Последняя победа - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 27

Иван Егоров, Савелий, Ганс Штраубе, храбрый Тархад, первый из примкнувших к казакам вождей, толстенький Вахар-хорт, одноглазый Пуху-хорт и еще несколько знатных сир-тя, давно принявших христианство, и презрительно скривившийся Енко Малныче, где-то обзаведшийся дорогой палицей с резной рукоятью и обсидиановым навершием.

Все понятно. В покоях атамана собрался военный совет. Похоже, девушка поспела домой как раз вовремя, в самый нужный момент.

– Истосковалась я по тебе, милый, – призналась чародейка, поцеловала Матвея в шею, чуть напряглась, позволяя себя отпустить. – Невтерпеж давно…

– И я, – казак провел ладонью по ее щеке.

– Доброго тебе дня, Митаюки! – привстал со своего места немец. – Как добралась, все ли хорошо?

– Рады видеть тебя, хозяюшка! – встав, поклонился жене атамана Савелий.

– Приветствуем тебя, госпожа! – склонили головы вожди сир-тя.

– С приездом, хозяюшка. – Воевода тоже встал, и Митаюки неприятно резануло, что он сидел во главе стола. На месте, принадлежащем ее мужу, Матвею Серьге.

Резануло – и отпустило. Ведь все изменилось. Иван Егоров собирался вернуться домой! А раз так – то уже неважно, как сильно уважает его Матвей Серьга, и готовность ее мужа подчиняться воеводе тоже не имеет больше значения. Егоров исчезнет – Матвей останется. Более никто его старшинства не оспаривает. И что куда важнее – сам Серьга иного правителя над собой не примет. Так что пусть дружат, ценят былое, сговариваются. Все едино госпожой Ямала останется она, Митаюки-нэ.

Изменилось не только отношение черной ведьмы к почти бывшему воеводе, но и к планам покорения земель сир-тя. Если раньше она намеревалась медленно прибирать себе восточный берег, неся язычникам истинную веру, а гнев Великого Седэя обращать на запад, против глупых и воинственных иноземцев Троицкого острога, то теперь имело смысл объединить восток и запад в одну общую силу… Которую она рано или поздно подомнет под себя.

Матвей, отпустив жену, пробрался обратно на свое место – на скамье на углу стола, рядом с воеводой. Митаюки, двигаясь следом, пристроилась за его спиной, прижавшись всем телом, положив подбородок на плечо.

– …э-э-э, стало быть… Великий Седэй во все стороны посланцев разослал, – продолжил оборванный появлением чародейки рассказ Енко Малныче. – Да не просто вестников, а колдунов, членов совета. Требуют всех менквов присылать, что токмо есть в селениях, да драконов самых больших и сильных, да воинов храбрых и умелых под рукою лучших вождей. Сами понимаете, други, коли приказ от Седэя колдун привозит, да волей своей давит и за разумом следит – от сего повеления уклониться не получится. Все города и селения и людей, и зверолюдей, и зверей пришлют, армия сберется превеликая! Разве токмо самые малые деревни призыва избегут. Столь мелкие, что гонцов с указом на них не хватит и в неведении о войне они окажутся…

– Много ли драконов осталось в городах сир-тя, мудрый Енко? – поинтересовалась черная ведьма.

– На юге еще много, – неуверенно ответил колдун. – Оттуда их к Троицкому острогу почти не гнали, далеко. Зверь большой токмо здесь, на севере выбит. Окрест Дан-Хаяра… – Енко запнулся и уточнил для казаков: – Это столица наша, в которой Великий Седэй сбирается. Так там и звери, и менквы еще есть. И в других городах крупных тоже.

– Сколь крупных? – спросил Савелий.

– Иные в тысячу домов, а иные в две, – ласково произнесла Митаюки, притираясь щекой к бороде мужа. – В Дан-Хаяре все пять наберутся.

– Дом – это семья? – уточнил Ганс Штраубе.

– Истинно так! – торопливо заверил его Енко Малныче.

– Муж, жена, дети малые, – вкрадчиво уточнила девушка. – Остепенившийся мужчина уже не в возрасте, оружие брать не станет, в поход не уйдет. Воины наособицу обитают, в домах отдельных для сражений воспитываются. Таковых с трех домов только один обычно растет.

– Пять сотен с города, – тут же прикинул немец. – Городов у вас сколько?

– Больше десяти будет! – гордо ответил колдун.

