Вино богов - Барнс Джон Аллен - Страница 31
- Предыдущая
- 31/72
- Следующая
Голос вампира был холоден и еле слышен — почти шепот.
Сэр Джон и Кособокий одновременно бросились к вампиру, схватили его за руки, резко развели их в стороны, рванули злодея назад, ударили его под колени, а он принялся биться и вырываться. Каллиопа сначала скатилась с постели, вскочила и попятилась, но затем кинулась вперед, держа перед собой на вытянутых руках гирлянду из чеснока. Она стремилась загородить вампиру дорогу. С другой стороны подоспел герцог Вассант, и всем вместе удалось швырнуть вампира навзничь на кровать.
Чудовище почти сразу прекратило борьбу. Теперь оно было пригвождено к постели. Кособокий держал вампира за ноги, а сэр Джон и герцог Вассант — за руки. Вампир запрокинул назад укутанную капюшоном голову, словно добровольно отдавался на волю тому, что неизбежно должно было произойти.
Слитгиз-зард протянул руку и сорвал с головы вампира капюшон.
Это была Мортис.
Теперь и сомневаться не приходилось в том, что она — вампирша, и Аматус с изумлением подумал: как же он раньше не догадался, ведь, размышляя о том, что творилось с колдуньей в последние недели, можно было до этого додуматься! Ноги, казалось, сами понесли принца к придворной колдунье. Рука его крепко сжимала палицу и осиновый кол. Каллиопа обошла принца, взяла у него кол и приставила его к середине груди Мортис. Один точный тяжелый удар — и дело сделано.
Глаза Мортис всегда были темными и мрачными, но все же в них теплилась жизнь, а теперь они стали совершенно пустыми.
Принц поднял палицу.
— Как? — Вот и все, о чем он сумел спросить ту, что некогда была его Спутницей.
— Тот вопль, что вы сочли дурным предзнаменованием, был моим предсмертным криком. В тот день я умерла от тоски, ваше высочество. — Прежде Аматусу никогда не доводилось слышать теплоты в голосе Мортис, а вот теперь он чувствовал странную, выстраданную теплоту. Или ему только показалось. Фонарь коптил и мигал, на стенах бешено плясали тени клубов пара, срывавшихся с губ при дыхании.
— От тоски по Голиасу?
— От тоски.
Принц медленно выдохнул.
— Прикончи ее, — распорядился Кособокий.
Аматус размахнулся палицей:
— Мне так жаль…
Вампирша снова заговорила:
— Если бы я смогла испить твоих извинений, я бы иссушила тебя дотла. Либо убей меня, либо отпусти, чтобы я могла напиться крови. Тебе выбирать.
— Я бы исцелил тебя, если бы смог.
— Я мертва. Твое прикосновение помогает только тем, кто еще не умер. Либо обагри моей кровью свою руку, либо дай мне напиться твоей крови.
Одним-единственным точным ударом, размахнувшись палицей изо всех сил, Аматус вогнал осиновый кол в грудь Мортис и, пронзив ее насквозь, пригвоздил к кровати.
Губы вампирши разжались, она испустила леденящий душу вопль. Изо рта вывалился длинный черный язык, а острые, словно клинки, зубы, сжавшись, прикусили его. Вонь, наполнившая комнату, была подобна той, что бывает, если проткнуть долго пролежавшего в реке утопленника.
Но самым ужасным было другое. В какой-то миг тело вампирши вдруг стало прежним телом Мортис, ее рука потянулась к осиновому колу, нежно погладила его, как будто ей хотелось вытащить его из своей груди. А другая рука вытянулась к Аматусу — так, словно колдунья хотела на прощанье сжать его руку.
Недолго думая, принц протянул руку к Мортис, но Каллиопа отбросила его руку. Принц вздрогнул от боли и испуга, оторвал взгляд от колдуньи и посмотрел в глаза девушки. Каллиопа взглядом метала молнии.
— Нельзя! — воскликнула Каллиопа. — У вас же ранена рука! Она может высосать кровь, и тогда…
Мортис испустила дух. Лицо ее при этом не стало спокойным и умиротворенным, как поется в старинных балладах. Нет, в чертах ее застыли ненависть, горечь и более всего — жалость к себе.
Что-то перевернулось в груди у Аматуса. Мир снова переменился, перестал быть таким, как прежде.
Долго-долго никто не решался произнести ни слова.
— Ваше высочество, — наконец проговорила Каллиопа.
