Последняя победа - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 33

– Я выдержу… Иже еси… Да святится… – Ногти отца Амвросия скребли свежеструганый пол. Но пламя уже бушевало в его разуме, выжигая молитвы из памяти, плоть же стремилась вперед, отказываясь подчиняться сознанию, тело вздрагивало в конвульсиях.

– Смотри на меня, священник, – опять потребовала юная чаровница, становясь над мужчиной на колени и лишь слегка касаясь горячим лоном его плоти. – Крепок ли ты в вере, пастырь душ христианских? Достоин ли имени, что произносят твои уста? Я есмь испытание твое, отче. Ты ведь не станешь прелюбодействовать, пастырь?

Ее пальчики нежно и шаловливо пробежались по его ногам от коленей вверх и…

– А-а-а!!! – Жуткая, невыносимая похоть захлестнула разум мужчины, свела судорогой тело, заставила его выгнуться, и священник ощутил, как чресла его словно окунаются в кипяток, но кипяток не боли, а нестерпимого, как боль, наслаждения, что остросладостными волнами скатывается вниз, к презренной плоти, к окаянному отростку, внезапно поглотившему все помыслы, и раз за разом тело содрогается в волнах безумной ярости, требующей пробиться в самую глубину той, что сидела сверху, смеясь и напевая. Священник изогнулся, пронзая это гнусное порождение ехидны, исчадие ада, порождение сатаны – и взорвался сам, на какие-то мгновения полностью обеспамятев.

Когда он пришел в себя, то был один. И если бы не обнаженное тело, то можно было бы подумать, что случившееся наваждение не имело никакого отношения к реальности.

– Прости Господи, я слаб, я слаб, – торопливо одеваясь, бормотал священник. – Семь искусов истерпел Господь в пустыне синайской и не поддался ни одному. Я же пал перед каждым! Но я смогу, Иисусе, я укреплюсь в вере и молитвах, я искуплю грех свой! Не жалея себя, не жалея плоти и сил своих! – уже одевшись, упал на колени перед распятием отец Амвросий. – С именем Твоим на устах приму любое испытание и пройду его с честью, не боясь ни мук, ни тягот. Дай мне силу быть достойным Тебя, Господь мой небесный! Во имя Отца, и Сына, и Святого духа!

– Отче!!! – громко постучал кто-то в дверь. – К крестному ходу люди ратные сбираются!

– Я готов, дети мои! – громко и вдохновенно произнес священник, поднимаясь на ноги. – Все силы и помыслы свои Господу, все помыслы мои служению. Так помолимся вместе, возлюбленные чада Господа нашего, Иисуса Христа!

Самыми последними к месту будущего сражения подоспели летучие драконы с оседлавшими их колдунами – и этих воинов над скрытым далеко за горизонтами волоком можно было разглядеть даже из восточного, приозерного острога. Воины, оставшиеся не у дел, высыпали на стены и башни, напряженно вглядываясь в даль, на крохотные, словно угольные черточки, фигурки под самыми облаками.

И вдруг эти малые черты начали одна за другой падать вниз, за волнистую зеленую черту, отделяющую небеса от земли.

– Началось, – размашисто перекрестился Силантий.

– Началось, – согласился воевода и громко приказал: – Пора, други, пора! К веслам!

Сейчас для воинов на счету был каждый час, и потому для отплытия никто не ждал рассвета, прощальных посиделок не устраивал, планов лишний раз не обсуждал. Казаки и новообращенные круглолицые христиане быстро разошлись – кто к реке, кто к озеру, дружно столкнули струги, лодки и челноки на воду, споро забираясь на борт и рассаживаясь по скамьям и мешкам. Вода вспенилась, и огромный разномастный караван вдоль самого берега, почти под ногами Митаюки-нэ пошел на юг, к устью полноводного Сыктыка.

Юная чародейка не столько следила за тяжелыми стругами и легкими челнами, сколько прислушивалась к происходящему, пытаясь уловить чужое присутствие, посторонний взгляд, но ничего не заметила. То ли искусство владеть чужими глазами было только лишь женским колдовством, то ли могучие колдуны не знали, куда смотреть, но ни птицы, ни зверька с глазами человека возле острога не появилось.

