Жизнь во время войны - Шепард Люциус - Страница 2
- Предыдущая
- 2/100
- Следующая
Заметив, что Минголла оглядывается на пилотов, капрал-патрульный резко рассмеялся.
– Да это же, – заявил он с безапелляционностью человека, который знает, о чем говорит, – натуральные психи!
Шесть лет назад Сан-Франциско-де-Ютиклан был горсткой туземных хижин и бетонных бараков, расставленных среди пальм и банановых листьев на восточном берегу Рио-Дульче, в том месте, где реку пересекало фунтовое ответвление Панамериканского шоссе; однако с тех пор городок расползся на оба берега и пополнился десятками баров и борделей – оштукатуренными коробками всех цветов радуги с неоновыми чудовищами на крышах. Драконы, единороги, жар-птицы, кентавры. Капрал-патрульный доверительно сообщил Минголле, что вывески эти – никакая не реклама, а закодированные символы величия их хозяев: например, красный тигр, пробирающийся сквозь зеленые лилии и синие кресты, сообщает о том, что владелец богат, принадлежит к тайному католическому обществу и неоднозначно относится к политике правительства. Заведения росли и процветали, старые вывески снимались, уступая место новым, крупнее и ярче, и эта борьба света и символов как нельзя лучше соответствовала духу места и времени, ибо Сан-Франциско-де-Ютиклан был не столько городом, сколько симптомом войны. Грязным и убогим по своей сути, несмотря на сияние ночного неба. В мусоре рылись бездомные собаки, строптивые шлюхи плевались прямо из окон, и, если верить капралу, не так уж редко случалось наткнуться на труп – скорее всего, жертву беспризорников из окрестных джунглей. Между барами тянулись узкие улочки, покрытые ковром из пустых жестянок, фекалий и битого стекла; беженцы попрошайничали на каждом углу, выставляя напоказ ожоги и пулевые раны. Дома росли в такой спешке, что почти у всех получались скособоченные стены и обвислые крыши, они отбрасывали неправдоподобно зубчатые, словно на психоделических картинах, тени, выставляя наружу пропитавшее весь этот город напряжение. И все же Минголле было легко и почти радостно. Отчасти из-за предчувствия чертовски увлекательного отпуска (а он привык доверять предчувствиям), но гораздо больше потому, что подобные городки стали для Минголлы чем-то вроде загробной жизни – наградой после долгого и жестокого существования.
Капрал высадил их у магазина, где Минголла купил коробку с канцелярской ерундой, потом они зашли в клуб Демонио, крохотную забегаловку с побеленными стенами и легкой подсветкой фиолетовых ламп, болтавшихся на потолке, точно радиоактивные плоды. Клуб был набит солдатами и шлюхами, эта публика сидела за столиками вокруг танцевальной площадки, немногим большей двуспальной кровати. Огороженный проволочной сеткой музыкальный ящик два на четыре фута наигрывал балладу, в центре площадки покачивались две парочки, над их головами плыл табачный дым, медленный, как подводные струи. Солдаты грубо лапали шлюх, а одна тянула кошелек у почти уже отключившегося вояки: одной рукой она орудовала у него между ног, побуждая выпятить вперед бедра, и, когда он это сделал, другой вцепилась в бумажник, зажатый карманом обтягивающих джинсов. Все, однако, происходило вяло, вполсилы, как если бы полутьма и нудная мелодия сгущали воздух и мешали двигаться. Минголла примостился у стойки. Бармен бросил на него вопросительный взгляд, в фиолетовом отражении зрачки его казались острыми, и Минголла сказал:
– Пиво.
– Глянь-ка. – Джилби забрался на соседний табурет и махнул большим пальцем в сторону шлюхи, сидевшей у дальнего конца стойки. Юбка у девицы задралась до середины ляжек, а грудь своим объемом и необвислостыо, скорее всего, была обязана косметической хирургии.
– Ничего, – равнодушно сказал Минголла. Бармен поставил перед ним бутылку пива, Минголла глотнул: пиво было кислым и водянистым, словно перегонка спертого воздуха.
Бейлор взгромоздился на табурет рядом с Джилби и опустил голову на руки. Джилби что-то сказал, Минголла не расслышал, и Бейлор поднял голову.
– Я туда больше не вернусь, – заявил он.
– О боже! – воскликнул Джилби. – Не заводи опять.
В полумраке прищуренные глаза Бейлора казались комками теней. Он пристально смотрел на Минголлу.
