24 часа (СИ) - "Arne Lati" - Страница 3

      Вдох-выдох.

      Поступаю так не потому что страшно, а потому что так надо. Нет стремления кому-то что-то доказать, перерос я это, есть лишь тупая боль под сердцем и желание поскорее прекратить эти муки.

      - Мы будем вместе, малыш, - шепчу, невесело усмехаясь, когда сталь мягко разрезает вены и мою душу. - Из ада восстану и найду тебя, где бы ты ни был, - еще один поперечный глубокий надрез, еще одна противная вспышка острой боли. - Ты только подожди меня, - прошу, не чувствуя силы в голосе, а лишь холод, расползающийся по телу. Лампочка начинает нервно трещать, в глазах темнеет, и я сползаю ниже, не чувствуя сил в себе. - Я так тебя люблю, малыш... так люблю, - на грани слышимости, на грани понимания, пока еще чувствую остатки жизни, вытекающие из меня все еще не выплаканными слезами и кровавыми разводами, разукрашивающими воду.

      Глаза не открыть, веки словно свинцом налились, не могу пошевелить пальцами, лишь липкий холод и алые вспышки собственной крови перед глазами. Горло пересохло, сердце замедляет ритм, чувствую, как все медленнее становятся его удары. Будто сам мир замедляется вокруг меня, скапливаясь в остатках памяти одним-единственным образом озорного белобрысого мальчишки, навсегда выкравшим мои сердце и душу. В голове шум, в котором слышу, почти уверен, что слышу, чей-то голос и одну лишь фразу: "Вот идиот"...

  Часть 2

      Шум в ушах оглушает, вдохнуть не могу, грудь стянуло так, будто могильной плитой придавило. Во рту все пересохло, ни продохнуть, ни выдавить из себя ни звука. Каждая клеточка тела болит и пульсирует, и если это ад, то он именно такой, каким я его себе и представлял.

      Не могу определить, где низ, а где верх, словно само пространство растворилось, стерев привычные пониманию рамки. Сплошной вакуум и я, разлетевшийся в нем на частицы. Тьма непроглядная. Все ближе подступает сдавливающая саму душу паника.

      "Успокойся" - раздается в голове, отдаленно, почти неслышно, и я понять не могу, чей это голос, мой, чужой ли или, быть может, моей совести.

      Холодом обдает левую сторону, пальцы сводит с такой силой, что впору завыть, да вот незадача, слова вымолвить не могу.

      "Раньше надо было бояться, когда помирать собрался" - никак не заткнется этот некто.

      Первый вздох вырывается из горла с хрипом, срываюсь на кашель, теряя остатки сил. Просто плохо.

      "Слушай сюда, придурок." - звучит достаточно обидно, тем более, когда удается разобрать в чужом голосе мальчишечьи нотки. - "У тебя есть двадцать четыре часа."

      - На что? - не узнаю собственного голоса, тру одеревеневшими пальцами глаза, пытаясь вернуть зрение, понять, где я, почему жив еще, хотя живым себя и не чувствую вовсе.

      "Скоро узнаешь. Запомни мои слова..." - голос все громче, почти оглушает, вибрацией отдается в висках, а меня дергает, когда начинаю слышать робкие удары собственного сердца, каждый из которых отдается болью во всем теле. И вырвать хочется из своей головы этот надоедливый шум, и страшно делается от одного представления, что я все же сошел с ума и сейчас, открыв глаза, окажусь прикованным к больничной койке, один...

      "Нельзя было играть с судьбой, это никому не сходит с рук. Игра со временем - это заведомо проигрышная партия, поэтому решать тебе, помереть в том времени или в этом. Ты в любом случае умрешь, тут я бессилен, но возможно тебе удастся..." - голос пропадает отдаляясь, а я поймать его хочу, ухватиться за несказанные слова, которые почему-то кажутся нестерпимо важными.

      Резко открываю глаза, свет фар и пожарных мигалок ослепляет, щурюсь, почти застонав от пронзительной боли. И рад бы отвернуться, закрыть глаза, уйти, хотя и сам не полностью понимаю, где я, и я ли это вообще или кто-то другой, все как в тумане. Да только с места сдвинуться не могу, как примороженный стою на грязном асфальте среди толпы прохожих, глядя невидящим взглядом вверх, где на крыше старенькой пятиэтажки еще советских времен тот самый мужик, изувечивший мое счастье, стоит на самом краю, готовый кинуться в пропасть, и... Мишка... в форме МЧСника, выставивший ладони вперед и делающий осторожные шажки к пропасти, с совершенно бесстрашным и даже спокойным выражением лица... живой, настоящий, пытающийся спасти эту мразь, из-за которой сам...

      Тело действует на автомате и уже с трудом могу контролировать реальность, понимать, что происходит, кто эти люди, пытающиеся перекрыть мне дорогу к пожарному входу, почему сами не хотят помочь, почему я так их всех ненавижу, каждой клеточкой своей души? Может быть поэтому, не чувствуя силы, но точно зная, что она есть, раскидываю их как котят в разные стороны, вычищая себе дорогу, залетаю на лестничную клетку и, не раздумывая, несусь вверх.

      Сердце колотится где-то в горле, не давая ни вздохнуть ни выдохнуть, грохот от шагов разносится гулом по всему пролету, адреналин кипит в венах, давая убийственный заряд энергии и... злобы.

      "Обратного пути уже не будет."

      Пролет, еще один, ноги огнем горят, мышцы тянет, дыхалка ни к черту. Раню палец о старые перила, не чувствую боли, лишь сожаление, что не могу двигаться еще быстрее.

      "Ты обрекаешь вас обоих..."

      Вижу дверь, чувствую, как трясет всего, как тянет назад, словно предостерегая от ошибки, а я ничего, слышите, ничего не чувствую, кроме желания оказаться там, на этой самой крыше, на которой бывал не раз, на которой упивался вусмерть и сам едва не сигал в пропасть, на которой оборвалась жизнь самого близкого человека...

      "Двадцать четыре часа. Потом ты умрешь."

      Меня не пугают его слова, не пугает ничто, когда, вылетев на крышу, кидаюсь к проржавевшему от времени ограждению, хватаю уже заваливающегося взад себя Мишку за руку, тут же чувствуя на своей его хватку и немалый вес чужого тела, тянущий меня вслед за собой, и, зацепившись за прутья, почти впившись в них пальцами и чувствуя, как от напряжения рвется кожа на ладони, сам чуть не падаю вместе с ним.

      Все происходит за доли секунды, какие-то мгновения, где не успеваешь услышать чужой истошный крик снизу, гром, раздавшийся средь бела дня на ясном небе, карканье воронья и завывания взявшегося невесть откуда ветра. Лишь перепуганные серо-зеленые глаза, за которые сдохнуть хочется, и стойкая уверенность, что вытащишь его любой ценой. Пускай и сон все это, реальный кошмар наяву, пускай и не верю, что такое возможно, пускай и крыша окончательно слетела к ебанной матери, потому что происходящее напоминает спектакль сумасшедшего цирка, но я вытащу его. Сам сдохну, а его вытяну.

      Спину сводит болью, держать немалый вес тяжело и почти невозможно, рука пропиталась кровью и вот-вот начнет скользить.