Турецкий ятаган - Шхиян Сергей - Страница 30
- Предыдущая
- 30/67
- Следующая
Лосиха между тем продолжала чего-то ждать, неподвижно стояла на месте и только нервно поворачивала голову, явно к чему-то прислушиваясь. Я хотел уже встать и прогнать ее, чтобы она ни распугивала мне дичь, но не успел. Лесная корова взбрыкнула задними ногами и кинулась в сторону тропы, с шумом продираясь сквозь густой кустарник. Теленок побежал вслед за матерью. Я остался на прежнем месте, не понимая, что ее так напугало.
Увы, эта загадка оказалась очень простой и тут же разрешилась — на бедную лесную корову напал медведь! Все происходило так быстро, что не оставляло времени на какое-то вмешательство. Я даже не уследил, когда он появился. Медведь как привидение возник из-за деревьев и на большой скорости бросился на лосиху, видимо, намереваясь сбить ее с ног. Она отскочила с его пути, но не побежала, осталась стоять на месте, угрожающе опустив голову. Инстинкт материнства оказался сильнее инстинкта самосохранения. Топтыгин проскочил мимо, но тут же необыкновенно ловко для такой туши развернулся на месте. Он был такой крупный и мощный, что кровавая драма кончилась меньше чем за минуту.
Корова в отчаянной смелости бросилась на него, пытаясь ударить передними копытами. Медведь легко отскочил в сторону, и лишь только она опустилась на четыре ноги, подскочил к ней сбоку и опустил свою могучую лапу на ее загривок. Лесная корова рванулась в сторону, закричала от боли, взвилась, опять в отчаянной смелости выбросила вперед копыта, но новый, теперь уже боковой удар, повалил ее на снег. Лосиха отчаянно замычала, но это был уже крик боли и отчаянья. Теленок, трясясь всем своим маленьким телом, медленно подошел к матери, ткнулся носом ей в живот, но тут же пал под небрежным ударом лапы хозяина леса.
Честно говоря, в этот момент я по-настоящему испугался необузданного огромного зверя, и лежал как мышка-норушка, вжимаясь в снег, а тело сковала предательская слабость. От медведя исходила такая дикая первобытная мощь, что я показался себе маленьким и совершенно беззащитным. Все это происходило совсем близко от меня, и мелькнула мысль, что если разгоряченный кровью зверь заметит свидетеля своей охоты, я вряд ли успею даже встать на ноги. Ни о каком бегстве не могло быть и речи. Четвероногий гигант без труда догонит меня, даже если я разовью спринтерскую скорость.
Лук у меня был хороший, достаточно тугой, стрела с двадцать шагов пробивала дюймовую доску, но все-таки это было не то оружие, с которым можно было напрямую идти на медведя. К тому же из лука еще нужно было успеть выстрелить. Мечтая стать невидимкой, я все сильнее вжимался в снег и старался слиться с местностью. Медведь между тем продолжал полосовать своими страшными когтями уже мертвую жертву, все больше распаляясь от дымящейся на снегу крови.
Наконец ему надоело терзать неподвижную тушу, и он почти по-человечески сел перед ней на задние лапы. Морда у хищника была в крови, и выглядел он совсем не забавным увальнем, каким мы обычно видим медведей в цирке или за железной клеткой зоопарка. Зверь был, как говорится, реальный, и чтобы пойти на такого в открытом поединке даже с рогатиной, нужно иметь отчаянную, бесшабашную храбрость или полностью отмороженную голову. Первым качеством я, увы, не обладаю, вторым, надеюсь, тоже, потому и продолжал лежать в своей норке, стараясь дышать редко и тихо.
Медведь между тем что-то решал своими лесными мозгами. В задумчивости он отер лапой морду и начал слизывать с нее кровь. Пока топтыгин был занят, у меня образовались несколько минут для передышки. Вариантов для спасения было немного: продолжать прятаться в надежде, что он меня не заметит, или попробовать его напугать. Я вспомнил, как в каком-то документальном фильме о белых медведях полярники отгоняли их поднятой вверх палкой. Звери воспринимали человека и палку как единое целое и пугались огромного роста невиданного противника. Однако начать именно сейчас проверять правильность полярных экспериментов мне совсем не хотелось. Осталось лежать на прежнем месте и надеяться, что если он меня все-таки заметит, в крайнем случае, я смогу припугнуть его своим мифическим физическим превосходством. Эта мысль немного укрепила мой смущенный инстинктом самосохранения дух.
