Как все было - Барнс Джулиан Патрик - Страница 14
- Предыдущая
- 14/51
- Следующая
Позднее я выяснил, в чем дело. Оказывается, Оливер потерял работу, можете себе представить? Допрыгался до того, что его выгнали из английской школы имени Шекспира. Ну, это уж надо было уметь. Не знаю, что Оливер рассказывал вам про школу имени Шекспира, но поверьте мне, это сомнительное учреждение. Задумаешься, как они ухитрились раздобыть лицензию, и оторопь берет. Был я там один раз. Хорошее старинное – викторианское, что ли, – здание в бывшем чистом квартале, у входа пузатые колонны, ограда на тротуаре, вниз, в полуподвал, ведут ступени. Но теперь весь этот район пришел в запустение. Телефонные будки сплошь исписаны телефонными номерами проституток, улицы не подметаются, наверно, с 1968 года, на чердаках до сих пор гнездятся последыши-хиппи, крутят свою полоумную музыку. Словом, ясно, что за район. Да еще директор школы похож на серийного убийцу. И из такого учебного заведения Оливер умудрился вылететь.
Он не хотел об этом говорить, буркнул только, что ушел по собственному желанию из-за принципиального несогласия с расписанием на будущий год. Едва только он это сказал, как я сразу ему не поверил. Не потому, что этого не могло быть – наоборот, на Оливера это вполне похоже, – но я уже перестал верить почти всему, что бы он ни говорил. Ужасно, правда? Ведь он мой самый старинный друг. Да еще я его жалел. Год или два назад я бы ему поверил, и правда вышла бы наружу только через несколько месяцев. Но тут я инстинктивно подумал: э, нет, Олли, ты не сам ушел, тебя выперли. Наверно, причина в том, что я теперь стал счастливее, женат, твердо знаю, на каком я свете, и мне все стало гораздо яснее, чем раньше.
Поэтому, когда мы с Олли в следующий раз остались с глазу на глаз, я ему спокойно говорю:
– Слушай, почему бы тебе не сказать мне все как есть? Ты ведь ушел не по собственному желанию?
Он тихо понурил голову, совсем не похоже на прежнего Оливера, и признался, что это правда, его выгнали с работы. Я спросил, за что, а он сокрушенно вздохнул, горько ухмыльнулся, посмотрел мне прямо в глаза и ответил:
– За сексуальные домогательства.
Выяснилось, что он давал у себя дома частные дополнительные уроки одной ученице из Испании, что ли, или из Португалии, и ему казалось, что она к нему неравнодушна; как-то раз, выпив пару банок «Особого», он полез целоваться, думая, что она просто застенчивая, ну и, одним словом, это старая, как мир, пренеприятная история. Оказалось, что девица – не просто набожная католичка, которая думает только о том, чтобы получше выучить английский, но вдобавок еще дочь индустриального магната, имеющего связи в посольстве… Дочка пожаловалась папаше, последовал телефонный звонок, и Оливера вышвырнули в канаву со всеми пожитками в двух дешевых чемоданах и даже без выходного пособия. Он рассказывал все тише и тише, и я верил каждому слову. Он опять свесил голову, а под конец я понял, что он плачет. Договорив, он поднял на меня глаза, весь в слезах, и сказал: «Одолжи мне соверен, Стю».
Совсем как тогда в школе. Бедный старина Оливер. На этот раз я просто выписал ему порядочный чек и сказал, чтобы не беспокоился отдавать.
– Но я отдам. Я не могу иначе.
– Хорошо, поговорим об этом в другой раз.
Он отер с лица слезы, снова взял в руки чек, и под его мокрым большим пальцем размазалась моя подпись. Господи, мне было так его жалко.
Понимаете, теперь моя обязанность – заботиться о нем. Это как бы в уплату за то, что он защищал меня в школе. Тогда, давным-давно, мы только несколько месяцев как подружились (и он еще назанимал у меня денег), я признался ему, что ко мне пристает один хулиган по фамилии Дадли. Джеф Дадли. Недавно в журнале старых выпускников «Эдвардиан» я прочитал, что он получил назначение торговым атташе в одной из центрально-американских стран. Теперь это, кажется, значит, что он там шпионит. Вполне возможно. В школе он был первый враль, вор, вымогатель, шантажист и главарь банды. Школа была сравнительно цивилизованная, поэтому в банду Дадли входили только двое: он сам и «Пятка» Скофилд.
