Мастер Альба - Шервуд Том - Страница 15
- Предыдущая
- 15/83
- Следующая
– Тот, кого мы посетим, – будет из Серых братьев? – осторожно поинтересовался Бэнсон.
– Да, – кивнул Альба.
– А тот, кому пойдёт это письмо, – принц Сова? – продолжал проявлять догадливость Бэнсон.
– Разумеется, – подтвердил сурово монах. – И честное слово, для этого паука было бы лучше, если б к нему вместо Совы пришёл всё-таки я.
Бэнсон вздохнул, перебросил с плеча на плечо замаскированный топор и дальше шёл молча, думая о чём-то своём.
Они были в пути почти целый день, и двигались без остановок. Глядя на неутомимого, молча шагающего Альбу, Бэнсон всё больше убеждался, что для старого монаха вот так отшагать целый день и ни разу не остановиться для отдыха или чтобы напиться воды из реки – совершенно естественно. Но он был немало удивлён, когда понял, что спутник его знал, о чём сам Бэнсон, тяжело топая, думает. Когда (ближе к вечеру) перед ними показались далёкие очертания Лонстона, Альба сказал:
– Вот видишь. Ты тоже можешь осилить дневной переход безо всякого отдыха. Ты просто когда-то узнал, что человек, совершающий путь, должен время от времени отдыхать. Но стоит лишь сказать самому себе, что на деле – всё по-другому, как тут же переходишь как бы в иной мир и живёшь в нём, немного отличаясь от обычных людей. Когда будет возможно, я покажу тебе, что ты можешь идти без воды дней семь или восемь – то есть совершенно без воды, не имея и половины глотка.
– Как же это возможно?
– Тут трудно рассказывать. Нужно учить – демонстрируя.
– Но скажи хотя б в двух словах! Я думаю, что скоро продолжу поиски Тома, и если дела нас разлучат, – я хотел бы иметь представление…
– Хорошо, – кивнул Альба. – Случалось ли тебе когда-нибудь быть взволнованным так, что кожа становится плотной, как бы прохладной, и покрывается крохотными бугорками?
– Да, – подумав, кивнул в ответ Бэнсон, – случалось. Это может происходить от разных причин: от холода, от испуга или восторга.
– Именно так. Нужно хорошо запомнить это ощущение, такое вот состояние кожи, и нужно сказать себе, что доподлинно чувствуешь, как кожа стала плотной и шероховатой надолго, почти навсегда. И ты удивишься, какое-то время спустя обнаружив, что кожа утратила способность потеть и, кроме того, остаётся ещё и неизменно прохладной. Убеди себя, что несёшь на себе мягкий панцирь, – чужой, нечувствуемый. День на второй или на третий тебя, очевидно, станет мучить жажда. Не верь, что это от недостатка воды. Причиной мучения будет страх недостатка воды. Запомни. И, наконец, самое главное. По утрам, в низинах, на листья растений и на траву ложится роса. Один глоток предрассветной росы придаст тебе жизненных сил столько же, сколько хорошая кружка самой чистой воды. В росе есть что-то необыкновенное, это многие знают. Выпив таких глоточков пять или шесть, ты смело можешь идти полный день, не заботясь о том, встретишь ли в дороге источник. Идти даже в жару и без шляпы. И если ты в этом себя убедишь, то, даже встретив ручей, – равнодушно проследуешь мимо.
– А как быть с едой?
– Ну поешь, если встретятся, грибов или ягод, или листьев не горьких растений. Не для насыщения – а просто так. Медленно, как жуёт корова. Не ешь только мяса.
За этими разговорами они незаметно дошли до будки караульного при въезде в город. Альба, сняв сумку с плеча, достал из неё какой-то свиток и протянул сонному, в красном мундире, солдату. Тот посмотрел, удивлённо свёл брови и проговорил:
– Проходите, конечно… Но всё-таки мне интересно, почему вы от входной платы освобождены?
– Мы на службе у бургомистра, – сказал ему Альба. – Я сопровождаю вот этого немого (и протянул руку в сторону полуголого, пыльного, с бессмысленным детским лицом стоящего Бэнсона). Это – новый магистратский палач.
Солдат мгновенно утратил сонливость, сунул бумагу назад, в руку скромного, вежливого монаха и поспешил в свою узкую будку.
Бэнсон, придерживаясь своей роли, молча следовал за монахом, ничему не удивляясь и ничего не спрашивая. Они пришли – не в приёмную магистрата, – а в самый обычный трактир. Здесь монах спросил ужин и две отдельные комнаты.
