И несть им числа... - Барнс Джон Аллен - Страница 19
- Предыдущая
- 19/66
- Следующая
Я был ужасно рад, что остался жив и попал в руки достаточно лояльной и терпеливой полиции: они меня допросят и, может быть, не поверят моему рассказу, но по крайней мере не станут пытать, чтобы получить нужные показания. Конечно, они могут держать меня до тех пор, пока я не превращусь в заплесневелый труп, но в ближайшем будущем на меня не собирались надевать резиновые чулки или зажимать яйца в тисках.
Почему кто-то хочет меня убить? Не могу представить, что же я такого сделал. В голову пришло только одно довольно бессмысленное объяснение: наверное, кто-то хочет убить меня по той же причине, по которой незадолго до этого Билли Биард хотела меня припугнуть.
Может, Ифвин натворил что-то, что разозлило или даже напугало сам Немецкий Рейх: во-первых, мой первый противник работал в Отделе Политических Преступлений, а во-вторых, убитый в ресторане был точно немцем. Или все это — только мои предположения?
Я не имел ни малейшего представления, с чего начать, как разобраться в этом вопросе: все происходящее выходило за рамки того, о чем мне приходилось размышлять.
Поскольку Хелен стреляла, не возникает сомнения, что допрашивать будут сначала ее. И все же после этого хладнокровного, со знанием дела звонка местной полиции она выглядела довольно ошарашенной, как будто не понимала, что происходит. Где она могла овладеть навыками, которые с успехом сегодня продемонстрировала, не говоря уж о снаряжении?
С кем или с чем я только что обручился?
Мне было о чем подумать, время было не позднее, так что не могу сказать, что я скучал без дела. Спустя некоторое время дверь распахнулась, и в камеру втолкнули еще одного узника, занявшего единственное свободное место рядом со мной. От его пижамы воняло дымом, он был пьян в стельку и постоянно напевал одну и ту же дурацкую песенку.
Я никогда не делал ничего, что могло бы привести меня сюда; не мог припомнить ни друзей, ни знакомых — пожалуй, за исключением Хелен и Ифвина, — которые имели отношение к миру, где происходили подобные вещи.
Трижды я прокручивал в уме всю свою жизнь, начиная с самых ранних воспоминаний о родителях вплоть до сегодняшнего утра, когда сидел, читая ничем не примечательную, скучную газетенку. Ни малейшего намека, что может произойти то, что произошло.
Тем временем я заметил, что мой сосед поет по-французски с сильным акцентом английскую песенку, которую мать пела мне в детстве.
Прошлой ночью напился я, мамочка,
Лилось в глотку вино, как вода.
Ты прости, ты прости меня, мамочка,
Обещаю не пить никогда.
Он вновь и вновь пел ее, со странным упорством, как будто знал, что в конце концов споет как надо, но до сих пор это ему не удалось, так что каждая попытка на секунду приближала волшебный момент, когда песня или по крайней мере это четверостишие получится как можно более совершенным. Он не торопился, но и не бездельничал, а работал сконцентрировавшись, но без страсти. Рано или поздно появится точная французская версия песни «Вчера вечером я был пьян», спетой а капелла с вьетнамским акцентом. Кому не нравится, могут не слушать. Он своего добьется, благо времени достаточно.
К тому моменту, когда наконец пришли за мной, я уже начал формулировать теорию о глубоком значении песни, которую, к счастью, так потом никогда и не закончил. Дверь распахнулась, и вежливый инспектор, который меня регистрировал, выкрикнул имя и ткнул в меня пальцем. Я встал и последовал за ним, вниз через холл в офис. За спиной захлопнулась дверь камеры.
Он указал мне на стул, предложил стакан воды; я чуть-чуть отхлебнул.
— Ну, — сказал инспектор, разглядывая свой безупречный маниюор и откидывая прямые серые волосы с веснушчатого лба, — у нас проблемы. Ваша подруга говорит, что не знает ничего о случившемся и отрицает, что хотя бы помнит о перестрелке. Может быть, вы можете пояснить, почему она делает такие глупые заявления.
— Хотелось бы, — ответил я. — Я даже не знал, что у нее с собой пистолет, не то что такой арсенал.
