились, стоило ему упомянуть про эволюцию. Папа держался там два года.

На второй год снега выпало столько, что занесло всю заднюю стену нашего одноэтажного дома и половину венецианского окна – стекло даже потрескивало под его тяжестью. Мы жили слегка на отшибе, вдалеке от других. Я виделся с друзьями только в школе. Были рождественские каникулы, и у нас выключилось электричество, и мы топили дровами и жгли керосиновую лампу. Люди в округе все обещали расчистить нашу дорогу, но почему-то так и не расчистили. Папа договорился с соседом, у которого был снегоход, чтобы он привозил нам продукты. Без электричества не было телевизора, не было Интернета – вообще никакого компьютера. Я читал книжки; мы пытались радоваться снегу, но дни проходили, и наша клаустрофобия и раздражительность от пребывания в помещении становились все хуже и хуже.

Однажды вечером шел снег – скорее даже дождь со снегом, – и папа не разрешил мне выходить из дома. Впрочем, это было уже не в первый раз. Я сидел у камина, глядя в огонь. Папа был наверху, на чердаке – что-то читал. Я просто сидел и смотрел, и получилось так, что огонь словно бы вобрал в себя все мое внимание. Было так, словно я вошел в него, отключившись от внешнего мира. Словно весь мир был синими, красными и оранжевыми языками пламени. А потом внезапно одно из поленьев – не знаю, может быть, из-за того, что в нем попался смоляной карман или какая-нибудь полость с водой – громко треснуло, и я отшатнулся назад.

Однако мое тело осталось сидеть. Двинулось только то, что управляет моим телом, – душа, или ум, или и то и другое вместе, уж не знаю. На самом деле это не было ничем большим, чем движущаяся точка зрения. Она дернулась назад, выйдя из моего тела… так что я увидел свое тело, сидящее перед огнем, опираясь сзади на руки и бессмысленно глядя перед собой. А я уплывал вверх, прочь от этого тела.

Помню, как я подумал: «Так вот как я выгляжу? Это не похоже на отражение в зеркале. Я выгляжу глупее, чем думал».

Я абсолютно не испугался. Было такое чувство, словно, уплывая прочь от своего тела, я также уплываю прочь от страха. Потом я увидел какие-то доски, пыль, пауков и понял, что прохожу через потолок. Я увидел папу, он сидел спиной ко мне. Я попытался окликнуть его, но обнаружил, что не могу говорить.

А потом я начал падать, но падать вверх – так это ощущалось; словно я был в свободном падении, но по направлению вверх, прямо-таки ракетой взмывал над нашей хибарой. Верх был низом, а низ – верхом, и я падал вверх. Я видел под собой удаляющуюся крышу нашего домика и размытые очертания заснеженных елей. На верхушке сосны сидела белая сова. Мне показалось, что она заметила меня, когда я пролетал мимо. Затем я упал вверх, сквозь дыру в небе. Это больше не было похоже на небо – это был другой мир. Я видел мужчин и женщин, поднимавшихся рядом со мной, словно струйки дыма; каждый из них постоянно менялся: вот он был ребенком, подростком, взрослым, стариком, потом снова ребенком… снова и снова они мгновенно проносились через всю последовательность, что-то бормоча про себя. Мне казалось, я вижу небо, полное звезд, которые были на самом деле словами или чем-то в этом роде, написанными на каком-то языке, которого я не понимал. Мне казалось, что звезды говорят со мной, все одновременно.

Помню, я подумал: «Я умираю. Но как же папа?»

И эта мысль, видимо, привела в действие какой-то механизм, и я ринулся прочь из другого мира, обратно в небо над нашим жилищем. Это не было похоже на то, как если бы я пришел сверху, или снизу, или сбоку – это было похоже на то, что я взорвался в той жизни, словно фейерверк, вырывающийся из маленькой капсулы с химикатами, чтобы стать большим, пылающим, сияющим огнем в небе, все в один момент.

Затем я снова стал просто точкой зрения и плыл вниз, сквозь крышу, к камину.

У меня было мерзкое ощущение щелчка – очень неприятное, словно тебе попало молотком по локтю, – и я снова оказался в своем теле: лежащем на боку и чувствующем тошноту. Трясущемся и плачущем.

• Предыдущая
• 40/86
• Следующая