Она Он - Леви Марк - Страница 28
- Предыдущая
- 28/49
- Следующая
– Довольно прохладно, – согласилась Миа, отдавая ему письмо.
– Просто лед!
– Не надо преувеличивать. Попробуйте прочесть между строк. Ее письмо кажется мне очень целомудренным.
– Когда она бывает в Париже, я бы не назвал ее целомудренной.
– Там вы будете у нее, это совсем другое дело.
– Вы женщина, должны читать между строк лучше меня. Любит она меня или нет?
– Уверена, что любит.
– Тогда почему бы не написать об этом? Так трудно в этом признаться?
– Целомудрие мешает…
– Когда вы любите мужчину, вы ему об этом говорите?
– Необязательно.
– Что же вам мешает?
– Страх! – выпалила Миа.
– Страх чего?
– Страх напугать.
– Как все это сложно! Что же делать, когда любишь: говорить или не говорить?
– Лучше немного подождать.
– Чего ждать? Пока не станет поздно?
– Чтобы не оказалось рано.
– Как понять, что наступил момент открыть правду?
– Думаю, когда будете уверены.
– А вы были уверены?
– Да, так и произошло.
– И вы признались ему в любви?
– И это тоже.
– Он тоже признался вам в любви?
– Да.
Лицо Миа омрачилось, и Пол это заметил.
– Вы только что расстались, а я так грубо напомнил вам о вашей беде. Так эгоисточно с моей стороны!
– Нет, скорее трогательно. Если бы всем мужчинам хватало смелости показывать, что и они уязвимы, от этого очень многое изменилось бы.
– Думаете, мне надо ей ответить?
– Я думаю, что вы скоро увидитесь, и при личном общении она не устоит перед вашим обаянием.
– Вы ведь надо мной насмехаетесь? Знаю, я смешон.
– Вовсе нет, вы откровенны. Не смейте меняться!
– Как насчет вафель с «Нутеллой»?
– Я не против, – согласилась Миа со вздохом.
Пол подвел ее к киоску, купил две порции вафель и отдал первую Миа.
– Если бы он вернулся, – заговорил он с набитым ртом, – если бы попросил прощения, вы бы дали ему второй шанс?
– Даже не представляю!
– Он не звонил вам с тех пор, как…
– Нет! – перебила его Миа.
– Вон там фонтан, в котором дети пускают кораблики, но детей у нас нет, а вон там предлагают покататься на ослике – не желаете?
– Честно говоря, не очень.
– Отлично, ослов с меня и так хватает. Там теннисные корты, но в теннис мы не играем. Кажется, все. Идемте, мне осточертел этот сад и целующиеся парочки.
Пол вывел Миа на улицу Вожирар, потом они спустились по улице Бонапарта и дошли до площади Сен-Сюльпис, где раскинулся блошиный рынок.
Они долго бродили среди рядов, пока не остановились у одного из прилавков.
– Симпатичные, – сказала Миа, глядя на старинные часы.
– Да, но суеверие помешало бы мне носить предмет, принадлежавший раньше другому человеку. Вернее, мне потребовалась бы уверенность, что этот человек был счастливчиком. Не смейтесь надо мной, я верю в память вещей. Они излучают хорошие и плохие волны.
– Неужели?
– Несколько лет назад я купил на таком вот блошином рынке хрустальное пресс-папье. Продавец утверждал, что это вещь девятнадцатого века. Я ни капли ему не поверил, но внутри пресс-папье было искусно выгравировано женское лицо. С того дня, как я сделал эту покупку, меня преследуют неприятности, попросту говоря, не жизнь, а сплошное дерьмо.
– Какого рода дерьмо?
– А вам идет время от времени произносить грубые слова.
– Как это?
– Не знаю, при вашем выговоре это звучит сексуально. Так о чем мы говорили?
– О ваших неприятностях. О сплошном дерьме.
