Вампиры - Барон Олшеври - Страница 36
- Предыдущая
- 36/37
- Следующая
– Да, милый Карло, я поправился. Я теперь знаю, что я не один и что Петро поможет мне. Да и ты сам видишь теперь, что я говорил правду и только от горя и бессилия у меня кружилась голова и я, правда, временами сходил с ума. Сегодня же, как увидел Петро, мне сразу стало легче, а когда он мне все рассказал, то с меня точно гора свалилась! Вот помогу вам, кончим здесь все, и я пойду в тот монастырь, где был Петро. Хорошо там, он говорит!
– Дело, дело говори, пора уже, – перебил его Петро.
– Да, мы решили на всякий случай заделать окна решетками из омелы – через нее нечистая сила не проходит, – а двери, кроме наружной, замкнули и залили свинцом, смешанным с св. облаткой, так что ходу им, кроме двери, нет.
Два осиновых кола и большой молоток мы приготовили…, так через четверть часа и пойдем.
Я буду держать кол, Петро ковчежец и ты, Карло, должен вбить кол. Не бойся, я направлю его прямо в сердце, я ведь все же доктор. Покончим с женщиной, спустимся в склеп. Хорошо? Я согласился.
Мы прошли в замок. Он был пуст. Слуги, видимо, нарочно были отпущены.
Старики принялись молиться, а я сел на окно и смотрел на закат солнца.
И вот картина за картиной стали вставать в моем воображении:
Закат солнца, темный канал, а на нем гондола и черные красивые глаза…
Вот церковь. Орган тихо играет и тут близко от меня – черные, милые глазки, но они не смотрят… Вот снова черные глазки, но как они светятся, сколько ласки, любви…, я чувствую нежные руки…, запах роз…, скоро-скоро она будет совсем моей, моей обожаемой женой…
«Идем», – говорит кто-то. Меня берут за руку, ведут…, кто, куда, зачем?
Мрачные стены обтянуты черным сукном, украшены белыми пахучими цветами. Серебряный гроб покрыт богато расшитой пеленой и засыпан розами…
Солнце закатилось, и последние отблески наполняют воздух бегающими зайчиками. Жарко и душно.
Вот две черные фигуры подходят к гробу. Молча свертывают покров, снимают крышку.
В гробу, на белой шелковой подушке, вся в кружевах и лентах лежит дорогая мне головка, черные волосы, как короной, украшены жемчужным гребнем, между розовых губ блестят белые зубки… Встречи на канале, в церкви снова проносятся в моей голове. Виски стучат. Вот одна из черных фигур подает мне что-то длинное и упирает это что-то в грудь моей невесты. Затем мне дают тяжелый молоток и я слышу:
– Ударь, сильнее ударь!
Я повинуюсь, поднимаю руку и…, вдруг два милых, черных глаза тихо открываются, смотрят на меня, не мигая губки шепчут: «Карло».
«Бей, бей», – кричит голос мне в ухо. Я опять повинуюсь, поднимаю молоток…, черные глаза печально мерцают, губы скорбно сжаты, маленькая ручка беспомощно поднята… Минута. Молоток с грохотом падает на пол, и я сам валюсь на ступени катафалка.
Слышу отчаянный крик, злобный хохот…, и теряю сознание.
Очнулся я поздно ночью у себя в комнате. Открываю глаза и вижу: Петро и доктор стоят возле моей кровати. Петро усердно меняет на моей голове компрессы, а доктор говорит:
– Ничего, отойдет, это «она» его заколдовала. Ну, да мы в обиду не дадим.
Вдруг страшный порыв ветра пронесся над замком. Захлопали двери, застучали ставни, слышно было, как забегали и засуетились слуги. Новый порыв ветра.
– Сорвало крышу, сломало старый дуб! – кричали голоса. Я вскочил на ноги.
– Ну, это «они», ведь на небе не было ни одного облачка давеча. Откуда жа такая непогодь? – сказал Петро.
– Да, не иначе, как «они», теперь «их» время, – подтвердил доктор.
Затем они сообщили мне, что когда вынесли меня в обмороке из капеллы, они тотчас же закрыли дверь и залили свинцом с св. облаткой, как сделали это и раньше с остальными дверями. И вот теперь «нечисть», не находя выхода, вызвала бурю.
Вдруг раздался такой удар грома, что, казалось, сама скала, на которой стоит замок, лопнет сверху донизу.
