Судьбы наших детей (сборник) - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 12

С субботы на воскресенье он уходил в плавание с Томми. У старого парусника был неплохой ход и швы в днище почти не пропускали воду. Томми попросил купить новые гоночные паруса, но Уэйн ему отказал. Может быть, в следующем году, когда цены установятся. Пока же придется обойтись старыми.

Иногда вечерами, когда дети спали, они с Джейнет отправлялись на паруснике. В проливе Лонг-Айленд в такие часы было спокойно и прохладно. Парусник скользил среди мигающих бакенов, держа курс на большой желтый диск луны.

— Тебя что-то беспокоит, я чувствую, — сказала Джейнет.

— Милая, не надо!

— Ты от меня что-то скрываешь?

— Нет, ничего.

— Правда? Тогда обними меня крепче. Вот так…

Парусник плыл некоторое время никем не управляемый.

Исполнение всех желаний…

Но наступила осень, и парусник нужно было поднимать на берег. Биржа несколько стабилизировалась, но тут Пегги подхватила корь. Томми хотел узнать разницу между обычными бомбами, атомными бомбами, водородными бомбами, кобальтовыми бомбами и всеми другими видами бомб, о которых писали газеты. Уэйн объяснил как мог. Потом от них неожиданно ушла прислуга.

Тайные желания — это, конечно, здорово. Допустим, он действительно хотел кого-нибудь убить или поселиться на острове в Южных морях. Но у него были еще и обязанности. У него двое маленьких детей и чудесная жена, которой он не стоит.

Вот, может быть, ближе к рождеству…

Однако зимой из-за короткого замыкания начался пожар в пустой спальне для гостей. Пожарники потушили огонь. Ущерба особого не было, и никто не пострадал. Но о Томпкинсе пришлось на время забыть. В первую очередь нужно было заняться ремонтом спальни, ведь Уэйн очень гордился своим старинным домом.

Из-за международной обстановки конъюнктура была неопределенной. По бирже ползли слухи — а как там русские, арабы, греки, китайцы… И потом — межконтинентальные ракеты, атомные бомбы, спутники… Уэйн проводил на работе целые дни, а иногда оставался и по вечерам. У Томми началась свинка. Нужно было перекрыть крышу. Вскоре пришла пора позаботиться и о весеннем спуске на воду парусника.

Прошел год, а у него почти не было времени подумать о тайных желаниях. Возможно, в будущем году… А тем временем…

— Ну как? — спросил Томпкинс. — Чувствуете себя нормально?

— Да, вполне, — сказал Уэйн. Он встал и потер лоб.

— Хотите, чтобы я возместил плату? — спросил Томпкинс.

— Нет. Ощущение было вполне удовлетворительным.

— Иначе и быть не могло, — сказал Томпкинс, подмигнув попугаю с грязной ухмылкой. — Так что же вы выбрали?

— Мир недавнего прошлого, — сказал Уэйн.

— Многие выбирают то же самое. Определили свое тайное желание? Что же это было — убийство? Или остров в Южных морях?

— Я бы предпочел не говорить об этом, — сказал Уэйн вежливо, но твердо.

— Многие не желают говорить со мной об этом, — угрюмо сказал Томпкинс. — Будь я проклят, если понимаю, почему так.

— Потому что… В общем, по-моему, мир тайных желаний является как бы священным, что ли, для каждого человека. Не обижайтесь… Как по-вашему, сможете ли вы когда-нибудь сделать так, чтобы это было навсегда? Я имею в виду выбор того или иного мира.

Старик пожал плечами.

— Я пытаюсь. Вы узнаете, если это мне удастся. Все узнают.

— Да, видимо, так.

Уэйн развязал сверток и выложил содержимое на стол. В свертке были пара армейских сапог, нож, два мотка медной проволоки и три небольшие банки мясных консервов.

На мгновение в глазах Томпкинса вспыхнул огонек.

— Вполне достаточно, — сказал он. — Спасибо.

— До свидания, — сказал Уэйн. — Вам спасибо.