– Одного менква обычно на десять домов хватает, чтобы грязь убирать да дрова к общему очагу носить… – все так же елейно продолжила чародейка.

Она уже поняла, что вся разведка слабоумного Енко Малныче ограничилась поездкой к трем-четырем ближайшим селениям, жители которых не узнают изгнанника. Колдун спросил первых встречных местных воинов, что происходит, получил ответ о гонцах из столицы – и гордо вернулся с этой вестью в острог.

– Сто с города – тысяча зверолюдей со всех! – похвастался умением складывать и умножать затянутый в змеиную кожу горе-разведчик.

– Всего получается, пять тысяч воинов и тысяча страхолюдин? – Воевода вопросительно посмотрел уже не на колдуна, а на девушку. – Или всю армию язычники выставлять не станут, оставят кого-то в городах, за порядком следить и добро охранять, в дозоры на дорогах, в порубежниках?

– Половину оставят, половину выведут, – согласилась Митаюки. – Однако же мы еще селения малые не сочли. А с ними все едино пять тысяч воинов выйдет, менквов же и вовсе две тысячи. Они ведь в дозоры и караулы непригодны. Плюс к тому две тысячи колдунов добавь. Они, знамо, сами стараются под копья не лезть, зверьми управляют. Но коли в драке окажутся, то палицей помахать тоже смогут. Крылатых драконов – сотни две. Их больше на всем Ямале не наберется, всех и попользуют. Сколько драконов приведут, сказать труднее. Десятки. Но гнать их придется издалече, то дело небыстрое. Ночь зверь спит, день пасется. Коли пастись не дать, с голодухи свалится. А коли дать, только три-четыре часа будет шагать, больше десяти верст за день не одолеет. Выходит, раньше чем через месяц Великий Седэй войны не начнет. Силу собрать не успеет. Нападут на новый острог, который Кондрат ныне рубит. Там место и для нас, и для них самое опасное. По Троицкому острогу и крепости мужа мого они уже били, да зубы обломали. Новая же твердыня куда слабее покажется.

Чародейка замолкла. Воевода пригладил бороду, вожди сир-тя многозначительно и согласно закивали.

– Я в чащу могу пробраться, далече уйти, – попытался обратить на себя внимание Енко Малныче. – Задолго войско колдовское замечу и о появлении заранее упрежу!

– Положим, их будет десять тысяч, – подвел итог Иван Егоров. – Что есть у нас? Капитан?

Митаюки-нэ уже в который раз, почти привычно, изумилась невозмутимости казаков перед невероятно превосходящим врагом. Тысячи воинов, драконы, летающие колдуны! Против полусотни иноземцев! И что они? Испугались? Хотя бы обеспокоились? Нет! Сидят себе, прикидывают на пальцах, чем их всех громить станут!

Наверное, если бы против русских выпустили разом всех богов вселенной, духов трех миров и демонов из древних сказаний – они спросили бы лишь об одном: успеют пообедать перед битвой или придется уничтожать врага на голодный желудок?

– Шестнадцать кулеврин на круг, тридцать пищалей, – ответил воеводе немец. – Пороха и свинца в достатке, однако же стрелков ныне сильно меньше, нежели стволов, осталось. Не знаю, как в Троицком остроге, а у нас токмо семь казаков под рукой имеется. Остальные наместниками в других твердынях поставлены. Так просто не выдернешь.

– Полтора десятка дать смогу, – кивнул Егоров. – Управимся?

– Попробуем, – басисто кивнул Матвей. – Тут ведь не в стволах первое дело, а в глазу, каковой ствол наводит. С двух-трех выстрелов я любого дракона свалить берусь, не впервой!

Митаюки-нэ что есть силы вцепилась в его локоть.

«Куда лезешь, дурак?! – чуть вслух не крикнула она. – Там же будет смертная мясорубка!»

– Снимем все кулеврины со стругов, оставим пару в Троицком остроге и здесь, – решил воевода. – В остальных местах пищалями обойдемся. Двенадцать пушек, Матвей! Что скажешь?

– Раз боле нет, обойдусь двенадцатью, – смиренно кивнул казак. – Стрелков мне бы хороших еще пару да заряжающих.

Чародейка застонала, заскрипев зубами.

– Придется мне, – развел руками Ганс Штраубе. – Моему глазу доверяешь, друже?

Предложение немца удивило черную ведьму даже сильнее, чем порыв мужа. Он же наемник! Убивает за золото. Этот-то чего на верную смерть лезет?