Чужие интриги (Эксклюзивное интервью, Эксклюзив) - Браун Сандра - Страница 27

Спенсер последовал за Мерритом.

– Я немедленно этим займусь.

– ФБР?! Врешь!

– Так сказал Хови. – Барри разглядывала себя в зеркало. Вернувшись в мотель в Джексон-Хоул, она первым делом позвонила Дэйли. То ли из-за тусклой лампочки, то ли от усталости, а может, из-за неприятного предчувствия надвигающейся опасности, но выглядела она неважно.

– Двое федералов явились к директору канала и расспрашивали обо мне. – И Барри пересказала Дэйли разговор с Хови, стараясь ничего не упустить. – Напугали беднягу до того, что он едва не наложил в штаны. В буквальном смысле слова. Не буду пересказывать все подробности, хватит и того, что мне пришлось полчаса выслушивать, как он корчился на толчке.

– Барри, это уже не смешно, – перебил ее Дэйли.

Еще одним защитным механизмом, который в детстве освоила Барри, была язвительность. Но ситуация выглядела настолько угрожающей, что шутить как-то сразу расхотелось. Оставалось надеяться, что Дэйли удастся развеять ее тревогу. Однако он лишь увеличил ее опасения.

– Как ты думаешь, что это значит?

– Думаю, ты заставила их занервничать.

– Их – это кого?

– Возможно, пока только Далтона Нили. Твои звонки вывели из себя пресс-секретаря Белого дома – ты вроде как намекнула, что он слегка преувеличивал, когда уверял, что первая леди быстро поправляется, и тебе это известно. Вот он и ответил тебе – на свой лад, конечно, – натравив на тебя федералов.

– Или?

– Или, – в трубке послышался тяжелый вздох, – их появление может означать прямой приказ от президента. Кстати, а сам-то Хови что обо всем этом думает?

– Ну, им с Дженкинсом сказали, что речь, мол, идет о самой обычной проверке. Хови, кстати, ляпнул, что после того интервью мы с Ванессой стали просто неразлейвода, представляешь?

– И что? Неужели они купились? – недоверчиво хмыкнул Дэйли.

– Похоже на то. Возможно, это их удовлетворило.

– Не исключено.

Какое-то время оба молчали. Наконец Барри не выдержала.

– Дэйли, послушай… Мы ведь оба в это не верим, так?

В трубке молчали. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было свистящее дыхание Дэйли на том конце провода.

– Совсем забыл спросить, – наконец услышала Барри. – Как тебе Бондюран? И вообще, как все прошло?

Барри почувствовала, как от щек отхлынула кровь. Сердце совершило прыжок и застряло в горле. Как все прошло? В смысле, в постели или потом? В постели он очень даже ничего, а вот потом…

– Ну… примерно как я и ожидала, – промямлила Барри. – Настроен довольно враждебно. И разговорчивым его тоже не назовешь.

– То есть, встречи с распростертыми объятиями не вышло?

Собственно, не совсем… в каком-то смысле даже наоборот.

– Да, вроде того…

– Ему удалось пролить хоть какой-то свет на это дело?

– Нет, от него я услышала только намеки. Во всяком случае, прямо он ничего не сказал. Но я подозреваю, что их с Ванессой связывало нечто большее, чем просто интрижка. Насчет ее чувств ничего не знаю, а он-то точно был в нее влюблен.

– Думаешь, они вместе в этом замешаны?

– Замешан он или нет, но он до сих пор испытывает к ней сильное чувство. Видел бы ты, какое у него сделалось лицо, когда он напомнил мне, через какой ад ей пришлось пройти. Предполагаю, он имел в виду горе от потери ребенка.

– Никогда ничего не предполагай заранее, Барри. Вспомни, чему я тебя учил. Сначала добудь факты, а потом будешь делать предположения.

– Если ты предлагаешь съездить к нему еще раз, то можешь выкинуть это из головы. Кстати, он велел мне забыть и об этой истории, и о нем самом. Насчет последнего он может быть уверен. Но я продолжу расследование. Пусть и без Бондюрана.

– Что с тобой происходит?

– Все в порядке! – Господи, да она сгорит от стыда, если Дэйли когда-нибудь узнает, что она поступилась честью журналиста ради постельных игрищ с малознакомым мужчиной.