– Нет, вам это действительно идет! Началось с прохудившегося крана, назавтра сломался компьютер, потом моя машина угодила на штрафстоянку, меня свалил грипп, в понедельник соседа снизу хватил инфаркт, а стоило мне поставить чашку с кофе на письменный стол рядом с пресс-папье, как она опрокидывалась. Наконец, у чашки отломилась ручка, и я чудом не обварился. Тут я заподозрил пресс-папье в зловещей силе. Помните, я жаловался вам на синдром пустой страницы? Так вот, это была хроническая пустота, белизна, как на вершине Килиманджаро. Потом я споткнулся о ковер, шлепнулся ничком на пол, сломал себе нос. Видели бы вы меня: весь в крови, сижу запрокинув голову, ору на всю квартиру! В итоге потерял сознание. На счастье, у одного из моих коллег-писателей обнаружился дар ясновидения. Раз в две недели ужинаем с собратьями по перу в бистро, травим байки. Кстати, пора перестать посещать эти сборища, тоска смертная! В общем, увидев мой заклеенный нос, он проявил обеспокоенность моей судьбой. Когда я поведал ему, что со мной творится со времени покупки пресс-папье, он зажмурился и спросил, не выгравировано ли на хрустале женское лицо.
– Вы ответили, что да?
– Возможно, уже не помню. Одним словом, он посоветовал поскорее избавиться от этого предмета, но, главное, постараться его не разбить, чтобы не высвободить мрачные силы.
– Вы отнесли его в мусорный контейнер? – спросила Миа, стискивая зубы, чтобы не рассмеяться.
– Лучше! Я завязал его в ткань, упаковал, сел в машину, заехал на мост Альма и – плюх! – утопил пресс-папье в Сене.
Миа больше не смогла сдержаться и расхохоталась.
– Умоляю, не меняйтесь! – простонала она, утирая глаза. – Я вас обожаю!
Пол недоуменно покосился на нее и пошел дальше.
– У вас просто мания надо мной издеваться.
– Клянусь, никакой мании… Итак, вашим неприятностям пришел конец, стоило утопить пресс-папье?
– Представьте, да! Все пришло в норму.
Миа, продолжая смеяться, повисла на руке Пола, когда он ускорил шаг.
На пути им попался книжный магазин, специализирующийся на старинных рукописях. Главное место в витрине занимали письмо Виктора Гюго и стихотворение Рембо, написанное на тетрадном листке.
Миа остановилась как вкопанная.
– Стихотворение или проза не могут принести несчастья?
– Наверное, нет, – согласился Пол.
Она толкнула дверь магазина.
– Как чудесно держать в руках письмо знаменитого писателя! Это почти то же самое, что вызвать его на откровенность, войти к нему в доверие. Лет через сто такие же люди, как мы, будут восторгаться, натыкаясь на ваши письма переводчице. Она станет вашей женой, и эти письма окажутся началом драгоценной переписки.
– Я не знаменитый писатель и никогда им не стану.
– Я не разделяю вашего пессимизма.
– Вы прочли один из моих романов?
– Целых два. Я плакала над письмами матери в первом.
– Честно?
– Не стану же я здесь плеваться в доказательство своей искренности! Это было бы верхом неприличия. Придется вам поверить мне на слово.
– Простите, что заставил вас плакать.
– Незаметно, чтобы вам было совестно! Я впервые за сегодняшний день вижу вашу улыбку.
– Признаться, я доволен, но не тем, что вы плакали… Хотя, честно говоря, этим тоже. Такое событие следует отпраздновать. Приглашаю вас в кондитерскую «Ладюре». Это в двух шагах отсюда. Если вам еще не доводилось пробовать их печенье макарон, то вам неведомо абсолютное наслаждение. Хотя, может быть, я ошибаюсь, вы ведь шеф-повар.
– Хорошо, но после этого мне придется вернуться в ресторан: моя кухня не доставит посетителям наслаждения, если я не встану к плите.
Они сели за угловой столик и заказали горячий шоколад для Миа и кофе для Пола, а также ассорти из печенья макарон. Официантка, собирая для них поднос, не сводила с них глаз; Пол и Миа услышали, как она, поедая их глазами, шушукается с коллегой.
Проклятье, она меня узнала! Где тут туалет? Нет, не туда, в мое отсутствие она может с ним заговорить. Если она кому-нибудь расскажет, что видела меня здесь с мужчиной, Крестон меня убьет. Единственный выход – настаивать, причем убедительно, что она обозналась…
Официантка вскоре вернулась и, ставя на столик чашки, проговорила робким голосом:
– Извините, но вы ужасно похожи на…
– Ни на кого я не похож! – возмутился Пол. – Я – никто!
Молодая женщина еще раз извинилась и, пристыженная, отошла.
- Предыдущая
- 28/49
- Следующая