– Есть только одна, – сообщил на весь трапезный зал краснорожий трактирщик.
– Я не могу, – повёл плечом Альба, – спать в одной комнате с этим вот человеком.
– Он что, буйный? – снова почти прокричал трактирщик, с опаской оглядывая массивную фигуру Бэнсона.
– О, нет, – скромно ответствовал Альба. – Он – добряк, он без дела и муху не хлопнет. Просто спать вместе с ним – плохая примета: он – ваш новый палач.
Немедленно после этого нашлась и вторая комната, и был предоставлен обильный и даже изысканный ужин. А главное – этих двоих человек никто больше не потревожил – ни праздным вопросом, ни пьяным приветствием.
Ночь они просто спали, и ничего не происходило: монах не подавал никому никакой весточки, и ему в ответ ничего не присылали… наконец, ближе к ланчу, Альба, оставив в комнате вещи, зашёл к Бэнсону и вывел его из трактира. Они вышли и медленно двинулись через город по узким улочкам, окаймлённым канавами со специфической вонью старого города. Прошли последний квартал – и Бэнсон, ступив на начало длинной, прямой, уходящей от города узкой дороги, понял, куда они направляются: вдали перед ними тихо и скорбно темнели кресты. Кладбище.
Здесь было пустынно. Один лишь кладбищенский сторож приблизился и поклонился.
– Здравствуй, брат, – сказал Альба, откидывая капюшон.
Блеснул огонёк в глазах сторожа, и лицо его порозовело. Он хотел было ответить, но что-то его удержало, и монах, улыбнувшись, продолжил:
– Это Бэнсон, мой друг, и по случаю – мой ученик.
Огонёк теперь выплыл наружу, и глаза сторожа засияли.
– Здравствуй, Альба! – сторож торопливо, пока монах к нему приближался, дважды склонился в глубоком поклоне, и они обнялись.
Обнялись, как люди почтенного возраста, мудрые и давно и прекрасно знакомые: истово, медленно, без порывистых жестов и похлопываний по спине. После этого сторож подвинулся к Бэнсону и сказал так же приветливо:
– Здравствуй, брат!
– Он не из наших, – тепло сказал Альба, – но от рождения чистый и совестливый человек. Он дважды встретился мне в кровавые, отчаянные минуты: первый раз в Индии, когда я выследил шайку Ци Регента, и второй раз – совсем недавно – лёг с разбитой макушкой у меня на пути, когда я гнался за патером Люпусом.
– Что?! – с выражением сильнейшего изумления на лице вскричал сторож. – Ты нашёл Люпуса?!
– Нашёл, но вот слегка отпустил. Он меня сбросил со следа, и я теперь здесь, чтобы след этот вернуть.
– А ты его видел? – спросил вдруг сторож у Бэнсона и быстро прибавил: – Патера Люпуса?
– Да, видел, – смущённо ответствовал Бэнсон, – но не разглядел.
– Видел близко?
– В трёх шагах.
– Вот, – сказал сторож, вытягивая палец вперёд-вверх и целясь им Бэнсону в грудь, – вот человек, который встретился с Люпусом – и всё-таки жив!
– Я оставил в трактире, – вступил в разговор Альба, – деньги и бумаги с кое-какими пометками. Передай.
Сторож кивнул.
– Всё – из логова Регента, – продолжил монах. – Теперь это наше место. Нужно только назвать моё имя хозяйке. И нужно говорить, что Ци был человеком прекрасным и добрым.
Сторож понимающе кивнул.
– В вещах моих, что в трактире, письмо для принца Совы, – продолжил монах. – Работа есть для него, и неподалёку.
– Кто-то мучит детей? – спросил озабоченно сторож.
– Да, собрал настоящую армию карманников и попрошаек. По слухам, жестоко наказывает тех детишек, кто денег мало приносит. Некоторых замучил до смерти.
– Весточку отправлю сегодня же. А ты на обратном пути к нам заглянешь?
– Наверное нет. Мы сейчас навестим поместье одного человека, что разводит каретных собак.
– Далматинов?
– Да. Но еще он вывел породу собак – охотников на людей, и продавал щенков для Люпуса, а тот – очевидно – владельцам рабов. Вот у него я и рассчитываю обрести потерянный след. А Бэнсон потом отправится в Плимут, и – в Турцию, друга спасать. Вот он, наверное, к вам заглянет. Передай с ним список последних событий и деньги – для Пантелеуса. Ведь на пути в Турцию не минуешь Магриба. Теперь всё. Прощай.
- Предыдущая
- 15/83
- Следующая
