Миллион открытых дверей - Барнс Джон Аллен - Страница 10
- Предыдущая
- 10/82
- Следующая
— Не бойтесь, companho, — прокричал Аймерик, стараясь перекрыть стон и завывания ветра. — Просто мы прибыли во время утренней бури. Во второй половине дня будет покруче!
Мне трудно было представить, что бывает покруче, а ведь я в свое время довольно часто катался на лыжах с гор на Северном Полюсе.
— Сколько хлора в воздухе? — прокричал я.
— Сейчас много. Во время утренней бури в воздухе носится все то, чем дует от залива. Похоже, за нами прибыли. Вон «кот» едет.
Прибыл за нами здоровенный гусеничный вездеход. Его фары отбрасывали лучи и освещали приземистые темные дома.
— Где все остальные? — прокричала Биерис.
Я с трудом ее услышал.
— Внутри! Они не безумцы! Выйдут когда буря утихнет — через полчасика!
Биерис снова что-то крикнула, потом, можно сказать, завопила:
— Я тебя спросила: почему в центре города нет освещения?
— А зачем его включать, когда никого нет на улицах? И зачем окна, когда смотреть не на что?
Аймерик, отвечая Биерис, тоже кричал, но похоже было, что ему совсем неинтересно. Наверное, позднее нам предстояло убедиться в очевидности его слов.
Тут с нами поравнялся «кот», и я, пожалуй, понял, почему вездеход получил такое прозвище. Все его механизмы издавали урчание и стоны разной высоты, к которым прибавлялся свист ветра в каждом зазоре между деталями. В целом возникло такое впечатление, будто оглушительно мурлычет гигантский кот, свернувшийся клубочком где-то в недрах преисподней.
Мы взобрались по лесенке, выброшенной из кабины. Распахнулась наружная дверь. (Довольно скоро я выяснил, что каждый вход на Нансене оборудован двойной дверью. Местные понятия о том, что такое ne gens, заключались в том, чтобы держать обе двери открытыми. Пожалуй, это было единственное, в чем обитатели Каледонии и Земли Святого Михаила сходились.) Мы попали в тесный обогревательный люк «кота». Аймерик закрыл за нами дверь. Открылась внутренняя дверь.
Аймерик заплатил водителю. Это меня удивило, и Биерис тоже — она изумленно глянула на меня. Мы стащили тяжеленные куртки.
Тут Аймерик громко, басовито расхохотался и обнял водителя.
— Господи, Брюс!
— Он самый. А я уж боялся, что ты меня не вспомнишь.
— Ха! Встреча с тобой — пока первое приятное происшествие.
Он представил нас средних лет водителю, который, как выяснилось, был его другом в пору студенчества.
Я не сразу уразумел, что Брюс не был преподавателем Аймерика. И дело тут было не только в том, что Аймерик шесть с половиной лет провел в состоянии анабиоза. Кожа у Брюса была какая-то странная — как бы дубленая, что ли, и покрытая множеством бурых пятнышек. В седых волосах попадались отдельные пряди, которые, казалось, обработали отбеливателем. Я еще подумал: уж не из-за хлора ли в воздухе они так пострадали.
Аймерик и Брюс заговорили обо всяком таком, о чем обычно разговаривают люди, которые давно не видели друг друга.
И поскольку рассказать им друг другу нужно было о том, что произошло за много стандартных лет (последними письмами, как я понял, они обменялись еще до того, как Аймерик прибыл на Уилсон), разговор их продолжался весь час, пока мы ехали до Утилитопии. В Новой Аквитании таких больших городов нет. Согласно концепции, новые города там начинают строить после того, как старые достигают определенных размеров. Поэтому в итоге по мере внедрения архитектурных новшеств каждый город приобретает свой, особенный облик.
Здесь же занимались тем, что непрерывно расширяли Утилитопию.
Мы ехали, Брюс с Аймериком беседовали. Буря сменилась холодным дождем. Температура снаружи понизилась почти до точки замерзания. Зажглись фонари, стали видны дома. Большая их часть была похожа на бетонные коробки под остроконечными крышами. Даже церкви — и те были жутко похожи одна на другую. Низкий портик и очень высокий трансепт с двумя шпилями. Из-за этого церкви казались огромными стервятниками, готовыми спикировать на улицы.
