Я числюсь по России. Анекдоты об А. С. Пушкине - Автор неизвестен - Страница 5

вольные сыны степей заметили, что Стеша

все больше и больше привязывается к

Пушкину, да и последний не всегда сдер­

живал свой пылкий, страстный нрав.

Но последствием этих обстоятельств

было то, что в одно прекрасное утро Пуш­

кин на месте табора нашел лишь черепки

разбитой посуды, сор и ямки от кольев,

к которым прикреплялись шатры. Сначала

поэт пришел в бешенство, хотел пустить­

29

ся в погоню за табором, но потом так же

скоро и успокоился, к большой радости

своих кишеневских друзей, замечавших,

что он начинал не на шутку увлекаться

дикой красавицей.

Однако, эта радость была преждевре­

менна. Лето стояло на исходе, но погода

попрежнему была жаркая, и вдруг разра­

зилась страшная гроза с ливнем.

Проливной дождь, ливший, как из вед­

ра, сразу наполнил водою все пересохнув­

шие ручьи и мелководный Бычек. Дом

Пушкина, находившийся на склоне горы,

был залит водою, т. к. на него хлынули

сверху целые водные потоки. В это время

у Пушкина находились его друзья .Моло­

дые люди смеялись, шутили и помогали

хозяину убирать с полу разные вещи, как

вдруг отворилась дверь, и вошла усталая

и измокшая Стеша. Все позабыли о навод­

нении и с любопытством глядели на сцену

неподдельно-радостного свидания двух лю­

бящих друг друга людей.

Стеша искренне любила поэта, а по­

следний, надо полагать, больше увлекся ее

красотою, нежели любил, и... часто изме­

нял ей.

В то время в Кишеневе был Романов­

ский Сад, куда Пушкин часто ходил с

Людмилой И-аа. Здесь Пушкин постоянно

зо

декламировал ей свои стихи, горячо при­

знавался ей в любви и, вероятно, сорвал

не один поцелуй.

Стеша, часто остававшаяся одна, му­

чилась ревностью и тосковала. Наконец,

она решилась подстеречь Пушкина с со­

перницей. Благодаря ее врожденной хит­

рости и беззаботности Пушкина, эта задача

не стоила ей большого труда. Узнав зара­

нее место и час, в который Пушкин и

Людмила И-за посещали сад, Стеша спря- •

талась в кустах смородины и "стала их

поджидать. Как назло, в этот день про­

гулка поэта и красавицы-молдаванки от­

личалась особенною интимностью. Стеша

не выдержала и, как дикая кошка, кину­

лась на И-зу.

Пушкин сначала было растерялся, но

затем, видя, что И-за лежит без чувств на

земле, в свою очередь ударил цыганку

толстою палкою, служившею подпоркой

для виноградной лозы. Стеша закричала

от боли и, оставив соперницу, хотела была

броситься на Пушкина, но потом, как-буд-

то раздумав, даже не взглянула на ковар­

ного изменника и гордой поступью вышла

из-сада. Больше ее не видали в Кишене-

ве: цыганка или покончила с собою, или—

что вероятнее—вернулась в табор.

Конечно, на крики и шум сбежались

31

садовники и гуляющие. Избитую и лежав­

шую без чувств Й-зу унесли в экипаж, а

слух о происшествии с быстротою молнии

облетел весь город. Гордая молдаванка не

могла вынести скандала и куда-то уехала.

Константин Коровин о Пушнине.

(Из «Воспоминаний детства»)

Многим бы хотелось видеть Пушкина.

А бабушка моя, Екатерина^Ивановна Вол­

кова, видела его, И много говорила мне и

брату моему, когда мы были детьми. Го­

ворила об Александре Сергеевиче"Пушки­

не, что это был самый умный человек

России... И мне представлялся он краси­

вым, на белом ' коне, как наша лошадь

Сметанка, и в каске с перьями. А бабуш­

ка сказала мне, что нет, он был малень­

кого роста, сгорбленный, курчавый блон­

дин, с голубыми^болыпими глазами, бле­

стящими, как-будто на них (были слезы.

