Скажи что-нибудь хорошее - Огородникова Татьяна Андреевна - Страница 9

Моте и не было тяжело. Он с удовольствием выпил молоко с медом, затянув последние глотки, чтобы прояснить ситуацию.

– Дед, а дед…

– Говори, чего тебе?

– А монстр плохой или хороший?

– Какой еще монстр? – Иван не притворялся, похоже, он правда не знал, кто такой монстр.

– Ну это чудище в одеяле… Почему оно высосало у Виктора глаз?

Дед на секунду задумался, потом закрыл огромной ручищей лицо, а следом разразился таким смехом, что Мотя удивленно вспоминал и не мог вспомнить, когда же дед так смеялся. Кроме редкой, скрытой в усах, ухмылки, Иван свое веселье не проявлял никак.

Матвей внимательно и серьезно изучал реакцию деда, пока тот не успокоился.

– Ну?! – требовательно спросил внук.

– Да Виктору в глаз я врезал, когда он тебя оприходовал, – признался Иван, подавляя приступы смеха.

Матвей растерялся.

– А как же монстр?

– Светка, что ли?

– Какая еще Светка? Я про чудище в одеяле!

Дед положил ладонь на голову Моте:

– Эх, пацаненок ты, пацаненок! Чудище твое – это и есть Светка! Сестра твоя, матери дочка.

– А откуда ты знаешь, что это – Светка? – не мог собраться с мыслями Мотя.

– Да Светка и есть, – неопределенно ответил дед и махнул рукой.

Матвей подумал еще немного.

– То есть у меня и у этой Светки одна мать?

– Так и есть, – подтвердил дед.

– Значит, тебе эта Светка такая же, как я?

– Получается так, – согласился Иван, но не смог продолжить, потому что Матвей разразился таким диким воплем и такими слезами, что никакой монстр не годился в подметки.

Теперь растерялся Иван. За всю жизнь Матвея он никогда не слышал, чтобы пацан так горько плакал. Ни после жесткой порки, ни после многочисленных ушибов или ранений, ни от укусов пчел или даже шмелей, ни от падений с велосипеда, и даже когда машина проехала по ступне, Мотя не плакал. А вот сейчас, непонятно из-за чего, разрывался от горя, причину которого Иван не мог объяснить. Он присел на стул рядом с Матвеем, осторожно, как маленького, затащил его к себе на колени, положил голову на плечо и нежно гладил по спине, сам с трудом сдерживая слезы. Худенькое жилистое тело Моти вздрагивало от горестных рыданий, слезы уже не впитывались в дедову рубашку, и – самое главное – парню не хотелось останавливаться. Иван начал тихонько раскачиваться на стуле, прижимая Матвея к себе. Через несколько минут рыдания стали затихать, лишь изредка прорываясь отчаянными всхлипами. Еще через минуту Мотя прерывисто засопел и, пару раз шмыгнув носом, заснул праведным сном. Иван сидел с внуком на руках очень долго. Дом погрузился в темноту, в соседней комнате иногда были слышны приглушенные звуки и голоса, но дед не реагировал. Он точно знал, что пару часов назад они с внуком признались друг другу в страшной, неземной любви, которая бывает всю жизнь, без предательства, без оговорок, без сомнений. Для Ивана и Матвея не существовало на всем белом свете никого ближе и дороже. И если раньше это пунктиром проскальзывало для стороннего наблюдателя, то с сегодняшнего дня они дали клятву верности настоящей мужской привязанности на всю жизнь. Пускай даже их разделяло пятьдесят с небольшим минусом лет.

– Здесь нет никаких волшебников, – удивился пацаненок и на мгновение забыл, что вкуснющий бутерброд болтается на вилке в досягаемом от зубов пространстве.

– А кто есть? – хитро выпытывал Пашка, стараясь выжать максимум информации.

– Ну, я, – задумался Кирилл, – мама моя, – он поднял глаза к небу, – еще другие ребята, – снова пауза, – всего пятеро… мама Вали приезжает и уезжает, Марина и Алексей.

– Кто такой Алексей? – спросил Пашка, надеясь, что таким нехитрым способом выяснил имя странного возничего.

– Я есть хочу, – требовательно заявил мальчишка. Пашка решил проявить великодушие и скормил парню первую порцию. Тот так и не достал руки из-за спины. Пашка неторопливо отправил вторую порцию себе в рот.

