Боги не дремлют - Шхиян Сергей - Страница 18
- Предыдущая
- 18/67
- Следующая
Пришлось рассказать ей все подробности моего случайного знакомства с принцем Евгением.
– Если бы я тогда была с тобой, мы бы все устроили, а может быть, и самого Наполеона взяли в плен, – самоуверенно сказала она.
Однако о таком подвиге можно было только мечтать. Пока же мы вымокли, озябли и проголодались. Нужно было как-то устраиваться на ночь. Рассчитывать на русское гостеприимство не приходилось. Вдоль дороги все деревни были брошены жителями, а избы заполнены ранеными и больными солдатами. Сидеть всю ночь под дождем возле костра тоже не хотелось, и я предложил Матильде съехать на проселочную дорогу и поискать пристанище в стороне от движения войска.
– Ты не знаешь, какое впереди будет селение, – спросила она.
– Вороново, там имение московского главнокомандующего графа Ростопчина, – ответил я.
– Федора Васильевича! – обрадовалась Матильда. – Я его хорошо знаю, он за мной ухаживал! Как чудесно, нам непременно нужно к нему заехать!
– К кому? К Ростопчину? Что ему делать в имении, там же французы!
– Да? Я совсем о них забыла! Но может быть он все-таки там?
Честно говоря, я бы и сам с удовольствием познакомился с этим неординарным человеком. Стоит только напомнить, как он охарактеризовал Декабрьское восстание 1825 года: «В эпоху Французской революции сапожники и тряпичники хотели сделаться графами и князьями; у нас графы и князья хотели сделаться тряпичниками и сапожниками». Мне кажется, известный анекдот времен перестройки о лозунгах Октябрьской революции, вышел из этого высказывания. Узнав о том, что хочет восставший народ, внучка декабриста, восклицает: «Мой дед хотел, чтобы все стали богатыми, а эти люди хотят, чтобы все были бедными».
Кое-что, зная о разнообразных способностях Ростопчина, я бы не стал закладывать душу, утверждая, что его нет поблизости. Однако то, что московского генерал-губернатора нет в Вороново, подмосковном Версале, можно было утверждать смело.
– Там сейчас, скорее всего, штаб Бонапарта, – сказал я.
– Вот и прекрасно, давай поедем туда! Я хочу его увидеть!
– Наполеон тоже за тобой ухаживал? – ревниво поинтересовался я.
– Вот еще, я его даже в глаза не видела! Ну давай съездим, скажем, что мы с пакетом от какого-нибудь маршала!
– Ничего не получится, ты еще можешь выдавать себя за корнета Жана Демьена, а вот как я с моим французским языком никак не могу быть вахмистром Шарлем-Франсуа Шеве. И не думай! – воскликнул я, догадавшись, что у нее на уме. – Твоим глухонемым братом я тоже быть не хочу! И забудь о Бонапарте! Он нам не по зубам!
– Жаль, – кротко сказала Матильда, – вот если бы ты согласился меня послушать…
Но именно этого я делать не хотел, пришпорил лошадь, и так и не дослушал, вероятно, очень заманчивое предложение.
Дорогу, по которой мы ехали, я знал довольно хорошо, правда, в том виде, который она приобрела в конце двадцатого века. Сейчас, да еще ночью, понять, где мы находимся, было практически невозможно.
– Свернем? – спросил я Матильду, увидев какой-то проселок, уходящий в поле. – Любая дорога куда-нибудь ведет…
Она не отвечая, повернула, я поехал следом, и мы сразу же оказались в полной темноте. Даже разглядеть с высоты лошади, что у нас под ногами, я не смог. Ни луны, ни звезд за плотными низкими облаками видно не было, и мы как будто поплыли в плотной, угольной черноте ночи.
– Ты, что-нибудь видишь? – спросил я Матильду, удивляясь, что она долго молчит.
Она не ответила, и только когда я снова окликнул, слишком бодро сказала, что не видит ни зги.
– Ты бы лучше не спала в седле, а то еще свалишься, – посоветовал я. – Если не можешь удержаться, лучше разговаривай.
Под копытами лошадей смачно, чавкала размокшая земля. Порывистый ветер временами бросал в лицо колючие капли дождя со снегом. Мы ехали неведомо куда, лишь изредка перебрасываясь «контрольными» фразами.
– Чувствуешь, откуда-то пахнет дымом? – спросила женщина, когда я опять начал подозревать, что она задремала в седле.
Я втянул в себя прелый осенний воздух.