Церквей здесь было очень много.
То и дело мимо нас проплывали трекеры, и свет их фар прорывался сквозь пелену дождя и выхватывал из тьмы стены домов — голубовато-серые или красновато-коричневые. Я вырос, можно сказать, за рулем вездехода, но теперь они казались мне жутко неуклюжими, старомодными. Мне стало, немного грустно от мысли о том, что и здесь они через год исчезнут, и их заменят спрингеры.
Я стал гадать: оставят ли здесь полосы на проезжей части, предназначенные для вездеходов-трекеров. В Нупето оставили огородили каменными бордюрами и раскатывали по ним на велосипедах, скейтбордах и самокатах. Но, похоже, здешний дух к такому не располагал.
Впечатление у меня было такое, будто бы мы ехали по промышленному району — такому, как те, что я видел на картинках из жизни цивилизаций, представителям которых недоставало ума предоставить всю работу роботам, а сами районы разместить где-нибудь на окраинах, где никто не живет.
Но когда туман на время развеялся и мы оказались в более или менее возвышенном месте, я понял, что весь город выстроен из этих самых бетонных коробок.
В конце концов мы выехали из города и помчались по скоростному шоссе. К моему изумлению, оно оказалось проложенным по скальной породе, с которой счистили тонкий слой почвы.
Только я собрался поинтересоваться, почему дорожные работы были произведены настолько примитивно, как Брюс сказал:
— Наверное, я должен был спросить тебя… В первом письме ты написал о том, что умер Чарли.
— Яп, — только и ответил Аймерик. Я догадался, что это означало «да».
Брюс медленно кивнул — так, словно Аймерик сказал ему очень многое.
— Я в церкви уже десять лет не был, — сообщил он неизвестно зачем. — А поскольку ты сюда явился не как Амброуз…
Аймерик прервал его:
— Погоди секундочку. Ты столько времени не был в церкви?
Брюс пожал плечами.
— Я… ну, ты же понимаешь, как все вышло. Вам с Чарли надо было лететь, а я выпал из обоймы — на корабле было только два места для священников. Потому какое-то время я занимался тем, что отвергал призывы Господа, а потом бичевал себя за то, что отвергал Его призывы. В конце концов я превратился в одного из тех оголтелых фанатиков, которые ждут не дождутся, чтобы их послали в какую-нибудь глушь. Тогда и написал тебе последние письма…
— Понятно.
Мы подъехали к развилке. Свист и мурлыканье зазвучали громче. «Кот», вздымая клубы пыли и разбрасывая во все стороны гравий, начал одолевать подъем. Я понятия не имел о том, куда мы направляемся: здесь, где не было городских огней, снова стало жутко темно, и даже при свете фар вездехода видимость не превышала тридцати метров.
Брюс продолжал:
— Ну а потом дела у меня пошли хуже. То есть какое-то время казалось, что все нормально — ну, ты же понимаешь, когда на самом деле веришь во что-то, то тут уж не до, компромиссов и не до сострадания к себе. Я получил приход в Бентаме и провел там около трех лет. Дров наломал порядочно.
А потом как-то утром… Думаю, это было примерно в то время, когда ваш корабль добрался до Утилитопии… что-то случилось. Что-то такое, из-за чего я вдруг понял, что вместо того чтобы лишать людей несчастий, я их насаждаю. Я вернулся к себе. Стал молиться — с месяц, наверное, молился.
Когда это не помогло, я бросил работу, купил ферму в Содомской котловине, и с тех пор я там.
Вездеход заложил крутой вираж, во все стороны брызнул гравий, загрохотал по днищу кабины. За окном я не видел положительно ничего, кроме тьмы и тумана.
— Мне пришлось здорово попотеть, чтобы мне позволили вас забрать — они хотели, чтобы это сделал кто-нибудь более подкованный во всяких там доктринах.
— До Содомской котловины далеко, — сказал Аймерик. — Тебе пришлось проделать долгий путь. Наверное, тебе непросто было договориться с властями.
— Non. Я все уладил, подписав контракт. Так что теперь я ваш хозяин.
На миг Аймерика эта новость, похоже, ошарашила, а потом он понимающе и довольно ухмыльнулся.
- Предыдущая
- 10/82
- Следующая
