S.n.u.f.f. - Пелевин Виктор Олегович - Страница 16
- Предыдущая
- 16/90
- Следующая
Грым опять отрицательно помотал головой. Он сначала не понял, кто такие «пусора», а потом вспомнил, что так ганджуберсерки называют правозащитников. Две ветви власти друг друга не любили – у правозащитников тоже была целая куча обидных названий для ганджуберсерков, из которых самым нежным было слово «говнокуры».
– Тогда слушай. Скоро опять война. Причем она тяжелая будет, формы шьют чуть не двадцать видов. Надо поднять боевой дух. Поэтому хотим призвать тебя в ряды. И дать об этом широкую информацию, чтобы народ видел – не все у нас еще продались. Чтоб тебя по маниту показали, возьмем к уркагану вестовым. Будешь приказы развозить. Свой мопед «Уркаина». Из вестовых почти все возвращаются, кто клювом не щелкал. Потом у тебя такая карьера начнется, что ты и в офшаре выше всей этой желто-зеленой ботвы поднимешься, включая мою родную дочь. Не веришь?
Грым пожал плечами.
– Смотри. Если пойдешь в нетерпилы… Ну, пусть тебя даже наверх пустят. Что ты там делать будешь? Губами хуй ловить? У тебя же ни маниту за душой, кому ты там нужен? Так и будешь на подхвате. А по нашей линии двинешь, не поверишь сколько заработать можно, если вписался правильно. И все туда, – он кивнул вверх, – на счета идет. А у них закон – украл сто миллионов маниту, сразу почетный гражданин Лондона и оркский инвестор. Так все серьезные вертухаи делают. Прикинь, что лучше – пусоров по жопе бить, пока они тебе шею не свернули, или войти в серьезное дело? Тихо, без вони?
– Войти в серьезное дело, – удалось повторить Грыму.
– Вот и я так думаю… – Прокуратор затянулся еще раз. – В жизни, Грым, два пути. Можно к Маниту стремиться в своем воображении. Или так к нему полететь, как дядя Хорь. В спутнике. А можно к нему подняться еще при жизни – прямо в Лондон. И не сосать за еду, а реально над рекой стоять, с яйцами…
Прокуратор закашлялся и помахал перед собой ладонью, чтобы разогнать дым.
– Я недавно одного вертухая наверх провожал, – продолжал он, – имени называть не буду. Не то что я его лично знаю, просто охранять назначили. Серьезный мужик, моторенваген весь черный, не поймешь, где окно, где дверь. Впереди – прокуратор на мотоцикле. Я то есть. Приезжаем в назначенное место. Вроде, – ничего особенного, кривая пальма на краю дороги и рисовое поле. Вертухай этот даже без вещей, просто с сумочкой. Одет – ничего особенного, плащ кавалерийский, как наверху носят. Ты или я так можем одеться. Только на груди цепь с золотым баллончиком. Причем не с палец, нет – тонкая такая, и баллончик совсем крохотный – просто факт обозначить, что по газовой части. Ждем. Вроде назначенное время без минуты, а никого нет. Я нервничать стал, а он спокойно так стоит, улыбается – видно, не в первый раз. А как только время подошло, прямо перед нами в пустоте открывается такая треугольная дверца – и опускается к земле, получаются как бы ступени. И видно, что внутри там махонькая комнатка с креслами. А снаружи если посмотреть, вообще ничего нет. То есть личный порноактерный трейлер, представляешь? У нашего оркского вертухая. Он туда залазит, дает мне отмашку, что все ништяк, дверь закрывается – и все.
– Я тоже такое видел, – сказал Грым.
Оказалось, что он уже может говорить.
– Ну видел, и хорошо, – отозвался прокуратор. – Значит, знаешь, как все в мире устроено. Вот так умные люди в Лондон ездят. Но не все так могут. Начинать надо с маленького. Хочешь быть глобальным урком? Научим. Но сперва надо в казарме посидеть с простым народом. А перед войной перекинем в штаб к Дюрексу. Не бойся, пердолить он тебя не будет, пидарасов ему по другой линии подбирают. Ты только для пропаганды нужен. Все понял?
– Мне восемнадцати нет, – сказал Грым.
– Оформим волчонком. Не ссы, вопросы решать мы умеем. На тебе повестку, лично вручаю.
Прокуратор поднялся с места, оставив в руках у Грыма листок коричневой бумаги.