Уэйн вышел из лавки и быстрым шагом направился туда, где кончалась каменистая гряда. За ней, насколько хватал глаз, простиралась плоская буро-серо-черная равнина, усыпанная щебнем. От горизонта к горизонту тянулись искореженные трупы городов, расщепленные стволы деревьев и поля мягкого белого пепла, который был когда-то человеческой плотью.

— Что ж, — сказал Уэйн вслух, — по крайней мере мы заплатили за все сполна.

Этот год в прошлом стоил ему всего состояния да десяти лет жизни в придачу. Был ли это сон? Все равно, он стоил этого! Но сейчас ему нужно было выбросить из головы мысли о Джейнет и детях. С этим покончено, если только Томпкинс не усовершенствует свое изобретение. Теперь следует позаботиться о собственном существовании.

С помощью наручного счетчика Гейгера он обнаружил среди щебня дезактивированный проход. Успеть бы в убежище до наступления темноты, пока еще не вышли крысы. Если он не поторопится, то опоздает на вечернюю раздачу картофеля.

Перевод А.Вавилова

Мемориал войны в столице планеты Орлигия уникален, но ни красивым, ни привлекательным его, безусловно, не назовешь. Многие весьма чуткие и разумные существа тщетно пытались описать чувство потрясения, ужаса и гнева, обуревавшее их при виде этого памятника. Ибо он отнюдь не увековеченная в мраморе патетическая поэма, где прекрасные полубоги гордо бросают последний вызов врагу или героически умирают на поле брани, живописно раскинув руки. Вместо этого вы видели перед собою огромный куб из прозрачной пластмассы, а внутри него — разрушенную кабину старинного космолета и двух астронавтов — землянина и орлигианина.

Орлигианин стоит, слегка подавшись вперед, мех на груди и на голове слипся от крови. В двух шагах от него лежит умирающий землянин. Мундир его изодран в клочья, все тело чудовищно изранено, особенно ужасна рваная рана, распоровшая живот. Но этот человек, которому не то что двигаться, а и дышать-то не положено, тянет руку к орлигианину. Достаточно однажды увидеть эту страшную, скорбную группу, чтобы навсегда сохранить в памяти выражение, застывшее на лице землянина.

Настала ночь, но отдаленные всполохи огня то и дело озаряли Мемориал неровным призрачным светом, выхватывали из темноты густой парк и силуэты зданий на его опушке. Весь город полнился отрывистыми глухими раскатами, в лиловом небе на искрящихся оранжевых стеблях ракет вырастали и распускались фантастические огненные цветы, осыпаясь разноцветными лепестками и превращаясь в облака сверкающих падучих звезд. Столица, а с нею вся планета праздновали и ликовали. Ведь если уж орлигианам случалось праздновать, то делали они это солидно, с размахом: не просто веселились и шумели, а вдобавок устраивали гигантские фейерверки. Сон бежал прочь, все население планеты очертя голову забавлялось и гуляло.

В эту же ночь Орлигия ликовала, как никогда. Еще бы — отмечалось великое событие: наутро будет открыт новый Мемориал войны…

Как большинство поединков, бой принял затяжной характер. Обычно подобные дуэли через несколько часов кончаются поражением орлигианского звездолета, мельком успел подумать Мак-Юэн, выполняя каскад сложнейших маневров. Впрочем, с горечью констатировал он, в этой схватке вообще нет ничего обычного: противник научился применять боевой опыт, перенял тактику и оружие землян. Тоже, стало быть, вернулся к военному искусству времен арбалетов и катапульт!..

— Ближе! Еще ближе! — ворвался в наушники голос Ревиоры. — Мы слишком далеко от них, черт побери! Через минуту они нас накроют…

Что-что, а напоминать Мак-Юэну о необходимости держаться как можно ближе к звездолету противника было излишне, и любой другой капитан тут же осадил бы канонира, не утруждая себя выбором выражений. Но Мак-Юэн давно обнаружил, что юный Ревиора, у которого в минуты эмоциональных перегрузок частенько срывается голос, только с виду кажется паникером, на самом же деле он стойкий боец и всегда ведет из своего оружия снайперски меткий огонь. Поэтому Мак-Юэн пропустил мимо ушей истерические выкрики канонира — мало ли шума вокруг, когда идет бой, — и сосредоточил внимание на управлении кораблем.