Серьезный, никогда не смеялся. Одет был

франтом, носил большое кольцо на пальце

и смотрел в золотой лорнет. Зачем это,—

подумал я,—маленького роста? Неправда,

что бы мнеЦни говорили. Мой дед, Михаил

Емельянович, был огромного роста, и мне

хотелось-бы, чтоб и Пушкин был такой.-

32

же, и приносил бы мне игрушки. Но мне

всегда нравилось, когда бабушка читала

мне Пушкина. И я, слушая, сидя на ле­

жанке, думал: а ведь его убили. Как это

гадко!Несказанно я любил слушать бабуш­

ку, когда она читала Пушкина. И все как-

то было полно им: и вечер, и зимняя до­

рога, тройка, когда меня взял с собой мой

дед в Ярославль, остановки на постоялом

дворе, калачи, поросенок, икра, и месяц,

и страшный лес да дороге. Как верно и

хорошо он написал про все это, все самое

мое любимое!

И я знал уже много стихов Пушкина

наизусть. Из дому деда, на Рагожской

улице, уходил на соседний большой двор,

к ямщикам, в ямскую избу, где было теп­

ло, пахло щами. Такие хорошие ямщики,

отдыхали, сидели, пили чай. Ели баранки,

ситный, и любили меня, хозяйского внука.

Я всей душой любил ямщиков. Я им гово­

рил наизусть:

По дороге зимней, скучной

Тройка борзая бежит...

и видел,—нравилось ямщикам.

— Ну-ка,—говорили они мне,—скажи,

Костя, вот ему... про разгулье удалое аль

сердешную тоску... Как это, скажи-ка...

Ямщики слушали.

зз

Один из них, Игнат, с черной бородой,

часто просил меня:

— Скажи, да скажи... про старушку

родную...

Тогда я ему говорил стихи:

Буря мглою небо кроет...

Игнат плакал. Всегда плакал-.

'

Поразило меня однажды, что приятель

отца моего, судебный следователь Поля­

ков, сказал про Пушкина: барин, камер-

юнкер. И что-то нехорошо говорил.

Я сказал бабушке, Екатерине Ива­

новне:

— Поляков не любит Пушкина.

— Да,—ответила она,—не слушай его.

Он нигилист.

Я не понял, но подумал: нигилист—

это должно-быть вроде дурака.

Странно, что Ларион Михайлович

Пряничников, впоследствии художник, род­

ственник наш, часто бывая в доме у нас,

тоже не любил Пушкина, тоже сказал:

камер-юнкер!

Мой дед был именинник. Лежал в по:

стели, прихварывал. Утром я пришел к не­

му и сказал стихи:

Птичка Божия не знает...

Он меня погладил по голове и, смот­

ря добрыми глазами, сказал мне:

— Это, Костя, хороший барин сочинил.

34

Потом, вздохнув, сказал:

— Эх, грехи, грехи. Ты, Костя, когда

молишься на ночь—то поминай его. Он, ведь,

был добрый, как Божий серафим. Мученик

—ведь его убили.

Вот,—думал я,—что такое.

— Дедушка,—говорю я,—а Игнат...я

ему сказал стихи, а он заплакал.

— Ишь-ты,—удивился дед.—Он, Иг­

нат, хороший мужик. Бедный, бездомный.

Пьет только частенько...

Почему-то дед запретил мне ходить

в ямщицкую, к ямщикам.

— Есть,—говорит,—запойные... Всяко­

го наслушаешься. Не надо,—говорит,—хо­

дить тебе туда.

Когда дед умер, то после я спраши­

ваю няню Таню:

— Вот, дед мне велел молиться о

Пушкине.

— А кто он тебе доводится?—спро­

сила няня Таня.

— Он серафим от Бога был, камер-

юнкер; убитый...

— Ишь-ты!—вздохнула няня.—Ну, мо­

лись так: Помяни, Господи, во царствии Тво­