Оба старика бросились на улицу, к дверям капеллы. Двери дрожали, точно кто могучей рукой потрясал их… Вот внутри что-то упало и задребезжало, опять и опять. Звон разбиваемых стекол и звон металла сливался с ревом бури.
Внутри выли, стонали, скрежетали зубами, в окнах мелькали тени, то белое облако, то черная голова, то светились зеленые глаза…
Буря ревела неистово.
Каждую минуту, казалось, что двери сорвутся с петель. Я ждал, что старая стена капеллы не выдержит и рухнет, похоронив нас под своими обломками.
Петро, с всклокоченными седыми волосами, в развевающейся полумонашеской одежде, крепко стоял против двери, высоко над головой подняв заветный ковчежец. Лицо его светилось глубокой верой и решимостью.
Доктор лежал на земле, распластавшись крестом, он точно хотел своим телом загородить путь.
Новый, еще более страшный удар грома…, я упал на пороге капеллы…
Старики страшно, нескладно запели молитвы.
Слуги с криками ужаса бросились в ворота замка. От страха они бежали в деревню.
Внезапно все стихло.
И вот, в тишине, еще более жуткой, чем сама буря, раздался тихий, нежный голос, звавший меня, он прерывался стонами и слезами, в нем было столько любви и нежности…
Я невольно приподнялся, но в ту же минуту почувствовал, что что-то тяжелое придавило меня к земле и строгий, угрожающий голос доктора произнес:
– Лежи, ни с места! или, клянусь Богом, я всажу в горло этот нож, – и на шее я почувствовал холодок стали.
Просьбы и мольбы из-за двери становились все нежнее. Я слышал ласковые названия, намеки, обещания…, вся прежняя обожаемая Рита стояла передо мной…
Еще минута…
И Бог знает чем бы кончилось!…
На мое счастье, раздался громкий удар колокола, за ним другой, третий…
Звонили в деревне. Звуки лились к небу, прося и требуя, в них смешивались и молитвенный благовест и тревожный набат…
Оказалось, слуги бросились в деревню и рассказали о наших ужасах.
Священник, уже давно подозревавший, что в замке не все благополучно, бросился в церковь и приказал звонить. Он начал сборы крестного хода в замок.
Только что тронулись хоругви, как яркий луч солнца прорезал облака.
Моментально в капелле все смолкло. Звон колоколов победно усилился.
– Спасены, спасены, – шептали старики. И мы все трое опустились на колени.
В первый раз в жизни я молился от всей души и с полною верой!
Много позже. Мне немного остается прибавить к этим запискам.
Успокоившись, мы решили не рисковать и капеллу не открывать. Чтобы обессилить «нечесть», мы придумали «их» разъединить, т. е. не допускать старого Дракулу в капеллу.
Старики сознали свою ошибку, они не заговорили внутренней двери между капеллой и склепом, и этим дали возможность действовать сообща.
Мы вырыли в склепе глубокую могилу и спустили гула каменный гроб с надписью: «Привезен из Америки». Петро с доктором его заговорили, как заговорили когда-то мою мать.
– Вот, Джемс, и причина, почему ты не нашел в склепе гроб графа Дракулы, – прервал Гарри чтение Карла Ивановича. – Но продолжайте!
– Да тут осталось всего несколько строк.
Мы все трое уходим в монастырь, где будем молиться о дорогих нам когда-то людях. Да пошлет им Господь, но своей великой милости, вечный, могильный покой.
Быть может, Петро вернется, чтобы наблюдать за спокойствием погребенных.
«А само время уничтожит их страшную силу».
Все молчат, переживая в душе драму графа Карло.
– Вот в том-то и была их ошибка, – прерывает, наконец, Гарри общее молчание. – Да, кстати, – говорит он, – я забыл вам показать.
И он вынимает из кармана что-то длинное белое.
Это что-то оказалось женским ожерельем, оно было из жемчуга, застежкой служила змеиная голова с зелеными глазами, все прекрасной работы.
– Откуда это у тебя? Ведь это ожерелье Марии Дракулы, привезенное из Америки? – спрашивает Джемс.
– В ту ночь, когда мы пробивали стену в старый колодец, оно попалось мне в мусоре. Я сунул в карман, да и забыл, – ответил Гарри, – и вот только сегодня оно опять попало мне под руку.
- Предыдущая
- 36/37
- Следующая