Пока же медведю было не до случайных свидетелей охоты. Похоже, он не знал, что ему делать сразу с двумя вкусными трофеями Теленок был много легче коровы, но, как известно, большой кусок и рот радует больше, чем маленький. Наконец он выбрал правильное для меня решение: вцепился в лосиху зубами и упираясь лапами в рыхлый снег потащил тушу в кустарник, по медвежьей привычке припрятать добычу до лучших времен. Убитый теленок на мое счастье остался на месте.
Когда треск валежника почти затих, я быстро вылез из своей засады, отряхнулся от снега, и, схватив то, что без присмотра оставил хищник, бегом понесся в свою избушку. Как ни жалко было погибшего малыша, но голод не тетка и ничего другого, как употребить его в пишу, не оставалось.
До своей избушки я добрался без приключений, но оказалось, что самое интересное в моей жизни только начинается. Борьба за выживание в первобытных условиях, в которых я теперь находился, занимало так много времени, что ни на что другое, кроме тяжкого труда, его просто не хватало. Если составить реестр работ, проведенных за оставшееся до темноты время, то любая домохозяйка, просмотрев их перечень, если не зарыдает, то, по крайней мере, сотрет со своего доброго сочувственного лица крупную соленую слезу.
Короче говоря, мне пришлось крутиться как юле, чтобы успеть хоть как-то решить насущные бытовые проблемы. Тем не менее, до ночи я так толком ничего сделать не успел. Потому, когда стемнело, не зажигая лучины, я без сил опустился на полати, и повода гордиться достигнутыми в подготовке к «выходу в свет» успехами у меня не было. Пока я возился с теленком изба вновь выстыла, питьевая вода из растопленного снега кончилась, и нужно было вновь идти добывать дрова, потом разжигать очаг и топить снег.
Не знаю, возможно, у меня просто не хватало опыта или умения, но костер, который я разводил в каменном очаге, прежде чем разгореться каждый раз так отчаянно дымил, что усидеть в помещении было совершенно невозможно. Этот раз тоже не был исключением, поэтому с трудом дождавшись, когда дрова начали разгораться, я выскочил наружу глотнуть свежего воздуха.
Ночь только началась, но звезды уже щедро усыпали высокое черное небо. Луна была на исходе и своим усеченным светом не мешала любоваться бесконечной, праздничной вселенной. Мороз к вечеру спал, было по субъективным ощущениям всего градусов пять-шесть ниже нуля, так что возвращаться в дымную избу я не спешил. Это были, пожалуй, первые приятные минуты после проникновения в эпоху. Тишина в лесу была космическая, красота вокруг невообразимая, так что можно было, наконец, доставить себе удовольствие: распрямить усталую спину и полюбоваться небесами. Что я и делал — неподвижно стоял, запрокинув голову к небу.
Однако на этот раз прекрасное почему-то не долго возвышало душу, напротив, на меня начала наваливаться тоска одиночества. Я почувствовал себя таким маленьким и затерянным, что, невольно пытаясь облегчить сердце, нарушая тишину мироздания, от всей души огласил округу обычными русскими словами.
— Господи, зачем мне нужна эта дурацкая изба, медведи, лоси, ночной лес и нескончаемая война! — говорил я. — Неужели нет другого способа прожить свою единственную, уникальную жизнь, не влезая во всякие глупые авантюры. Черта мне в этих холодных звездах, неведомых предках и давно забытых политических разборках. Россия и так состоялась, причем не в самом лучшем для своих жителей варианте, и кому нужно мое ничтожное вмешательство в становление истории целого народа,
Не знаю, до чего довело бы меня доморощенное философствование, скорее всего, я бы просто замерз и отправился спать, но вдруг металлическое позвякивание вкралось в неживую зимнюю тишину, и я разом пришел в себя. Звук был искусственный и напоминал бренчание ложки в металлической посуде. Я прислушался. Теперь стало слышно, что невдалеке кто-то идет, хрустя снегом, и тихо разговаривает.
- Предыдущая
- 30/67
- Следующая
