Мемуары [Лабиринт] - Шелленберг Вальтер - Страница 5

• Предыдущая
• 5/167
• Следующая

Вальтер Шелленберг был креатурой шефа СД Гейдриха, которого ему удалось выразительно запечатлеть в своих воспоминаниях. Этот потерпевший по службе фиаско морской офицер, несомненно, был, наряду с рафинированным интеллигентом-министром пропаганды Геббельсом, самым блестящим и интересным представителем нацизма — талантливый организатор и администратор, он в то же время был авантюристом и гангстером по своей природе. Гений зла (если так угодно его назвать), он во многом превосходил и своего непосредственного начальника, уголовных дел мастера, Генриха Гиммлера, и, благодаря ледяной ясности своего мышления, самого одержимого фюрера. Шелленберг не раз говорил, что Гейдрих не поколебался бы устранить Адольфа Гитлера, если бы успел увидеть собственными глазами, как диктатор от поражения к поражению толкает рейх в пропасть. Можно предположить, что этот ужасный наследник Фуше «уладил» бы дело Гитлера с таким же хладнокровием, как и еврейский вопрос. Идеология и мировоззрение были для Гейдриха ничто, а власть — все. И в этом Шелленберг проявил себя способным учеником. Если бы Шелленберга спросили, был ли он когда-нибудь убежденным национал-социалистом, он бы, вероятно, в ответ с наивным возмущением спросил, как собеседник додумался до такого. Может быть, в начале своей карьеры его и восхищала «идея» национал-социализма. Но крайне мало вероятно, чтобы он сохранил какой-то идеологический энтузиазм после того, как сам стал вхож в общество кошмарных полубогов нацизма, приобщившись тем самым к власти. Он не был тем человеком, который смог бы выработать стойкий иммунитет против цинизма Гейдриха.

Молодой человек, покровительствуемый и поощряемый Гиммлером и другими, избалованный успехом, вел рискованную игру, ставкой в которой было приспособленчество, а выигрышем — власть. Он должен был действовать в окружении, в котором не существовало даже элементарных моральных принципов. Допустим даже, что он приспособился к законам высших нацистских кругов не без колебаний, часто противясь им, может быть, даже иногда ужасаясь в душе. Но все-таки он предпочел приспособиться. Одной из таких уступок был и его развод с первой женой, трудолюбивой портнихой, которая кормила полуголодного боннского студента все годы его учебы. Развод, совершенный в 1941 году, возможно и для Шелленберга был нелегким шагом, но, тем не менее, он пошел на него с таким хладнокровием и твердостью, какие трудно было на первый взгляд заподозрить в этом, пожалуй, сентиментальном человеке. (Существуют сведения, содержащие указание на то, что Шелленберг вместе со своим другом профессором де Кринисом пытался добиться развода с первой женой, засвидетельствовав ее психическую неполноценность.) Уважение к личной жизни человека требует предполагать, что его второй брак продиктован искренним чувством. И все-таки есть что-то неприглядное в том, что он расстался с верной спутницей своей молодости именно в тот момент, когда он достиг своей первой тщеславной цели — поста руководителя иностранного отдела СД. Происшедшие почти одновременно резкие изменения в его личной и деловой жизни соответствуют правилам, которыми обычно руководствуется выскочка, добившийся успеха. Чувство и расчет не всегда являются противоположностями, довольно часто они образуют своеобразное единство. Да и вообще приспособленчество — не только слабость, но и талант. Без этого таланта карьера Шелленберга была бы невозможной.

Национал-социалистское движение 1933 года, видимо, мало интересовало его с политической точки зрения; по крайней мере, от Гитлера он был очень далек. Он сам в первой главе в скупых фразах говорит о случайностях, определивших начало его карьеры. Однако нам представляется необходимым описать его «старт» несколько точнее, чем это сделал он сам. После того, как Шелленберг примкнул к одной национал-социалистской организации, он вскоре перестал испытывать какие-либо неудобства перед тем, чтобы быть осведомителем службы безопасности, собирая информацию о своих товарищах и профессорах университета. Напрашивается подозрение: не был ли Шелленберг просто-напросто доносчиком?

Не нужно чрезмерно напрягать фантазию, чтобы представить себе истинное положение дел. Даже в самых неприятных для него главах мемуаров Шелленберг прибегает к очень небрежной и поверхностной маскировке. Довольно трудно уличить его в грубой лжи или откровенном искажении фактов. Страсть к смакованию подробностей соблазнили его прибегать к полуправде в своих воспоминаниях. Кроме того, он мастерски владел искусством самовнушения. Рассматриваемая под таким углом зрения книга Шелленберга исполнена обезоруживающей, хотя и субъективной, искренности, наивной откровенности, которую порой ощущаешь почти как бесстыдство.

Но где же все-таки его фантазия выходит за рамки реальности? К наиболее содержательным страницам его книги можно отнести те, где он изображает свои изменчивые и сложные отношения с Гейдрихом. Ни один человек из всех, кого ему приходилось встречать за время своей карьеры в третьем рейхе, не производил на него более сильного и глубокого впечатления. Этого человека он вряд ли смог когда-нибудь одолеть. Он уважал, боялся и любил этого человека, превосходившего его во всех отношениях, под обаянием которого он находился всю свою жизнь. Ни Гиммлер, ни Риббентроп, ни даже Борман не представляли для него, по всей вероятности, уже в последние годы войны, проблемы. Но Гейдрих… Почти с первого же упоминания о своих беседах с Гейдрихом он создает противоречивый образ, который достаточно ясно опровергают факты. Ненависть и обожание в повествовании Шелленберга сменяют друг друга, сталкиваются и разрастаются до огромных размеров. Шелленберг не колеблясь осуждает аморальность своего шефа. Но когда он рассказывает о том, как Гейдрих доверил ему отдел иностранной разведки, то даже через много лет он не в силах подавить в себе чувство торжества и ребяческой гордости. Я вспоминаю фантастический рассказ Шелленберга о попойке с Гейдрихом и гестаповским палачом Мюллером, когда Шелленберг подвергся строгому допросу о неофициальной поездке с женой Гейдриха; в это время ему в стакан подсыпали яду, а после того, как он признался в этом, ему в тот же стакан бросили противоядие. Эта история похожа на плод разгоряченного воображения мальчишки. Можно пожалеть Шелленберга, ставшего жертвой школярской шутки. Но сам он не допускал и мысли о том, что его, по всей вероятности, разыграли. Допустим, что все было именно так, как он рассказал. Поверим в его почти невероятные истории. Но тогда о нем можно сказать, что этот человек без особенных душевных мук принял как нечто само собой разумеющееся жизнь, объединяющую в себе разбойничью романтику с расчетливой уголовщиной.

• Предыдущая
• 5/167
• Следующая