– Воздух как воздух, тебе просто кажется.
– Дым печной, – определила она.
Чем печной дым отличается от дыма, скажем, костра, я не знал и поверил ей на слово. Где-то слышал, что у женщин обоняние на порядок лучше, чем у мужчин.
– Смотри в оба, – предупредила она, – мы к чему-то подъезжаем.
Я опять принюхался, и мне показалось, что действительно воздух немного пахнет дымом.
– Видишь околицу? – опять спросила Матильда.
– Ничего не вижу, – сердито ответил я.
– Да вот же она!
Мне сделалось обидно, что и обоняние, и зрение у нее лучше, чем у меня. Матильда на мой тон внимания не обратила и поставила в известность:
– Слева от нас изба. Будем проситься на ночлег?
Я остановил лошадь, спрыгнул на землю, пошел туда, куда она указала, и скоро действительно, натолкнулся на бревенчатую стену. Теперь ориентироваться стало легче, я пошел вдоль нее, пока не нащупал дверь. На стук скоро откликнулся старческий голос, спросил, как водится:
– Кого Бог несет?
– Хозяин, пусти двух путников переночевать, – попросил я.
– А кто такие будете?
– Военные, сбились с пути.
Старик затих, видимо о чем-то думал, потом неуверенно, сказал:
– Я бы пустил, да места у нас мало.
Я намек понял и сказал, что мы заплатим. Обещание его заинтересовало, но сразу он не согласился и уточнил:
– А чем платить будете?
У меня ничего кроме французских денег не было, и я замешкался с ответом, вместо меня в торг вступила Матильда:
– Ассигнациями.
– Не, нам фальшивых бумажек не нужно, – разочаровано сказал старик.
– У меня не фальшивые, а настоящие, – рассердилась она.
– Кто же их теперь разберет, дайте рупь серебром и ночуйте на здоровье.
– Хочешь, серебряные пять франков, – предложил я, – это больше рубля.
Старик так долго думал, что я решил, что он так никогда и не ответит, но он подал-таки голос:
– Не врешь, что серебро?
– Нет, не вру.
– Ну, что с вами будешь делать, – словно оказывая одолжение, сказал он, – заходите, ночуйте.
Дверь, наконец, отворилось. Из избы пахнуло живым домашним теплом.
– У нас лошади, – сказал я, невидимому хозяину, – можешь их устроить в сарае?
– Это можно, – согласился он. – Проходите, гостями будете. А насчет лошадей не сомневайтесь, я за ними присмотрю.
Мы с Матильдой вошли в избу. Здесь было еще темнее, чем на улице. Я сразу же стукнулся ногой о какую-то кадку.
– Дед, ты бы хоть лучину зажег, ничего не видно, – попросил я.
– И это в наших силах, – сказал он. – Постойте, сейчас будет свет.
Мы плечо к плечу стояли на месте, ожидая пока он откроет печь, нагребет угольев и зажжет лучину. Однако все оказалось цивилизованнее, старик запалил сальную свечу. Только что вспыхнул ее фитилек и слегка осветил комнату, как какой-то человек, которого я даже не успел рассмотреть, словно выдохнул с воздухом:
– Братцы, хранцузы!
– Вяжи иродов! – подхватил другой голос, и в меня сразу вцепилось несколько рук.
Свеча мигнула и погасла, после чего кто-то из темноты влепил мне затрещину. Скорее от неожиданности, чем намеренно, я ударил кулаком в темноту и попал во что-то мягкое, которое тотчас, отчаянно, закричало тем же голосом:
– Братцы, он дерется!
Мне ничего не оставалось, как вырваться из рук и отпрыгнуть в сторону. Как обычно бывает в таких ситуациях, сразу же кто-то кому-то врезал и тотчас, получил в ответ. После чего началась общая слепая драка. Я тихо отступал в сторону, но на меня наткнулись, и опять пришлось бить «на звук». После этого мне удалось прижаться к стене.
Может быть, я бы и перестоял самую кутерьму, но тут закричала Матильда и пришлось броситься ей на выручку. Тотчас кто-то зацепил меня кулаком. Удар невидимому противнику удался, в ответ я тоже кого-то ударил и, не сдержав эмоции, громко сказал несколько популярных русских слов, после которых вдруг наступила тишина. Все участники драки, застыли на своих местах, громко отдуваясь. Никто ничего не говорил и слышно было лишь тяжелое дыхание. Потом кто-то сообщил будничным голосом:
- Предыдущая
- 18/67
- Следующая