– Ладно. – судя по тону, она его не убедила. – Какая-то ты сегодня агрессивная, – проворчал он.

– Я переживаю за расследование.

– Стало быть, отступать ты не намерена?

– Ни за что. Ты помнишь хоть один случай, чтобы босс малоизвестного репортера удостоился визита федералов? Чем больше дверей захлопывается у меня перед носом, тем сильнее я подозреваю, что кому-то есть что скрывать.

– Ладно, я понял. Когда возвращаешься?

– Завтра. Следы явно ведут в Вашингтон. О Ванессе что-нибудь слышно?

– По-прежнему вешают лапшу на уши.

– Ясно. Позвоню завтра вечером, когда доберусь до дома. У тебя все в порядке?

– Все отлично, – буркнул он, хотя по голосу было понятно, что это не так. – Слушай, Барри… Если вляпаешься в какое-то дерьмо… Короче, будь осторожна. Ты меня понимаешь?

Услышав в его голосе искреннее беспокойство, Барри растрогалась и вдруг почувствовала, как сильно соскучилась по нему. Даже повесив трубку, она долго держала телефон в руках, словно не решаясь порвать невидимую нить, связывающую ее с Дэйли. Он был для нее скорее семьей, чем другом, и больше родителем, чем ее собственные отец с матерью, вместе взятые.

Только сейчас почувствовав, как устала, Барри отправилась в ванную и стала раздеваться. Зеркало над раковиной оказалось еще более безжалостным, чем то, что висело в комнате. Выглядела она хуже некуда. В последний раз она красилась тридцать шесть часов назад, и то немногое, что осталось от ее макияжа, выглядело довольно жалко. Вокруг глаз разбегались морщинки, казавшиеся еще глубже, чем обычно. Ей уже стукнуло тридцать три. Как она будет выглядеть через десять лет? А через двадцать? Барри понятия не имела – сравнивать было не с кем. Ее мать умерла, не дожив до этого возраста.

Отдернув занавеску, Барри встала под душ. И невольно вздрогнула, когда тугие струи воды хлестнули ее по груди. Опустив глаза, она попыталась рассмотреть, почему так жжет. На ее груди виднелись розовые ссадины. Кожа на лобке горела огнем.

Господи, что она наделала?

Мысленно застонав, Барри сунула голову под душ, отчаянно надеясь, что сильная струя смоет всякое воспоминание о Грее Бондюране. Без одежды его тело казалось худощавым, но при этом крепким и гибким. Хрупкое очарование юности с годами ушло, оставив вместо себя усталость и шрамы. Но они непостижимым образом добавляли ему привлекательности, точно так же, как седеющие виски и морщинки в уголках глаза сделали его лицо интереснее.

Ей нужно как следует отдохнуть, решила Барри, втирая в волосы шампунь. Усталость и переживания делали ее слабой, она становилась нерешительной и начинала рефлексировать. В первую очередь это, конечно, касалось Дэйли. Потом – ее собственных родителей. И вот теперь у нее из головы не идет этот высокий, суровый мужчина с пронизывающим взглядом голубых глаз и жесткой линией рта.

Разве ваш отец не любил вас?

Нет, мистер Бондюран. Он меня не любил, впрочем, и мою мать тоже. Иначе с чего бы ему изменять ей направо и налево? А после в ответ на ее обвинения нагло врать, да еще и устраивать дикие скандалы с криками и оскорблениями, из-за которых каждая ночь для Барри превращалась в сущий кошмар. Почему он год за годом продолжал мучить жену постоянными изменами, пока наконец не умер от сердечного приступа в Лас-Вегасе в тот момент, когда очередная шлюха натирала его член гелем с ароматом кокоса? У него даже не хватило совести умереть достойно.

А что сделала эта безмозглая дура, ее мать? Упрекнула ли она его когда-нибудь за то, что он годами забывал о дочери? Что был слишком поглощен интрижками, чтобы заметить, как она из угловатого подростка превратилась в девушку? Ругала ли она его за то, что он мог по праву считаться самым равнодушным, самым невнимательным отцом из всех, которых только можно себе представить? Даже после его смерти нашла ли она в себе мужество рассказать хоть одной живой душе о том, каким куском дерьма все эти годы был ее муж?

Нет. Вместо этого она устроила ему пышные похороны, после чего – видимо, не представляя себе жизни без него – вернулась домой и наглоталась таблеток.