– Алексей – слепой, – радостно пояснил Кирилл, когда прожевал бутерброд и, судя по всему, настроился на добавку. – То есть не слепой, но был слепой. Он уже скоро уедет.

Пашка задумался. Гигант не был похож ни на слепого, ни на глухого, да и вообще не был похож на больного человека.

– Понятно… – сказал Шило, чтобы протянуть время, пока отпиливал следующую порцию для своего нового товарища, который уже понял, что заслужил добавку, и снова раскрыл рот, как птенец, ожидающий кормления. – А что этот Алексей, он и есть врач? – Пашка пытался насадить кусок на вилку, не повредив товарного вида. Он принял игру ребенка, который явно не собирался пользоваться собственными руками, во всяком случае за завтраком.

– Не-а, – промямлил Кирилл, налетая на заслуженную порцию. – Здесь вообще нет врачей… – Он на мгновение задумался. – Ну, кроме моей мамы. Она – врач. Терапевт!

– Понятно, – вздохнул Пашка. Он понял, что без прямого вопроса не обойтись. – А кто такой этот мужик, который на лошади ездит? – Пашка даже смутился от тупости вопроса.

Однако парень сразу понял, о ком речь.

– Дядя Гоша? – спросил он, прекратив жевать.

– Это твой дядя? – удивился Пашка, привыкший к конкретике.

– Ну нет, он просто мой дядя Гоша. Его все называют Георгий, или отец Георгий, только детям можно называть его дядя Гоша. Но он не врач, вообще не врач.

– А кто же он? Что он вообще делает?

– Я не знаю… – протянул пацан в ожидании следующего куска, – он здесь живет. Мы в гостях у него, так мама говорит… Но, я слышал, иногда она называет его доктор.

– Блин, ну ты даешь! – обрадовался Пашка. – Я же спросил, кто здесь врач…

– Ну вот, – честно глядя в глаза, ответил Кирилл, – врач только моя мама, а доктор – это совсем другое…

– Да пошел ты. – Пашке надоело играть в слова, тем более он правда не видел существенной разницы между врачом и доктором и не сказал бы даже на детекторе лжи, кем быть круче. Другой вопрос, что в этом убогом месте имеются и доктор, и врач – два медработника. Поэтому в случае чего первая помощь будет оказана. Он спокойно доел завтрак, отделив еще пару порций товарищу Кириллу, который так и не соизволил вытащить руки из-за спины.

Шило заварил себе крепкий черный чай и, прихлебывая из огромной глиняной кружки, вдруг спросил у Кирилла, который не собирался покидать нового друга:

– Слушай, пацан, а че ты все время руки за спиной держишь?

– Мне еще сегодня до вечера, – услышал он ответ и удивился.

– А зачем?

– Доктор велел.

– Слушай, пацан, ты меня запутал. То врач, то доктор, то Георгий, то дядя твой. Зачем тебе руки за спиной держать? Привязали, что ли? – Пашка занервничал. Он не любил, когда что-то непонятно, потому что в таких случаях сразу бросался в драку, а сейчас драться было не с кем. Не с этим же пацаненком, у которого еще и с руками не все в порядке. – Давай, Кирюха, выкладывай все по-честному.

– Я вообще никогда не вру, – обиделся Кирилл и, надув щеки, опустил голову. Это выглядело немного неестественно. Обычно, когда дети обижаются, они складывают руки на груди крест-накрест, но этот и сейчас не воспользовался природным инстинктом. – Меня мама научила, что врать никогда не надо, можно молчать, но только не врать.

– Вот и не ври, а то маме пожалуюсь.

– А моей маме все равно, – вдруг сверкнул глазами Кирилл. – Она меня одного любит больше всех на свете. И не будет слушать твоих доносов. – Парень закончил фразу, обиженно надул губы и уставился в пол.

Пашка совершенно не переживал по поводу конфликта с пацаненком, хотя тот ему нравился. Мало того, Паше было дико любопытно узнать про руки за спиной. Он решил не обострять конфликтную ситуацию.

– Да не обижайся ты, Кирюха! Я тебе верю, тем более не вижу причин, чтобы мы могли врать друг другу. – Он хотел произнести развернутую речь в пользу честности, открытости и доверия, но пацан вдруг сорвался из-за стола с криком «Мама!!!» и побежал в сторону входной двери.