– В следующий раз они нас достанут, – сказал он. – Надо по реке. В Ливингстоне найдем лодку до Панамы.
– До Панамы! – фыркнул Джилби. – Там же одни бобики.
– Пересидим на Ферме, – сказал Минголла. – Нас вытащат, если станет невмоготу.
– Невмоготу? – На виске у Бейлора билась набухшая жилка. – Что, блядь, такое невмоготу?
– На хер! – Джилби сполз с табурета. – Сам разберешься, старик, – сказал он Минголле и махнул рукой в сторону грудастой шлюхи. – Я полез на силикон.
– В девять, – сказал Минголла. – У военторга. Договорились?
Джилби сказал:
– Ага, – и ушел.
Бейлор пересел на его табурет и наклонился к Минголле.
– Сам же знаешь, что я прав, – возбужденно зашептал он. – В этот раз нас почти достали.
– Воздушная кавалерия с ними разберется, – сказал Минголла подчеркнуто беспечно. Он открыл канцелярскую коробку и достал из нагрудного кармана ручку.
– Знаешь же, что я прав, – повторил Бейлор. Минголла провел ручкой по губам, изображая растерянность.
– Кавалерия! – Бейлор горько рассмеялся. – Кавалерии на карачках не сидеть!
– Сменил бы ты лучше пластинку, – предложил Минголла. – Может, у них там Праулер есть.
– Черт подери! – Бейлор схватил его за руку. – Очнись, старик! Эта хуйня больше не работает!
Минголла стряхнул его руку.
– Мелочь дать? – холодно спросил он, выудил из кармана полную горсть монет и швырнул на стойку. – Вот. Держи.
– Говорю тебе...
– Я не хочу слушать! – отрезал Минголла.
– Не хочешь слушать? – недоверчиво повторил Бейлор. Он с трудом сдерживался, смуглое лицо блестело от пота, веко дергалось. Потом выразительно стукнул кулаком по стойке. – Нет, уж ты послушай! Потому что если мы так и будем сидеть тут на жопе, то скоро – очень скоро – все передохнем к ебене матери! Теперь слышишь?
Минголла схватил его за ворот рубашки:
– Заткнись!
– И не подумаю! – взвизгнул Бейлор. – Что ты, что Джилби – запихали в песок свои долбаные бошки и думаете, жопам ничего не сделается. Нет, вы будете меня слушать! – Он запрокинул голову к потолку и заорал во всю глотку: – Мы все подохнем!
То, как он вопил – злорадно, будто мальчишка, выкрикивающий наперекор родителям грязные слова, – вывело Минголлу из себя. Ему осточертела бейлоровская выходка. Не вполне соображая, что делает, он врезал ему и лишь в самый последний момент придержал удар. В челюсть – не отпуская ворота – так, что голова Бейлора откинулась назад. Бейлор моргнул, застыл, разинул рот. Из десен сочилась кровь. С противоположного конца стойки, прислонившись к стене рядом с батареей бутылок, за ними наблюдал бармен, солдаты тоже – с удовольствием, видимо надеясь, что драка их немного развлечет. Это внимание сбило Минголлу с толку, ему стало стыдно.
– Извини, старик, – сказал он. – Я...
– Насрать мне на твои извинения, – огрызнулся Бейлор, вытирая рот. – На все насрать, лишь бы свалить отсюда.
– Отвянь, а?
Но Бейлор не отставал. Он гнул свое – страдалец, который храбро глядит в лицо мировой несправедливости. Стараясь не обращать на него внимания, Минголла принялся изучать пивную бутылку – там был красно-черный портрет гватемальского солдата с победно задранным автоматным дулом. Вполне приличный рисунок напомнил Минголле допризывные времена, когда он сам рисовал плакаты, – однако если учесть бестолковость гватемальских войск, то эту героическую позу можно было посчитать разве что глупой шуткой. Ногтем большого пальца он прочертил через середину этикетки борозду.
Бейлору надоело бубнить, и теперь он просто сидел, уставясь на покореженную фанеру. С минуту Минголла его не трогал, затем, не отрывая взгляда от этикетки, сказал:
– Поставил бы музыку поприличнее.
Уткнув подбородок в грудь, Бейлор хранил упорное молчание.
– У тебя нет выбора, старик, – продолжал Минголла. – Что ты можешь сделать?
- Предыдущая
- 2/100
- Следующая