Мое положение было бы надежнее, если бы я лучше играл в футбол или был умнее. И старшего брата-заступника у меня тоже не было, была только младшая сестра. Да еще я носил очки и явно не владел приемами джиу-джитсу. Словом, Дадли остановил выбор на мне. Обычная вещь: деньги, побегушки, бессмысленные унижения. Сначала я не говорил Оливеру, боялся, что он станет меня презирать. Но он не стал; наоборот, он разделался с ними обоими, не прошло и двух недель. Для начала он велел им от меня отстать, но они только посмеялись и спросили, а если не отстанут, что будет тогда? Он кратко ответил: «Ряд необъяснимых несчастий». Школьники вообще-то так не говорят. Эти двое только презрительнее рассмеялись и ждали, что Оливер вызовет их на бой по всем правилам. Но Оливер никогда не играл по правилам. И действительно, с ними стали случаться необъяснимые несчастья, никак вроде бы с Оливером не связанные. В столе у Дадли воспитатель обнаружил пять пачек сигарет (и за одну-то пачку тогда полагалась лупцовка). В школьной топке для сжигания мусора оказалась полусгоревшая спортивная форма Скофилда. Однажды среди бела дня у обоих моих мучителей исчезли седла с велосипедов, так что им пришлось ехать домой обедать «в положении крайне неудобном и чреватом опасностью», как выразился Оливер. Вскоре Дадли подстерег Оливера после школы – возможно, с целью назначить в полдень позади велосипедного сарая поединок с кастетами, но Оливер, не откладывая, заехал ему ребром ладони по горлу. «Еще одно необъяснимое несчастье», – произнес он над Дадли, который, давясь, корчился на земле. И тогда они от меня все-таки отстали. Я выразил Оливеру благодарность и даже предложил в знак признательности реструктуризацию долга, но он только отмахнулся. Вот такой он, Оливер.
А что сталось потом с «Пяткой» Скофилдом? И откуда у него было такое прозвище? Я только помню, что оно никак не связано с его реальными пятками.
ДЖИЛИАН: Невозможно ведь точно назвать день и час, когда именно человек влюбился, правда? В самом деле, пет определенного мгновения, когда вдруг умолкает музыка и вы впервые смотрите в глаза друг другу или что там при этом происходит. Не знаю, может быть, у кого как, но у меня нет. Одна подруга рассказывала мне, что влюбилась в парня, когда проснулась утром и оказалось, что он не храпит. Не бог весть что, верно? Но похоже на правду.
Наверно, задним числом, оглядываясь назад, выбираешь какое-то одно мгновение из многих и потом уже его придерживаешься. Maman всегда говорила, что влюбилась в моего отца, глядя, как он изящно и аккуратно уминал пальцами табак в трубке. Я ей и верила, и не верила, но она повторяла это с убеждением. А ответ должен быть у каждого-я влюбилась тогда-то потому-то. Общественная потребность. Не скажешь ведь: «Ох, не помню», или: «Само собой как-то постепенно получилось». Невозможно так сказать, вы согласны?
Мы со Стюартом встречались какое-то время. Он мне нравился– не такой, как другие, не навязчивый, разве только навязчиво старался сделать приятное, но и это было довольно трогательно, хотелось сказать ему: не суетись ты так, не спеши, все хорошо, не волнуйся. Не в физическом смысле не спеши, физически было скорее наоборот, ему надо было сначала нацеловаться.
Я сейчас вам кое-что расскажу. Однажды он предложил, что приготовит для меня ужин. Я говорю, очень хорошо, давай. Пришла к нему около половины девятого– в квартире приятно пахнет жарящимся мясом, на столе свечи горят, хотя еще не стемнело, и стоит ваза с этими индийскими кусочками, закуской, на кофейном столике цветы. Стюарт в брюках от рабочего костюма, но рубашка свежая, и фартук поверх всего. А лицо словно поделенное надвое: нижняя часть улыбается и выражает радость от встречи, а верхняя озабочена ужином.
– Я редко готовлю, – сказал он. – Но мне хотелось приготовить еду для тебя.
На ужин была баранья лопатка с мороженным горошком и картофель вокруг жаркого. Я сказала, что люблю картошку.
– Картофелины сначала слегка отваривают, – без тени улыбки объявил он, – потом наносят вилкой такие бороздки, и образуется хрустящая корочка.
- Предыдущая
- 14/51
- Следующая