— Что? — рассеянно отозвался принц. Честно говоря, он ожидал, что у него появится какая-нибудь новая часть тела, и действительно, физически он чувствовал себя иначе, но, осмотрев себя с ног, никаких новых поступлений не обнаружил. И все-таки что-то изменилось.
Каллиопа шагнула ближе к Аматусу, нежно коснулась его плеча, наклонилась и прошептала ему на ухо:
— Ваш глаз, ваше высочество. К вам вернулся второй глаз.
Аматус посмотрел вверх, окинул взглядом комнату. Посмотреть в зеркало и понять, как он теперь выглядит, он решил попозже. Но уже сейчас он чувствовал себя еще более необычно, чем тогда, когда у него появилась левая ступня, слушавшаяся его, хотя была как бы оторвана от тела. Сейчас принцем владело изумление из-за того, что мир вокруг приобрел глубину и реальность, доселе ему неведомую.
— Я… — проговорил Аматус. — Вы все выглядите по-другому. — Он вновь обвел взглядом спальню Каллиопы. — И вы такие красивые.
А потом — то ли от печали, охватившей его, то ли от восхищения красотой окружающего мира, принц обнаружил, что у него действительно появился левый глаз, потому что оба его глаза застали слезы, и из-за этого ему показалось, что в комнате потемнело.
Кособокий торопливо подошел к Мортис и накрыл ее лицо простыней.
— Ваше высочество, — сказал начальник стражи, — теперь вам нужно идти. Попросите подняться сюда короля и премьер-министра.
В голосе Кособокого, никогда не отличавшемся эмоциональностью и не выдававшем ни страха, ни озабоченности, прозвучала такая тревога, что все мгновенно повиновались и сами не заметили, как через несколько мгновений оказались на улице.
— Погостите сегодня в замке, переночуйте, — пригласил Аматус своих друзей. — Посидим у меня в башне, разведем яркий огонь.
К превеликой радости принца, все согласились. Остается только добавить, что той ночью все они надолго засиделись у огня в покоях Аматуса и вели разговоры и слезы сменялись смехом. Спать они легли поздно, да и наутро поднялись не рано и вместе позавтракали. На следующий день Аматус исцелил уцелевших слуг Каллиопы, а потом они помогли хозяйке привести в порядок дом, пострадавший после ночного сражения с вампирами.
Но Седрик в своих «Хрониках Королевства» повествует о других вещах и клянется, что об этом принц Аматус ни сном ни духом не ведал. Может быть, так оно и было, поскольку согласно завещанию Седрика его книги пролежали запечатанными целых сто лет после его смерти, а Аматус к чьим бы то ни было волеизъявлением относился весьма щепетильно. Так что знал ли Аматус о том, что произошло в спальне Каллиопы после того, как он и его товарищи покинули ее, или не знал, — нам об этом не узнать никогда.
Когда в спальню вошли Седрик и король Бонифаций, Кособокий поднял фонарь повыше, чтобы лучше осветить лицо Мортис, но открывать лица колдуньи не стал. И по одежде, и по голубоватому цвету кожи можно было без сомнений установить, кто лежит на кровати. И король, и премьер-министр горько вздохнули. Да, Мортис была страшновата на вид, но при всем том она была превосходной придворной колдуньей. К тому же и Седрик и Бонифаций сразу задумались о том, как принц Аматус переживет смерть второго из своих Спутников, случившуюся так скоро после гибели Голиаса. Кособокий сказал:
— Я уже давно начал замечать, что она неважно себя чувствует, корчится и меняется внешне при дневном свете и старается прикрывать лицо, чтобы никто этого не заметил. Но то, что вы сейчас увидите, должно навеки остаться между нами.
При других обстоятельствах король Бонифаций, наверное, стал бы возражать против такого условия, поставленного правящей особе, но на этот раз он словами своего протеста не выразил. Седрик подошел к фонарю и поправил фитиль, чтобы свет стал ярче. Затем он вытащил из кармана свечу, поджег ее от фонаря, после чего зажег все свечи в спальне.
Кособокий отдернул покров с лица Мортис и сказал:
— Теперь смотрите, ваше величество, и вы, милорд. Лицо Мортис было по-прежнему прекрасно. На нем, озаренном ярким светом фонаря и свечей, застыла презрительная усмешка, но блестящие, похожие на змеиные, глаза, были увлажнены слезами.
- Предыдущая
- 31/72
- Следующая