— Самое смешное, что она утверждает, будто тоже об этом не знала, — проговорил инспектор. От волнения он расправил на шее яркий красный галстук, наклонился ко мне, оперевшись локтями о колени, и пристально, как в кино, посмотрел мне в глаза.
— Я правда ничего не знаю.
— Что ж, допустим, я вам верю, потому что никогда не встречал двух людей, столь ошарашенных арестом, как вы и доктор Пердида. Но даже если я вам поверю… — В его тоне было что-то пугающее. — Давайте пройдемся по всем вопросам и с вами, доктор Перипат. Во-первых, знаете ли вы американскую эмигрантку, работающую в Отделе Политических Преступлений, по имени Билли Биард?
— О Господи, конечно, знаю! Как раз сегодня утром она напала на меня, избила, устроила допрос или как там это назвать, в моем собственном прыжковом катере, в бухте Сурабайо.
— А вы хотели отомстить?
— Что это за вопрос? — удивился я. — Она имеет какое-либо отношение к убитому мужчине?
Инспектор уставился на меня.
— Какому мужчине? Не могли же вы принять погибшую в «Любопытной обезьяне» за мужчину! Миниатюрная блондинка в узком черном платье? По удостоверению личности, найденному в сумочке, ее звали Билли Биард, — американская эмигрантка, двойное гражданство в Американском и Голландском Рейхах. У нас есть ее отпечатки пальцев и подтверждение их подлинности, полученное из Батавии.
— Этого не может быть. Я точно видел мужчину.
Инспектор покачал головой.
— Это можно выяснить. Вы можете спуститься со мной в морг и подтвердить, что мертвая женщина, которую мы доставили из «Любопытной обезьяны», является Билли Биард? Это очень важно.
— Конечно.
Морг появился в краткий период милосердия, когда в семидесятых годах двадцатого века монументализм Спира вскружил голову Императору, так что стали делать высокие сводчатые потолки, а в коридорах раздавалось эхо, как в фильмах «ужасов». Комната оказалась большой, ярко освещенной и с кондиционером. Инспектор и дежурный выкатили каталку из большой, в полный рост, холодильной камеры и откинули простыню: да, это была Билли Биард или по крайней мере очень похожая на нее женщина, потому что лицо было сильно изуродовано сквозной раной около рта, о чем я и сообщил инспектору.
Раны были в тех же местах, что и у неизвестного немца, о котором я рассказывал.
— Это тело мы привезли из «Любопытной обезьяны».
Мы еще не нашли пули, так что не можем пока провести экспертизу, но по характеру ран можно утверждать, что они нанесены выстрелами из крупнокалиберного пистолета с расстояния в несколько метров. Именно такой пистолет с отпечатками пальцев правой руки Хелен Пердида был найден на вашем столе. Мы сейчас делаем ее парафиновые отпечатки, но я уверен, что отпечатки совпадут, и мы получим подтверждение, что стреляла именно она.
— Это она — я слышал все четыре выстрела и видел последний. — Возможно, я был слишком наивен, но единственно верным было говорить чистую правду до тех пор, пока кто-нибудь не объяснит мне суть происходящего. Я уставился на истерзанное тело.
— Но человек, который вошел и стал стрелять в меня, был мужчина, полный, в красных шортах и грязно-белой гавайской рубашке, вот такого роста…
В комнате потемнело, стало тяжело дышать, я внезапно увидел огни на потолке, почувствовал удар по затылку и понял, что должно быть, я упал и стукнулся головой об пол.
Очнувшись, я сперва решил, что нахожусь дома в кровати и что ничего не произошло. Однако кровать была слишком узкой и неудобной, чтобы быть моей, а когда я сел, то обнаружил на себе ту же одежду, в которой был вечером. Зажегся свет, и я понял, что лежу на раскладушке в маленькой комнатке, где еще стояли стол и два стула. В дверном проеме показался инспектор: именно он и включил свет. Я подумал: «Вот и помечтал».
Инспектор сказал:
— У нас тут точно проблема. Вам лучше? Какова бы ни была правда, я уверен, что вы испытали несколько неприятных потрясений. — С этими словами он протянул мне стакан воды и добавил:
- Предыдущая
- 19/66
- Следующая