– Ты, похоже, парень умный, – сказал он. – Думаю, все до тебя уже дошло. А нет, дойдет, когда с утра перечитаешь. Там адрес и срок прибытия. Желаю боевой удачи. А я поехал в район…
В окне снова появилось солнце. Прокуратор встал и пошел к выходу. Его голова оказалась в солнечном луче, и Грыму почудилось, что копна несвежих дредов вдруг превратилась на миг в легкие белые кудри бизантийского дискурсмонгера.
Когда прокуратор вышел, Грым повалился прямо на пол. Почему-то хотелось полежать на жестком.
Прокураторское курево постепенно отпускало. Жуткая составляющая, которая делала мир невыносимым и страшным, прошла быстро, а свинцовое отупение держалось до самого возвращения родни с Болота Памяти.
Родня вернулась довольная и растроганная. Многие плакали. Оказывается, когда похоронная процессия проезжала деревню перед кладбищем, ей встретился бизантийский скупщик детей. Это было верной приметой, что в следующей жизни спутник поднимет умершего на офшар.
– В черном плаще, с железным чемоданчиком, – умильно рассказывала тетка. – На лице маска марлевая – мол, не могу вашу вонь нюхать. Деревенские перед ним уже дитев своих на столах разложили. И каждый своего писюна норовит на анализ без очереди, чуть не дерутся даже. Он ведь одного купит, ну двух – и прощевайте на год… Ой, Грым… А чего ты на полу дрыхнешь? Волю со стола допил?
Потом она посерьезнела, подняла Грыма на ноги и повела на второй этаж, чтобы не мешали галдящие родственники, усаживающиеся вокруг стола.
– Слушай, деточка, какое дело, – заговорила она. – Тебе скоро на войну, прокуратор сказал. Мне сейчас объяснили, что закон новый вышел. Называется «О Защите Защитника». В стране сейчас порядок наводят – в общем, кого с документами власти мурыжат, если обагрить боевой кровью, то велено решать вопрос незамедлительно, и взятку требовать не посмеют. Грымуль, я хочу, чтоб ты целенький вернулся – но если тебя, не дай Маниту, поцарапает – я тебе дам с собой папочку? Там несколько бумаг на сибирском, наша на амбар, и от деревенских. Им там воду никак не проложат – какой год в ведрах с реки носят, недавно кобры двух девчонок убили. Лады?
Чтобы понять, как суры могут вступать с нами в полноценное общение, не имея личности, сознания и души (как бы мы ни называли то, что делает нас людьми), надо быть ученым сомелье. Я к таким не отношусь, и мой пересказ их объяснений может оказаться не вполне точным. Но я не собираюсь уделять теории много места.
Говоря коротко, суры нас обманывают.
Но точно так же мы обманываем друг друга сами.
Что происходит, когда мы с кем-то говорим? Мы оцениваем услышанные слова, выбираем подходящий ответ и произносим его вслух. Если мы хотим обидеть собеседника, мы делаем наши слова острыми и ядовитыми, если мы хотим ему польстить, мы подсыпаем сахару, и так далее. Это просто обработка входной информации на основе культурных кодов, биологических императивов и личных интенций.
С культурными кодами обстоит проще всего – нет никаких проблем залить в суру самую подробную экранную энциклопедию и все ее кросс-линки, десять раз перемноженные сами на себя. Темы для разговора, фразы и фразочки, обстоятельства, когда их следует произносить, интонации и прочее – это не такая уж и великая наука. К тому же настоящая женщина открывает рот лишь для отвода глаз. Мне в этом смысле понравился отрывок из глянцевого мануала к Кае:
«Женщина репродуктивного возраста, поддерживая светскую болтовню на рауте, обычно контролирует процесс общения не по параметру смысла, а по совсем другим индикациям, и, проведя оценку огромного массива входных данных, решает вопрос о биологическом контакте вне всякой связи с ходом и содержанием разговора, что сразу же чувствует собеседник…»
Вот именно. Отсюда и все эти легенды об иррациональности женского сердца – какая, прости Маниту, чушь. Нет ничего рациональнее женского сердца, просто это рациональность высшего порядка – ибо женщина здесь выступает не как дурочка с вечеринки, а как безличный аспект природы и вечности. Этот социально-биологический механизм тоже поддается программной симуляции без особых проблем, так как опирается на вполне просчитываемые параметры – что, я думаю, понятно и так.
- Предыдущая
- 16/90
- Следующая