Хотя, скорее всего, мужчины, в силу своего обычного самомнения и гигантомании, просто не сообразили, какую пользу можно получить, овладев сознанием маленького неприметного существа. Им все клыкастых и рогатых монстров подавай, чтобы деревья ломали и целые армии затаптывали! А в результате – в разведку летали сами, на спинах крылатых зверей, и рассматривали все своими собственными глазами.

Возможность того, что кто-то из знатнейших правителей Великого Седэя посмотрит на острог через воду, беспокоила чародейку еще меньше. Митаюки-нэ на своем опыте убедилась – это не так-то просто. Правильно смотреть в воду – великое искусство… Между тем пророческим даром колдуны нигде и никогда похвастаться не могли. Терпения на «перематывание ниточек» хватало только у ведьм.

А мужчины? Мужчины не думали – они собирались огромной толпой и просто избивали друг друга, дабы выживший мог объявить себя правым, а свои поступки – правильными.

Митаюки-нэ долго смотрела на запад, где взлетали и падали крохотные фигурки. Там лилась кровь, там раскалывались черепа, там обреченные люди кричали от боли и ненависти, там убивали и умирали. Ей же оставалось только надеяться и ждать.

Хуже того! Она обязана была увидеть все то, чем это закончится – все эти груды мертвецов, мясо, парные лужи, содранную кожу…

Таким был ее, именно ее, атаманши Митаюки, план.

Девушка в задумчивости спустилась с башни на гульбище.

Восточная твердыня казаков опустела. Два десятка молодых воинов – что это, после ухода нескольких тысяч? Ничто. Гулкие стены, пустые горницы и светелки, погасшая кухня, мертвая тишина. Пустота, которая вполне могла остановиться здесь навеки.

Войдя в свои покои, чародейка замерла, колеблясь. Потом сняла нефритовый крестик, подержала в кулаке и осторожно положила на стол. Вышла, пересекла острог, поднялась в надвратную церковь, тоже совершенно пустую, и опустилась на колени перед распятием. Перекрестилась:

– Господь всемогущий, Вседержитель мира, великий Иисус Христос, в чьей власти наши жизни и души. К Тебе обращаюсь, юный белый Бог. Я знаю, что из меня плохая христианка. Я колдую, гадаю, я убиваю и обманываю. Но отец Амвросий сказывает, что Ты полон любви и всепрощения. Ты простишь меня, Ты услышишь мой голос. Сделай милость, великий русский Бог, яви чудо. Одно, только одно, и я никогда не пожелаю ничего более. Сохрани жизнь мужу моему, Матвею Серьге. Сделай это, Иисус, и я уверую в Твою силу…

В остроге, кажущемся невероятно маленьким из-за обилия вооруженных мужчин, воины тоже смотрели в небо, где кружились колдуны на летучих драконах – пока еще в достаточном удалении, в двух-трех верстах. Новообращенные христиане напряженно сжимали древки копий, тискали нательные крестики, пытаясь шептать молитвы новому богу, но то и дело срываясь на привычные воззвания родовым духам и древним богам.

С самого детства каждый сир-тя знал, что нет в мире силы более могучей, нежели Великий Седэй, и нет армии, способной одолеть их чары, их драконов и их бойцов. И вот теперь они сами оказались среди войска, бросившего вызов древней знати, создавшей этот мир и священное солнце предков; готовились биться против тех, кому поклонялись всего лишь год назад. Дух храбрецов, решивших разрушить самые устои сложившегося мира, пока поддерживало лишь спокойствие белых иноземцев, расслабленно развалившихся на башнях возле своего странного оружия, похожего на достоинство мужского бога.

Левая башня, боевую площадку которой украшали три кулеврины, находилась под рукой Ганса Штраубе, вооруженного помимо прочего еще и винтовальной пищалью и парой пистолетов. На правой обосновался Матвей Серьга. Помимо трех пушчонок он приготовил для битвы саблю и пару топориков. В помощники, в заряжающие, к атаману напросился Кудеяр, усы которого уже потемнели и стали весьма заметными, хотя борода пока никак не проявлялась.

Здесь же находились трое молодых сир-тя из числа направленных супружницей Серьги телохранителей, упрямо не желающих отдаляться дальше трех шагов. Трое были на башне, остальные сидели на стенах справа и слева.