Командовать парадом буду я! - Барщевский Михаил Юрьевич - Страница 19
- Предыдущая
- 19/165
- Следующая
А дело было так. В десятом классе, последнем, выпускном, у них появилась новая учительница химии. Молодая выпускница пединститута, секретарь комитета комсомола курса. Ее сразу избрали в партком школы и поставили на культмассовую работу. Светлана Ивановна женщиной была исполнительной, поручено – делай, да еще и с комсомольским задором. Пообещала она директору, что будет у школы грамота райкома партии по ее направлению. Директор, жена какого-то аппаратчика из ЦК КПСС, довольно кивнула и поддержала: «Давай! Это для нас важно!» Конечно, важно, школа-то была, как ее в народе окрестили, «образцово-показушная»! Бросилась она по родителям в поисках творческих работников. Но вот беда, не было творческих, все больше советские да партийные работники! Школа-то суперпрестижная… Нет, конечно, несколько представителей рабочего класса укрепляли собой родительскую среду, но попали их дети в эту школу по территориальному принципу. Жили они в коммуналках на территории микрорайона, за которым была закреплена школа.
Обнаружив, что мама Вадима по образованию актриса, Светлана Ивановна обратилась к ней. Надо было организовать патриотическую постановку к 9 Мая. Но Илона отказалась категорически. Всего, что как-то связано было с властью, она боялась до одури. А здесь, в школе, не дай бог, кому не понравится, у Вадика неприятности будут. Класс-то выпускной! Передавая материнский отказ Светлане Ивановне, Вадим заявил: «А я и сам могу поставить!» Наверное, от безысходности (правда, посоветовавшись предварительно с учителями по истории и литературе, которые Вадимом были более чем довольны) Светлана Ивановна через несколько дней остановила его на перемене и сказала: «Давай! Это для нас важно!» Она вообще всегда хорошо запоминала словесные обороты начальства и сразу включала их в свой лексикон.
Вадим прикинул, какова цена славы школы в случае его успеха, и решил идти ва-банк. Заявил учительнице: «Постановку сделаю. Но! От уроков химии до конца полугодия – освобождаете! (А разговор-то был в середине января.) При этом и за обе четверти, и в году получаю по четверке». Светлана Ивановна от такой наглости потеряла дар речи. Выдавила из себя вопрос: «Зачем?» Вадим легко объяснил: «Думать надо много, сценарий разрабатывать, подбирать литературный материл, музыку, работать с исполнителями. Еще – оформление зала». Вспомнив, что говорит не только с учительницей, но и с комсомольским вожаком, членом парткома школы, добавил: «Надо материалы последнего съезда КПСС еще раз проштудировать. Сами понимаете, здесь ошибиться нельзя! Дело-то политическое!» Светлана Ивановна растерялась окончательно, ей уже мерещился выговор по партийной линии за срыв особо важного поручения. Сказала: «Хорошо!» Но Вадим и не думал на этом останавливаться: «Кроме того, иногда, не всегда, но иногда, я буду снимать с уроков химии особо нужных мне актеров!» (Вадим уже предвкушал, как в обмен на жвачку и только недавно появившиеся шариковые ручки, которыми в изобилии обладали дети родителей, ездивших в загранкомандировки, он будет выдавать индульгенции на пропуск уроков химии…) «Хорошо!» – уже обреченно согласилась Светлана Ивановна. «Но это не все. Если мы выиграем районный смотр – вы обеспечите мне четверку по химии в аттестате». Увидев по реакции учительницы, что перебрал, Вадим решил слегка подлизаться: «Вы же понимаете, тройка мне сильно испортит средний балл, и с поступлением в институт будут сложности». В это время уже несколько лет в стране шел эксперимент: к сумме баллов, полученных на вступительных экзаменах в институт, добавлялся среднеарифметический балл школьного аттестата. Поэтому тройки по физкультуре и труду могли поставить крест на судьбе одаренного математика или, например, историка… Перспектива победить на районном смотре, а значит и получить грамоту от райкома, а то и горкома КПСС, лишила Светлану Ивановну остатков воли и разума, и она продублировала директора еще раз: «Давай! Это для нас важно!»
Вот тут и подошла очередь Вадима растеряться и испугаться! Отступать было поздно, а что делать – непонятно. Короче говоря, Илоне все-таки пришлось заниматься постановкой. Опосредованно, через Вадима. Однако какие бы тайны ни окутывали рождение школьной постановки, но когда на сцене появлялись перемотанные окровавленными бинтами солдаты, а из-за кулис с пластинки через усилители на зрителей обрушивалось «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…», зал, наполовину состоявший из учителей и родителей, переживших войну по полной программе, плакал по-настоящему. Постановка заняла первое место не только на районном, но и на городском конкурсе. Светлана Ивановна свои обязательства выполнила. На экзамене, не успел Вадим взять билет и сесть за парту, она подошла и в течение пятнадцати минут, не обращая внимания на удивленные взгляды представителя РОНО, тихо и четко диктовала Вадиму правильные ответы. Но когда роношная дама предложила поставить блестяще сдавшему экзамен Осипову пятерку, Светлана Ивановна, все-таки честная комсомолка, возразила, что этого делать не следует, так как она немного помогла Вадиму разобраться с первым вопросом билета. Роношница, которая заподозрила наличие вполне определенного рода договоренностей между родителями этого мальчика и школьной учительницей, сразу успокоилась и настаивать на пятерке не стала. Так Вадим и Светлана Ивановна исполнили договор.
Но кошмар продолжал мучить Вадима еще многие годы…
В заочную аспирантуру Института государства и права Академии Наук СССР Осипов пошел не по доброй воле. Завкафедрой гражданского права, тщательно скрывавший свою принадлежность к еврейской национальности, полукровок в аспирантуру категорически не брал. Боялся, наверное, обвинения в протекции «своим». Вот он с горя и подал документы в ИГПАН. Самую крутую аспирантуру, куда и профессора МГУ своих детей пристроить не всегда могли. Поскольку шансов поступить не было никаких, на экзаменах Вадим не волновался, отвечал легко. Что знал. А знал немало и совсем неплохо. Ведь не химия же…
Но приняли его все-таки сдуру. Хорошо отлаженная кадрово-блатная политика советской власти давала иногда малообъяснимые сбои.
Первые два экзамена – английский язык и история КПСС, служили тем ситом, через которое просеивались только нужные институту абитуриенты. Экзаменаторов приглашали со стороны (в Институте государства и права непрофильными дисциплинами не занимались). В ведомости перед нужными, правильными, фамилиями ставилась особая отметинка, чтобы случайно не срезать блатного дитятю. Фамилия Осипов знаком качества отмечена не была. Но отвечал он на обоих экзаменах так спокойно и уверенно, что у экзаменаторов не возникло и доли сомнения, что этот парень не сомневается в результате. И они были правы, только результат Вадиму виделся обратный тому, который просматривался экзаменаторами. Пришлые решили, что кто-то просто забыл пометить фамилию Осипова, и в обоих случаях поставили пятерки. Да и потом, если что и не так, посчитали они, на экзамене по специальности – гражданскому праву, уже сами сотрудники академического института расставят все по местам. Никто не сомневался: место в аспирантуре достанется тому, кому нужно.
Институтские же сотрудники, когда настал их черед формировать кадровый состав молодой советской науки, были в немалой степени удивлены, что какой-то выпускник заочного института дошел до них с двумя оценками «отлично». Отвечал парень и по основному предмету очень неплохо и объективно стоил пятерки. Председатель приемной комиссии пошел к замдиректора Института – уточнить, нет ли здесь ошибки. Тот сверился со своими записями – не значится. На всякий случай позвонил домой приболевшему директору; академику Самойлову. Нет, по поводу Осипова никаких просьб к нему не поступало. Замдиректора облегченно вздохнул: «Я думаю, мы сможем без него обойтись».
Председатель вернулся к комиссии и предложил поставить Вадиму «три». Но тут вступил Майков. Николай Николаевич Майков прошел всю войну. Характер у него был взрывной смолоду, а потому естественным результатом одного его диалога с офицером стали четыре месяца штрафбата. После войны за не ту фразу, сказанную не в том месте, Майков получил 10 лет сталинских лагерей. Неуемного старика давно бы из Института поперли, кабы не одно «но». Воевал он вместе с Лукиным – нынешним секретарем ЦК КПСС, кандидатом в члены Политбюро. Тронуть Майкова было себе дороже. Терпели.
- Предыдущая
- 19/165
- Следующая
